Тыркова А.В. Дневники. 1909.11.20

20 ноября [1909]

Вчера давали члены Ц. К. обед кн. Павлу Долгорукову. Он теперь только товарищ председателя, а И. И. Петрункевич председатель. Оно Давно должно было быть так. Иван Ильич — это самая крупная политическая фигура в партии. Он гораздо более политик, чем Милюков. Но есть в нем преждевременная дряхлость и излишняя скромность, заставившая его отстраниться и уступить место Милюкову. Когда мы 15-го вечером собрались в заседание в квартиру Петрункевича и уговорили его на председательство, всем сразу стало увереннее и спокойнее. Его, кажется, радовало наше отношение. А его жена с неодобрением смотрела на нас. Она боится для него усталости и волнений. Ее любовь, трогательная и глубокая, должно быть, вредно отражается на его политической работе.

За обедом нас было мало. Пустые приборы, а м[ожет] б[ыть], и число 13 холодили и наводили скуку. А тут еще Маклаков (145) и Родичев полтора часа спорили о дуэли из-за бутафорского поединка между Гучковым и Уваровым (146).

—           Дуэль необходима. Она показывает, что для данных двух людей честь дороже жизни. Если я кого-нибудь оскорбляю несправедливо, я обязан дать ему возможность смыть оскорбление кровью, — кричал Маклаков. Бывают, наконец, случаи, когда двум людям становится тесно жить на свете.

—           Если мне с вами будет тесно, я просто убью вас. И постараюсь сделать это из-за угла, — так же громко кричал Родичев.

И было одинаково досадно и стыдно слушать их обоих.

Потом произнесли несколько хвалебных речей Долгорукову и, наконец, заговорили сами о себе, т. е. о партии и ее тактике. Маклаков, кот[орый] никогда не бывает в заседаниях комитета, уверял, что теперь партия все ближе становится к нему, т. к. дальше отходит от революции, глубже погружается в органическую работу.

Милюков пространно излагал незыблемость наших позиций.

—           Кадетские хитрости, — засмеялся балованный московский депутат.

Это задело Милюкова за живое:

—           Если бы вы поменьше верили Вл. Бобринскому (147) и побольше бывали среди нас, вы бы яснее видели нашу работу.

Шаховской тоже разгорячился. Он чаше молчит и слушает, а когда заговорит, значит действительно имеет что сказать. Перед ним Изгоев своим гнусавым нудным голосом маленького пророка заявил:

—           Я всегда говорил, что мы слишком заискиваем в левых... Вся наша работа была бы другой, если бы мы отделили себя от них...

—           Это совершенно несправедливо, — категорически возразил Шаховской. - Мы всегда были прежде всего монархистами. Никогда не были республиканцами. В первой Думе мы хотели и должны были найти связь между монархом и народом. Не наша вина, если она не создалась.

Набоков тоже отрицал заигрыванье. В первой Думе он видит только одну ошибку партии — по вопросу террора надо было найти более ясную позицию.

—           Вообще все эти обвиненья на нашу тогдашнюю неумелость напоминают мне мои разговоры [в] эту осень в Биарице с гр. С. Ю. Витте (148), — сказал Набоков. — Витте корил нас, что мы не вошли в кабинет Горемыкина (149) и не провели восстановление земства по закону [18]64 г. Знаете, если умный государственный деятель говорит такие штуки...

Возимся с устройством русского отдела общества аболиционистов (150). Немецкая феминистка Ширмахер (151) приезжала, читала лекции и заодно, взяв за шиворот несколько дам, заставила их образовать comite d'initiative*. Я свой шиворот не подставила, и за то она показала мне спину. А мне не хочется, ч[то]б[ы] такое серьезное дело, как борьба с проституцией, началось у нас по почину иностранки, к тому же узкой, самоуверенной и некрупно честолюбивой.

Странное тут отношение А. С. Милюковой (152). Она отдаляется от меня. Есть, вероятно, сплетня, скорее всего пущенная И. В. Гессеном. В чем она состоит, не знаю и не стараюсь догадаться. Могли бы судить обо мне п[о тому], ч[то] я есть и что я делаю, а не по сплетням. Мне это тяжело и больно. Не только лично, но и по существу, как вечное повторенье людской мелочности и недоброжелательства.

Хотя пора бы привыкнуть.

Здесь текст приводится по изданию: Наследие Ариадны Владимировны Тырковой. Дневники. Письма. [Сост. Н.И. Канищева]. М., 2012, с. 87-89.

Примечания

* Инициативный комитет (франц.).

145. Маклаков Василий Алексеевич (1869—1957) — см. ссылку Маклаков В.А.

146. Уваров Алексей Алексеевич (1859—1913) — см. ссылку Уваров А.А.

147. Бобринский Владимир Алексеевич (1867—1927) — см. ссылку Бобринский В.А.

148. Витте Сергей Юльевич (1849—1915) — граф (1905); государственный деятель. Министр финансов (1892—1903). Председатель Комитета министров (с 16 августа 1903). Член Государственного совета (с 1903). Один из авторов Манифеста 17 октября 1905, после издания которого был назначен председателем Совета министров. 14 апреля 1906 вышел в отставку по прошению. Оставался членом Государственного совета. Председатель Комитета финансов (с сентября 1911).

149. Горемыкин Иван Логгинович (1839—1917) — государственный деятель; сенатор (с 1894), член Государственного совета (с 1899). Товарищ министра внутренних дел (с 1895), затем министр (до 1900). Председатель Совета министров (с 22 апреля по июль 1906; с января 1914 по январь 1916).

150. Аболиционисты (от лат. abolito — отмена) — сторонники отмены какой-либо меры или какого-либо учреждения. Например, сторонники отмены регламентации проституции.

151. Ширмахер (Schirmacher) Кете (1865—1930) — участница феминистского движения в Германии, сначала примыкала к его левому крылу, но после 1904 перешла на консервативные позиции. Выступала за участие женщин в политической жизни. Впоследствии — депутат Веймарского учредительного национального собрания (1919—1920), входила во фракцию Немецкой национальной народной партии. Одна из первых немецких женщин, получивших докторскую степень.

152. Милюкова (урожд. Смирнова) Анна Сергеевна (1861 — 1935) — дочь ректора Московской Духовной академии С. К. Смирнова; первая жена П. Н. Милюкова. Член Петербургского городского комитета кадетской партии, входила также в Васильостровский районный комитет кадетов; активная деятельница феминистского движения.