С.В. Зубатов - В.Л. Бурцеву. 22 ноября 1906 г.

I. ПИСЬМО С. В. ЗУБАТОВА.

22 ноября 1906 г.

Милостивый государь г. редактор,

Только что прочел в сентябрьской книжке журнала «Былое» заметку о себе покойного М. Р. Гоца.

В интересах истины прошу дать место на страницах редактируемого вами журнала нижеследующим моим замечаниям.

Впервые я был вызван в охранное отделение 13 июня 1886 г. (а не «в конце 1884 или в начале 1885 г.») и, следовательно, «арест весной 1886 г. целого ряда революционеров (Пик, Гуревич и др.1)» не может относиться к моей инициативе, почему и «быть им вполне довольным» мне нет оснований. Наоборот, именно в поведении этих господ лежит причина моего озлобления на деятелей конспирации вообще и резкий разрыв с этой категорией людей.

По собственным словам М. Р., я «не был в московской народовольческой организации, а их кружок стал все теснее и теснее сближаться с действующими московскими народовольцами». «Резкие, неблагоприятные» их обо мне «отзывы» не мешали, оказывается, им «пользоваться моими услугами» главным образом из-за библиотеки моей жены с сестрами2, куда «стекалась масса молодежи».

М. Р. не в силах «сам себе отдать отчет, что именно нас разъединяло», но я ему помогу и скажу: обоюдная властность натуры, ревность к кружковой гегемонии и разность мировоззрений (он был общественник, а я — писаревец, культурник-идеалист) и моя библиотечная реформаторская деятельность, которой я отдавался всей душою, но по поводу которой не раз замечал кривые улыбки на конспираторских устах.

Арест Пика и других отразился на библиотеке самым для нас удивительным образом: инспекция по делам печати предложила дежурившей в библиотеке сестре жены, слушательнице Лубянских курсов по математическому отделению, выехать из родительского дома на частную квартиру [или заделать всякое сообщение библиотечного помещения с квартирой. Из последнего не было другого приличного выхода]*; пришлось выехать любимейшему члену семьи, к тому же совершенно чуждому какой-либо кружковщины. Не желая ее оставить одну, к ней же переехала мать. Получился страшнейший семейный скандал. Тесть, отставной полковник, кинулся на меня, но я ничего не понимал. Наконец, 13 июня 1886 г. меня пригласили в охранное отделение, где мне и поведали, как «пользовались моими услугами» кривоулыбающиеся господа: они обратили нашу библиотеку в очаг конспирации, очевидно, считая себя вправе, за благостью своих конечных целей, совершенно игнорировать мою личность, стремления, волю и семейное положение3. Я оказывался в глупейшем и подлейшем положении. Сообразив, что со своей точки зрения они могли считать себя вполне правыми (такова тактика) и, следовательно, подобным же неприятностям всегда могла подвергнуться масса лиц, инако мыслящих и действующих, я дал себе клятву бороться впредь всеми силами с этой вредной категорией людей, отвечая на их конспирацию контр-конспирацией, зуб за зуб, вышибая клин клином. Охранное отделение тут же предложило мне и практический способ осуществления моих намерений. Он показался мне чересчур исключительным, но, обсуждая зрело этот план, я нашел его вполне достигающим цели и открывающим даже широкие перспективы для положительной деятельности. Дальнейшее показало, что я не ошибся, и ныне я себя чувствую совершенно нравственно удовлетворенным, а также вполне правым в своем отношении к «красным иезуитам», выражаясь на современном языке.

Этого обстоятельства М. Р. или не знал, или сознательно его опустил, между тем без знакомства с ним нельзя совершенно понять происшедшей во мне перемены к своим «друзьям».

Коснусь еще своего знакомства с Рубинком (арестованным в 1884 г.)4. Он не только был знаком со мною, но и явился невольной причиной оставления мною гимназии. Из воспоминаний Михаила Рафаиловича видно, как велико было около меня число евреев. Рубинок же посещал меня наиболее часто. Это раздражало моего покойного отца, который, войдя как-то в мою комнату (с отдельным ходом) в учебные часы и в предэкзаменационное время и застав меня дома, устроил мне сцену, которая после разговора окончилась тем, что он поехал в гимназию и взял мои бумаги. Не учебное начальство исключило меня из гимназии, а родной отец в минуту раздражения на моих «товарищей».

Справедливость требует добавить, что в кратковременный период контр-конспиративной деятельности (несколько месяцев) имело место два-три случая, очень тяжелых для моего нравственного существа, но они произошли не по моей вине, а по неосмотрительности и из-за неумелой техники моих руководителей. Эти случаи дали мне в жизни большой урок, показав, как не следует вести дело, и научив его должной постановке.

К катастрофе М. Р.5 я не причастен. Это — факт, и время установит его с точностью.

В воспоминаниях М. Р. имеется еще много другого фактически неверного, неправильно освещенного и несправедливо расцененного, но опровергать все это не стоит труда и бумаги, дабы не повторилась история со «стриженным и бритым».

Примите, м. г., уверение в совершенном почтении.

С. Зубатов.

*) В квадратных скобках — зачеркнутое автором письма: Б. К.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1) Соломон Аркадьевич Пик и Софья Яковлевна Гуревич возглавляли народовольческий кружок, существовавший в Москве в 1885—1886 гг. В марте 1886 г. Пик, Гуревич и др. члены кружка были арестованы. Сосланные в административном порядке в Сибирь, Пик и Гуревич были убиты во время якутского протеста 1889 г. По-видимому, Зубатов к провалу кружка Пика и Гуревич действительно не имел отношения.

2) Жена Зубатова в середине 80-х годов содержала в Москве на Тверском бульваре библиотеку, пользовавшуюся большой известностью среди московской революционной молодежи.

3) Трудно поверить, что Зубатов не был осведомлен в конспирациях, происходивших в библиотеке его жены. Во всяком случае, он не мог не знать, что там имеется большой запас нелегальной литературы. К. М. Терешкович в своих воспоминаниях «Московская молодежь 80-х годов и Сергей Зубатов» сообщает, что группа Гоца снабжала библиотеку жены Зубатова запрещенными книгами («Минувшие Годы», 1908 г., № 5—6, стр. 209). Да и сам Зубатов не был чужд конспиративных предприятий. Тот же К. М. Терешкович свидетельствует, что когда не хватило шрифта для предположенной в Москве тайной типографии, он обратился к Зубатову, который достал шрифт (там же, стр. 211).

4) Осип Григорьевич Рубинок, народоволец, арестованный в 1884 г. в Москве по делу Г. Лопатина, был сослан в административном порядке в Якутскую область на 3 года. Под влиянием тяжелых условий жизни в ссылке сошел с ума и вскоре после возвращения (в 1888 г.) в Европейскую Россию умер.

5) Т. е. арест М. Р. Гоца.

Источник: Б. П. Козьмин. С. В. Зубатов и его корреспонденты. М.-Л., Госиздат, 1928 г., стр. 50—102.