2. Странная «борьба» за Вильнюс

2. Странная «борьба» за Вильнюс

Тяжелые обстоятельства восстановления литовского государства и намерение Англии и особенно Франции, руководивших послевоенной Европой, любой ценой создать «польскую державу» привели к тому, что Литва стала единственным государством в Европе и мире, которое должно было организоваться и жить без настоящей своей столицы и большой части своих этнографических земель.

Нарушив подписанный договор и силой захватив древнюю столицу Литвы Вильнюс и почти треть литовской земли, Пилсудский, Желиговский нанесли слишком глубокую рану, чтобы ее можно было залечить. Кроме того, они все двадцать лет, не считаясь ни с чем, проводили в Вильнюсском крае жестокую политику преследования жителей-литовцев, насаждали в этот край поляков-колонистов, стремясь ополячить пространство, где благодаря историческим зигзагам и так уже оказалось неестественно много чужого элемента.

Политика Литвы ответила на польское насилие и на дальнейшие замыслы единственным ей тогда доступным средством - в знак протеста не поддерживать с Польшей никаких отношений и искать восстановления справедливости другими способами. Она нашла понимание и даже сочувствие немалой части так наз. международного мнения. Каждая легальная международная институция (Лига Наций, Гаагский трибунал) не оспаривал ее юридических прав на ее старую столицу, но все это были только пустые и красивые слова. Постановление от 15 марта 1923 г. конференции послов, поддержавшее польский империализм, оставалось действующим, и ни одно из крупных руководящих государств Лиги Наций не захотели даже выслушать стенания преследуемых литовцев Вильнюсского края.

Мало того, после нескольких попыток империализм Бек и Ко настолько осмелел, что 17 марта 1938 г. вручил Литве известный ультиматум с требованием немедленно восстановить с Польшей отношения. И если бы это, обожравшееся другими народами государство, не побоялось уже тогда чувствуемой будущей расплаты со стороны некоторых своих больших соседей, оно бы без колебаний проглотило еще один народ. Литва, не имея и не ища достойного союзника для поддержки своих стремлений, тогда

[244]

приняла бессовестный ультиматум. Так, хотя и не формально, но фактически был нанесен еще один больной удар по нашей так называемой политике освобождения Вильнюса...

Но как все 20 лет, так и после того трагического часа святая решимость всего литовского народа раньше или позже освободить из польской оккупации столицу и Вильнюсский край, осталась горячей и несгибаемой. Даже и политикам-профессионалам должно было стать ясным, что мирным путем или только своими военными силами Вильнюс не вернуть, - придется ждать благоприятных условий в том смысле, что не естественно созданная и империалистически настроенная Польша, раньше или позже неизбежно будет вовлечена в войну с каким-нибудь соседом, в первую очередь - с возрождающейся Германией.

Следует очень сомневаться, что политические руководители Литвы станут хотя бы тайно готовить к такому случаю литовский народ духовно и физически. Более того, летом 1939 г. немецко-польская война уже висела в воздухе, но мнение и предложения по этому вопросу нашему правительству посла Литвы в Берлине полк. Шкирпы были отклонены. Когда же война уже совсем была на подходе, совершенно конкретный проект полк. Шкирпы по освобождению Вильнюса, обоснованный на реальных политических и военных аргументах, руководством внешней политики был с гневом и даже презрением отвергнут.

И действительно, когда немецко-польская война разразилась как ураган, но отнюдь не неожиданно, наше политическое и военное руководство решило ... удержать народ от исполнения его величайшего стремления. Когда через десять дней уже невозможно было сомневаться в судьбе польской «державы», наши рулевые упорно держались своей пассивной линии. Когда 17 сентября зашевелились красные советские войска, то даже в этот день последней возможности правительство Литвы все еще несло вздор о своем нейтралитете.

Руководство в полном смысле слова удержало народ от исполнения горячего желания, которое здоровый инстинкт демонстрировал в те решающие дни открыто и ярко, особенно во всей провинциальной Литве. Некоторые важные персоны обозвали это святое и здоровое желание ... «предательством государственных интересов», а один еженедельник, опубликовавший ясные зовущие к борьбе намеки, закрыли на долгое время.

Тогдашнее наше политическое руководство и партийные политики сдали святейшую волю литовского народа. Погрязшие в туманных спекуляциях «высокой», «международной» политики, они и сами поступили

[245]

против себя: на словах столько лет готовили литовский народ «к борьбе за Вильнюс», всегда утверждавшие и сами убежденные в правоте и законности этой борьбы, они твердо отказались бороться, когда, наконец, наступил самый подходящий момент. Так они пропустили самый удобный, единственный раз подвернувшийся случай. Они только трусливо смотрели в грядущее и по сторонам с искоркой надежды, что может кто из могильщиков польской «державы» подарит Литве Вильнюс.

Отказываясь от борьбы за свои права и жизненные интересы, они не только пропустили этот единственный случай, но вместе с тем уронили международный престиж Литвы как страны, мужественно борющейся за свои права и земли. В итоге окончательно потеряли и все возможности участвовать в перестройке Восточной Европы и создании нового европейского строя, не говоря уже о характере и чести литовского народа в глазах других.

Это была самая большая существенная и преступная ошибка в истории независимой Литвы. Сами вожди Литвы в решающий момент исключили народ из участия в отстаивании своих существенных интересов. Для народов, которые ценят волю и характер, литовское государство стало больше не интересно. И так оно ступило на путь к маврам...

Литва автоматически попала в восточную зону, где для нее большевистский семитский паук уже плел паутину. И вскоре, уже как нищая, она постучалась в ворота Кремля...

[246]