20. Протокол допроса подполковника Н.Н. Кулябко от 23 сентября 1911 года.

23 сентября 1911 года в Киеве подполковник отдельного корпуса жандармов Николай Николаевич Кулябко на поставленные ему сенатором, тайным советником Трусевичем, вопросы дал нижеследующие ответы, изложенные им собственноручно.

Я, подполковник Николай Николаевич Кулябко, состою на службе в Киевском охранном отделении с конца 1903 года, начальником отделения был назначен в октябре месяце 1906 г. Политическим розыском занимаюсь с 1903 года.

Со второй половины 1909 года из департамента полиции стали поступать в отделение указания на недочеты в работе отделения, неосведомленность, на неисполнение требований инструкций, медленность в доставлении сведений; по поводу этого мною давались объяснения департаменту полиции письменно, – частью же делались личные доклады директору департамента полиции г[осподину] Зуеву . На некоторые указания департамента я не отвечал, но на какие именно и почему – сказать сейчас не могу, т.к. не помню. Из этих запросов департамента полиции у меня складывалось убеждение, что департамент полиции почему-то ко мне придирается; но после личных переговоров с директором департамента и с заведующим особым отделом – эти сомнения рассеялись, причем часть нареканий департамента полиции я признавал основательными, – относительно некоторых вопросов я не соглашался с полковником Ереминым .
В декабре 1910 года я, по докладу директора департамента полиции, вызывался в Петербург, где, под председательством генерал-лейтенанта Курлова, происходили совещания. Результатом этих совещаний было успокоение меня директором департамента полиции, сказавшим мне, что он подозревал меня в небрежности по отношению его и нежелании подчиняться его распоряжениям, но теперь он убедился в противном, почему я могу ехать спокойно и продолжать свою работу и что этот инцидент он считает исчерпанным. На поставленный мне вопрос о том, не было ли мне в этом совещании чинами особого отдела, в присутствии товарища министра, доказана на основании документальных данных неудовлетворительность моей деятельности по ведению розыска и не было ли указано мне на это генералом Курловым – отвечаю: действительно, мне на этом совещании давались указания на неудовлетворительность постановки розыска, но не в общих чертах, а лишь по отдельным случаям. Товарищ министра, в результате, рекомендовал мне принять все эти указания к сведению. Результатом этих указаний было усиление деятельности отделения, в смысле агентурного освещения, ликвидации тех организаций, на существование которых имелись указания, и более интенсивная деятельность канцелярий. После этого от департамента полиции поступали указания на мою неосведомленность, в особенности, по социал-демократической организации. По поводу этого указания мною представлено объяснение департаменту полиции.
Мне поручались организации охраны во время Высочайших проездов в Киеве в июне 1909 года и в Риге в июне 1910 года, а также во время последнего пребывания Его Величества в г. Киеве в августе и сентябре 1911 года. Во время командировки в Ригу на меня, как начальника охранного отделения, кроме общих розыскных функций, была возложена организация справочного бюро и народной охраны. Например, постоянно заведующий розыском в Риге, подполковник Флоринский , – был на это время мне подчинен. Каких-либо серьезных агентурных сведений, касающихся вопросов охраны, – за это время не поступало. Эта командировка в Ригу была по назначению генерала Курлова, и я объяснял это моим знакомством с постановкой охраны в Полтаве и Киеве в 1909 г. В Киеве Государь Император пробыл три часа. За работу мою во время полтавских торжеств я получил, по ходатайству генерал-губернатора генерала Трепова, – серебряный портсигар с государственным гербом; кроме того, я был произведен из подпоручиков запаса в ротмистры и переведен в корпус жандармов, а после командировки в Ригу, в июне 1910 года, я был произведен в подполковники. Денежных наград за те же командировки я не получал.
Сведения во время работы в Риге и Киеве с заграничной агентурой (через департамент полиции) и с агентурой Петербургского охранного отделения определялись распоряжением генерала Курлова, чтобы сведения, касающиеся охраны, доставлялись ему, дворцовому коменданту и мне, а также департаменту полиции. Серьезных сведений от Петербургского охранного отделения не поступало за обе командировки, а из департамента полиции были получены в Риге о нахождении Бориса Савинкова на взморье, – каковые сведения ничем не подтвердились, а в Киеве в минувшем августе об организованном покушении на жизнь министра Столыпина, как оказалось потом, основанные на анонимном доносе. По поводу сообщения о пребывании Савинкова на взморье было установлено наружное наблюдение в данной местности и на вокзалах Риги, с участием филеров, знавших в лицо Савинкова, находившиеся уже в командировке из разных городов.
