Россия

Давно у нас не было такой оживленной в общественном отношении зимы. Юбилей Михайловского, «Контрабандисты» и затем медленное, но растущее студенческое брожение. Помню одну из первых сходок на Рождество. У молодежи было неопределенное, нерешительное настроение. Они не знали чего хотеть, о чем говорить в своих требованиях. Временные правила, старый университетский устав, свобода печати, чуть ли не конституция. Получалась какая-то каша. Правда, тут же выяснилось, что большинство за узкостуденческие требования, без примеси всяких политических задач. И немногие литераторы, бывшие тут, поддерживали такую постановку. Вообще от литераторов веяло холодком. Они точно из привычной вежливости сдерживали свой скептицизм, свое недоверие к результатам студенческих волнений. И все твердили...

Из данных расследования по делу покушения на жизнь Министра Народного просвещения выясняется, что обвиняемый Гомельский Мещанин Петр Карпович провел последний год в Берлине, занимаясь в Королевской библиотеке и местном Университете. Применение к некоторым студентам Киевского Университета Высочайше утвержденных временных правил 1899 года за участие этих лиц в бывших в Университете беспорядках, вызвало, по имеющимся у меня указаниям, сильную агитацию среди русской молодежи, обучающейся за границей, а также среди эмиграции, в том числе в Берлине, где по этому поводу, в начале текущего февраля, состоялось несколько сборищ, на которых присутствующие агитировали в смысле необходимости протеста и принятия репрессивных мер против представителей Русского Правительства.

Первое представление «Контрабандистов» (32) было для меня, как и для многих, приятной неожиданностью. Правда, было много евреев, много молодежи, одни протестовали из личного чувства, другие, хотя и от бескорыстного, но все-таки чувства, а не сознания, но были и взрослые сознательные протестанты. Принц Ольденбургский (33) с любопытством разглядывал через барьер царской ложи разбушевавшийся партер. Ему как будто хотелось сказать...

У Д. Стасова (23), М. И. Т[уган-]Б[арановский] (24) читал лекцию. К концу явилась полиция. Всех переписали, конечно, никто не протестовал. Только К. М. Арабажин просил, чтобы его куда-нибудь спрятали, просил у Стасовых позволенья остаться после всех, или чтобы его выдали хоть за прислугу. Словом, держал себя рыцарем без страха и упрека. Значит, он не только подпольный человек, но и маленькая, трусливая душонка. Впрочем, для людей, знавших его, этот анекдот почти ничего не прибавляет к представлению о нем.

Любопытный образчик литературных нравов. Вчера мы с К. М.(17) были у А. А. Давыдовой (18). Говорили обо всем. Больше всего, конечно, судачили. Она подробно рассказывала историю увлечения Муси (19) П. П. Ивановым. Интересно как характерный роман неглупой и нешаблонной девушки. Потом перебирали писателей, а главное, писательниц. Приходили к неизбежному заключению, что «избави нас Боже от литераторов, а тем более от литераторш». И как иллюстрацию к этому невеселому обобщению Александра Аркадьевна рассказала нам кое-что о Вербицкой (20). Что в этой бесспорно талантливой женщине сидит целое море глупости, это мы все знали. Давыдова и сейчас с ужасом вспоминала, как ей пришлось до трех часов ночи торговаться с Вербицкой, что[бы] сократить и почистить ее последнюю повесть «Освободилась». Но оказывается, что она не только глупа, но еще и тупа...