Тыркова А.В.

Был в женском клубе доклад Н. Н. Львова (166) о нац[иональном] вопросе. Горячо и оборвано. Никакого выхода не указал. Родичев отвечал пустяки. Ругал Россию, лягал всю нашу историю. Было противно. Мы с Львовым решили устроить у меня маленькую беседу о национализме.

Разговоры о национализме лезут со всех сторон. По-видимому, это все крепче разрастается среди радикалов. 6 января были у Гредескула. Шел спор о газете. Сам Гредескул, Эрвин Гримм (153), Д. Д. Протопопов, жена Давида Давидовича] Гримма (154) (кажется, очень неглупая) все говорили, что нельзя терпеть, что, кроме «еврейской» «Речи», ничего у нас нет. Только Родичев и Давид Гримм были против нас. Последний считает национализм вообще явлением антикультурным.

Два дня тому назад было заседанье Ц. К. Петрункевич очень веско и с жаром говорил о Финляндии, о необходимости пересмотреть, вернее, выяснить наше отношение к вопросу. Надо определить способ решения общегосударственных вопросов, и для военных международных (?), тарифных и железнодорожных дел. Создать новое положение, т. к. все это затрагивает имперские интересы. Милюков, с раздраженьем, с грубостью, возражал. Назвал мнение Ив[ана] Ильича [Петрункевича] хулиганской политикой, издевался над Струве - «вы думали одну ночь, а до вас люди думали 30 лет», - оборвал И. В. Гессена, словом бросался на всех. Пугал, что никакой точки зрения, кроме своей, не хочет и не станет защищать. Что-то было в нем мелкое и узкое. Очень состарился.

В прошлое воскресенье у Набокова была беседа Центр[ального] Ком[итета], попросту говоря, заседание. Но т. к. настоящие заседания на Потемкинской стали скучны и пустынны, придумали их оживить, сделать уютнее. У Набокова пышно, но это не очень мешало. Собралось 18 ч[еловек] — небывалая цифра, — говорили о внешней политике. Милюков сделал длинный, несносно обстоятельный, несносно профессорский доклад. Все мелочи, и штрихи, и крючки, много упоения и своей и вообще дипломатической тонкостью. А главное смешная, до конфуза, уверенность, что его передовые в «Речи» влияют на Извольского (139) и внешние дела. Первый тезис: «Наша (к[а]д[етская]) внешняя политика должна быть внепартийной и национальной».

Дело Азефа (133). Пиленко (134) рассказывает, что даже в «Нов[ом] Врем[ени]» один из черных сотрудников нашел, что отсюда может начаться новая революция. В Ц. К. обсуждалось положение. Ждем, что Столыпин сделает ход против к[а]д[етов], отчасти чтобы отвлечь внимание, отчасти чтобы разделаться с политическими противниками. Высказывалось даже предположение, что он захочет повторить то, что проделал во II Думе с с[оциал]-д[емократами] (135). Но к кому притянуть к[а]д[етов], к Лопухину или к Азефу. П. Н. [Милюков] рассказал историю своего знакомства с последним...

Вчера заседание Ц. К. Милюков рассказал свое посещение Столыпина (124). Мы слушали, и какая-то щемящая тоска заползала в душу. По форме все как следует. Авансы шли не от нас. Когда правит[ельство] хотело, ч[то]б[ы| Милюков официально просил аудиенции, он отказался и просто по телефону спросил, может ли Ст[олыпин] его принять. Устроено это посредником — совершенно бескорыстным, по словам И. В. [Гессена] (125), — кот[орый] надавил на Царское Село. Оттуда затребовали дело о легализации партии. Значит, инициатива не Стол[ыпина], а ему пришлось уступить требованиям Царского Села. Разговор длился 2 ½ ч[ас). Ст[олыпин] был очень любезен. Условий принципиальных никаких не ставилось (так говорит Милюков). О Выборге (126) говорил с упором, намекая, что не дурно бы «Речи» (127) отказаться и от манифеста и от принципа пассивного сопротивления. П. Н. [Милюков] сказал, что в Гельсингфорсе (128) отношение партии достаточно выяснено и к старым словами ничего не будет прибавлено. Потом о соглашении.