Никакого категорического распоряжения о подчинении меня статскому советнику Веригину, во время командировки в г. Ригу, а также в Киев – не было. Из обстановки, в какой находился г[осподин] Веригин по отношению генерала Курлова и меня, – я понял, что он является представителем департамента полиции, причем все мои доклады генералу Курлову происходили в присутствии Веригина. Веригин давал мне несколько раз понять, что у него имеется агентура от собственных сотрудников, но никаких реальных сведений он мне не давал. Советы и указания г[осподина] Веригина никакого практического применения не имели. Функции г[осподина] Веригина я ясно себе не представлял.
Мое соотношение к дворцовой охране не определялось какими-либо инструкциями или словесными распоряжениями, и я не был обязан доводить до сведения полковника Спиридовича о поступавших ко мне сведениях и моих распоряжениях. Если или принимать какие-либо меры по соглашению с полковником Спиридовичем, кроме обсуждения вопроса о лицах, подлежащих арестам, на основании данных инструкции, а не партийной деятельности организаций. Если же я и осведомлял полковника Спиридовича о моих делах в более широких размерах, то это было основано на моих личных отношениях. Никаких агентурных сведений или результатов филерского наблюдения я от полковника Спиридовича не получал.
Первые приготовления, по случаю предстоявшего посещения Его Ве-личеством Киева в 1911 г., начались, по собственной моей инициативе, в феврале месяце, по получении о том сведений от генерал-губерна-тора. Подготовительные меры эти заключались в следующем: 1) в проверке, по распоряжению департамента полиции, документов иностранных подданных, каковая работа продолжалась до открытия деятельности регистрационного бюро, т.е. до 1-го июня 1911, когда это дело было передано в бюро подполковника Дукельского . 2) в приведении в наличность администрации домов, гостиниц, меблированных комнат и выяснении их благонадежности (домовладельцев, содержателей гостиниц, дворников, швейцаров) по всему городу, причем была приобретена вспомогательная агентура в некоторых местах. Для оной работы мне были даны губернатором 8 надзирателей, которые были переданы подполковнику Дукельскому, вместе с вспомогательной агентурой.
В начале июня в Киев прибыл генерал Курлов, и в Киеве происходил ряд совещаний представителей местной администрации и моем, причем общая организация выразилась в следующем: 1) Регистрационное бюро – под начальством подполковника Дукельского, на обязанности коего лежало: а) проверка самоличности всех постоянных обывателей в домах по улицам, по которым должен был следовать Государь Император, а также всех вновь прибывавших в эти дома, б) исследование, при помощи смешанных комиссий, тех же домов для предупреждения опасности, вроде подкопов и т.д., в) такое же исследование мест посещений Государем Императором и расстановка наряда охранной команды полковника Спиридовича и г[оспод] жандармских офицеров.
2) Бюро по выдаче билетов на торжества – под начальством Александра Аркадьевича Курлова, на обязанности коего было наводить справки о лицах, коим предназначено было выдать билеты, причем справки эти наводились в охранном отделении и губернском жандармском управлении. Исключение было предоставлено губернатору, удостоверявшему благонадежность лиц, помещенных им в списки.
3) Организация народной охраны, находившейся в моем ведении, из членов правых организаций, причем мне в помощь были командированы бердичевский полицмейстер Цветкович и пом[ощник] пристава Маслянников.
Каких-либо инструкций по соотношению охранного отделения и регистрационного бюро – не было, но у меня с подполковником Дукельским было соглашение не производить каких-либо действий в тех местах, где могли быть какие-либо препятствия для розыска, причем мною предполагалось давать подполковнику Дукельскому сведения о тех домах, где появление его чинов, по агентурным и по другим соображениям, было бы нежелательно, причем до проверки бюро мною таких указаний ему не делалось. Был случай, когда после такой проверки квартиры моего сотрудника, я просил его оставить это лицо без дальнейшей проверки. Моему сотруднику, проживавшему на предположенном пути проезда, я не предлагал выехать с квартиры. Я не могу вспомнить, бывали ли случаи проверки бюро тех квартир, в коих проживали лица, состоявшие под наблюдением в розыскных целях.

Подполковник Кулябко.

[Продолжение]

Списки тех лиц, которые приглашались в вышеупомянутые смешанные комиссии, проверялись по отделению, причем я дал указание подполковнику Дукельскому на неблагонадежность одного из членов комиссии, которым, как мне впоследствии говорил губернатор, – этот служащий был устранен. Относится ли это к инженеру Денисову – я без рассмотрения дела, – сказать затрудняюсь. Чем был вызван обыск у Денисова, я припомнить не могу. Я не знаю, участвовал ли этот Денисов в предварительном осмотре театра, в составе комиссии.
Генерал Курлов прибыл окончательно в Киев 13-го августа, и с этого момента началось приведение в исполнение намеченных мер охраны, кроме ранее производившихся проверок. На меня были возложены обязанности руководить народной охраной во всех местах, куда она выставлялась, причем я должен был находиться при ней во все время пребывания ее на путях Высочайшего следования. Таким образом, я был при народной охране всегда, часа за два до выезда Его Величества из дворца и оставался при ней до того, пока не снимались все полицейские наряды, по окончании проезда. Эта обязанность занимала у меня значительную часть дня. Руководительство народной охраной было возложено на меня генералом Курловым ввиду того, что, как и в предшествующем приезде Его Величества в Киев, члены правых организаций относились ко мне с доверием и слушались меня. Мне не было даваемо приказаний бывать в местах, посещаемых Его Величеством, и если я это делал, – то делал это по собственной охоте.
Ни в течение первого пребывания генерала Курлова, ни в бытность его в Киеве с 13 августа – никто не производил ознакомления с постановкой наличной агентуры в охранном отделении и отчета по этому поводу от меня никто не требовал.
Я помню, что от департамента было распоряжение об усилении вну-тренней агентуры в организациях, прибегающих к террору, но было ли это распоряжение сделано именно ввиду предстоявшего приезда Его Величества в Киев, – я не помню. Никто фактически проверки этого не производил и меня об этом не спрашивал. За отсутствием у меня указаний на существование подобных организаций в Киеве – я усилить агентуру не мог. Никто, в частности, г[осподин] Веригин, не был в охранном отделении. Только полковник Спиридович, как я упоминал выше, просмотрел списки лиц, проживавших по линии Высочайшего проезда, но внутренней работы отделения не касался.
В мое распоряжение было командировано из разных мест Империи 214 филеров, из которых с 15 августа я передал в распоряжение полковника Спиридовича семьдесят пять, а остальные несли службу предупредительного характера частью в Киеве, частью разосланы на пограничные пункты, дачные местности и т.д., на случай опознания известных им революционеров и проследки за ними. Что же касается до разработки дел Киевского охранного отделения, то я признавал достаточным для этой цели прежний состав филеров, в количестве 38 человек, но при надобности я имел право пользоваться для этой цели и иногородними филерами.
Никаких дополнительных ассигнований на нужды отделения, по нормальным его функциям, – мне не отпускалось и я об этом не просил. Что же касается иногородних филеров, то они удовлетворялись через меня суточными. На удовлетворение командированных филеров, охранной команды полковника Спиридовича и унтер-офицеров – мною было получено сорок тысяч, из которых 15 я получил переводом из департамента, 10 тысяч – чеком от чиновника Сенько-Поповского , 10 тыс. переведенных из Петербурга от товарища министра Курлова сперва на его имя, а затем переданных мне Сенько-Поповским, и еще 5 – переводом от департамента.
Отчетность по израсходованию этих сумм еще мною не закончена и находится в охранном отделении. Кроме этих сорока тысяч, я ни от кого ничего не получал. Оправдательных документов по вышеуказанным мною расходам не должно быть в делах канцелярии генерала Курлова и у полковника Спиридовича. Никаких документов, относящихся к расходам по этой канцелярии и у полковника Спиридовича – у меня не имеется.
По моей просьбе, обращенной к генералу Курлову, состав Киевского охранного отделения был усилен четырьмя офицерами, из которых ротмистр Муев прибыл в конце июля, а ротмистры Ершов, Барабашев и Каминский – к 1 августа, причем на этих четырех офицеров было возложено наведение справок по делам отделения и сообщение о таковых по запросам регистрационного бюро, бюро по выдаче билетов и других учреждений. К текущим делам отделения они никакого отношения не имели, напротив того, штатные чины отделения постоянно отвлекались необходимостью помогать этим четырем офицерам. Это обстоятельство вызывало переобременение штатных чинов отделения. Еще до открытия действия регистрационного бюро в отделении накоплялись неисполненные переписки. Об этом я докладывал генералу Курлову в первые дни приезда, но он мне отвечал: «Что же делать, приходится всем работать, все, что можно было, уже стянуто, и я не знаю, как дотянуть до конца, так как на эту поездку отпущено очень мало средств».
По положению дел отделения 2–3 офицера, знающих работу отделения, будучи прикомандированы к моему отделению, могли бы восстановить нормальную его деятельность.
С конца апреля в личном составе отделения произошли следующие изменения: в конце апреля был откомандирован офицер для поручений ротмистр Нагродский , который до сего времени так и не замещен. В июне месяце переведен из отделения мой помощник по городу подполковник Белевцов, которого заменил в середине июля ротмистр Вахнин. Состоящий уже около двух лет при отделении ротмистр Макаров с февраля месяца ведал упомянутой выше регистрацией в отделении. С образованием особого регистрационного бюро ротмистр Макаров руководил справочной частью в отделении для бюро и других учреждений, состоял одновременно в распоряжении полковника Спиридовича по секретной наружной охране и председателем смешанной комиссии, ведавшей городской театр. С конца июня к отделению был прикомандирован штабс-ротмистр Богданович , для ознакомления с делом розыска и потому не несший никаких серьезных обязанностей. Старший мой помощник по району и заместитель ротмистр Самохвалов находился все время налицо. Со времени прибытия Его Величества в Киев, 29 августа, я назначал ротмистров Самохвалова и Вахнина в районы народной охраны, но их в работе по отделению никем не заменял. Более никаких ответственных чинов в отделении не было. Я оставлял отделение без офицеров, потому что считал в данный момент более важным присутствие офицеров при народной охране, т.к. в отделении никакой срочной разработки в это время не было. Если бы в отделении получились какие-либо срочные сведения, то для неотложных распоряжений можно было найти меня или моих помощников на линии проезда, но в таком бы случае часть народной охраны осталась бы без руководителя. Насколько я помню, о возложении на моих помощников функций по народной охране я по начальству не докладывал.
Для приема срочных заявлений или докладов во время отлучек из отделения мною был установлен следующий порядок: уезжая из отделения, я оставлял свой адрес или телефон у дежурного или приказывал обращаться к одному из моих помощников. Во время моего нахождения в народной охране должны были из отделения посылать или найти меня на линии или же звонить по телефону № 38 в Европейскую гостиницу, комнату полковника Спиридовича, где у телефона был всегда дежурный, который и мог меня разыскать. В ночное время в отделении находится дежурный писец, который принимает заявления и, если таковые не явно нелепые, то предлагает заявителю изложить просьбу письменно и затем, судя по срочности дела, или оставляет это заявление до утра или сообщает мне по внутреннему телефону о поступлении такого заявления.

Подполковник Кулябко.

[Продолжение]

Относительно докладов генералу Курлову я не имел от него каких-либо специальных приказаний докладывать ему все без исключения, что я узнавал и предполагал делать, но я имел доступ к генералу Курлову во всякое время (кроме нескольких дней его болезни) и держал всегда в курсе моих дел. Этот порядок я соблюл и по поводу заявления Богрова. После первого заявления Богрова, которое в собственноручном его изложении, карандашом на 2-х листах, – при сем представляю, заявление это было обсуждаемо в его присутствии, при участии статского советника Веригина и полковника Спиридовича, причем было установлено, что Богров не должен принимать участия в деятельности террористов, но для сохранения связи с ними он должен был принять на себя роль наблюдателя. Богров поднял вопрос о том, каким же образом он выполнит это. На это я ему сказал, что если бы ему понадобилось быть в тех местах, где понадобится исполнять эту роль, ему можно всегда будет достать билет. Вместе с тем, я ему поручил придумать, соответственно его положению, объяснение того, каким образом он мог раздобыть билеты, дабы этим путем оградить его от провала. На следующий день утром, при докладе генералу Курлову, в присутствии Веригина и Спиридовича, прочитал письмен-ное заявление Богрова, дополнил его некоторыми соображениями нашими относительно той роли, которую должен был принять на себя Богров, и при этом доложил о принципиальном нашем решении пускать Богрова в те места, где ему понадобилось бы исполнять роль наблюдателя. Генерал Курлов, не возражая против наших предположений, возбудил лишь вопрос о том, не провалится ли Богров из-за снабжения его билетами, на что я ему доложил, что Богрову предложено мною придумать подходящее для этого объяснение. Для меня и для всех остальных было ясно, что Богрова нужно будет допускать в те места, где будут находится Его Величество и министры, так как билеты выдавались только в эти места. Следующий мой доклад генералу Курлову был утром 1-го сентября, после ночного свидания с Богровым. В это утро я сперва приехал в Европейскую гостиницу к Веригину, показал ему полученную мною накануне записку Богрова (которая представлена в подлиннике следователю), сообщил Веригину, что Богров был накануне в саду Купеческого собрания, рассказал затем «Николаю Яковлевичу», будто он, Богров, не мог рассмотреть министров Столыпина и Кассо; после этого мы с Веригиным стали придумывать те условия, в какие могли поставить Богрова террористы, и находить те выходы, какими Богров мог бы воспользоваться в затруднительных положениях. После этого мы с Веригиным доложили генералу Курлову все то, что мы обсуждали и все те сведения, которые Богров дал мне ночью, в том числе и о посещении Богровым Купеческого собрания. Генерал одобрил наши планы, после чего мы с Веригиным отправились пить кофе внизу гостиницы, откуда я был вызван околоточным надзирателем, доложившим, что меня хочет видеть г[осподин] Аленский (псевдоним Богрова). Я поднялся наверх в кабинет Веригина, вместе с Богровым, куда сейчас же пришел и Веригин. Между прочим, Богров сообщил нам, что «Николай Яковлевич» предъявил ему требование в тот же день, 1-го сентября, выполнить поручение, так как они, террористы, не могут далее откладывать совершение акта. При этом Богров сослался на требование «Николая Яковлевича» быть обязательно в театре и с его слов понял, что за ним может быть перекрестное наблюдение со стороны «Николая Яковлевича». При обсуждении этого вопроса Богров высказывал, что ему нельзя быть где-нибудь в галерее, а нужно быть в партере. Не помню, я или Веригин указали Богрову, что в ближайших рядах ему места нельзя дать, так как они заняты военными чинами. Об этом разговоре я не докладывал генералу Курлову, так как он уехал, а докладывал ли ему Веригин – я не знаю. Вопроса о командировании мне в помощь, для разработки заявления Богрова, кого-либо – ни я, ни кто-либо другой – не возбуждал.
Когда я в начале спектакля увидал в театре Богрова, я послал его домой справиться, там ли находится «Николай Яковлевич»; встретив вслед затем Веригина, я доложил ему, что отправил Богрова из театра с означенным поручением. Когда вскоре Богров вернулся и доложил, что «Николай Яковлевич» дома, – я, в первом же антракте, доложил генералу Курлову, что посылал из театра Богрова домой и что Богров сообщил, что «Николай Яковлевич» у него в квартире и ужинает. Генерал Курлов высказал опасение, не утеряем ли мы «Николая Яковлевича», но я доложил, что квартира его обставлена усиленным наблюдением.

Подполковник Кулябко.

Сенатор Трусевич.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 6. Л. 172–179. Автограф.

Электронную версию документа предоставил Фонд изучения наследия П.А.Столыпина