Е.П. Терновская - И.М. Майскому. 19 августа 1928 г.

И.М. МАЙСКОМУ

[Москва]

19 августа 1928 *

[Токио]

Уважаемый Иван Михайлович!

Вчера труппа закончила гастроли в Москве 1 и уехала в Ленинград. Оттуда они вернутся 27-го, и тогда вырешится 2* их дальнейший маршрут, т.е. поедут ли они на гастроли в Европу или поедет туда только головка осматривать, а остальные назад в Японию.

На этом остановлюсь далее. Пока же, хоть и с большим запозданием хочу вкратце информировать Вас о нашем путешествии и пребывании в Москве. Хотела сделать это еще в день приезда в Москву - 26. [VII], т.к. из НКИД мне передали, что Павел Васильевич 2 едет в Японию, я написала Вам письмо, но оказалось, что он едет себе в Крым, а вовсе не в Японию, и письмо мое осталось не отосланным. Писать по почте было невозможно, а ловить отправку диппочты было некогда, ибо работы с труппой было с 9 утра до часу ночи. Теперь письмо возьмет Янковская - лучше поздно, чем никогда. Буду объективной и буду говорить, главным образом, о наших ляпсусах, а их было не один.

В Цуруге мы сели на пароход с торжественными проводами и т.д. Ягрин со своей стороны сделал все, что нужно, и все было в порядке. На другое утро началась качка, тянувшаяся до самого Владивостока. Почти все слегли. Особенно страдали Сйоцио и жена Садандзи. Конечно, говорилось о том, что лучше было ехать через Корею и т.д. Утром перед Владивостоком все поднялись измученные и больные с единственным желанием - с парохода немедленно переехать в гостиницу, где и отдохнуть, принять ванны и отлежаться до вечера.

На пристани ожидала торжественная встреча РАБИСа и властей. На катере приехали заранее журналисты и несколько рабисовцев, от исполкома и др. По совпадению в это утро приехавший из центра военный летчик летал над бухтой и его аэроплан был отнесен актерами также к числу аксессуаров встречи, я их не разочаровывала. В весьма приподнятом настроении мы пристали к берегу. На пароход[е] появился т[ов]. Гейцман, и тут-то и произошла очень неприятная заминка. Оказалось, что они вовсе не рассчитывали перевозить артистов в отель. Комнат не было заказано, да фактически и не было приличных комнат во влад[ивостокских] «отелях». Везде ремонт, даже бани закрыты и т.д. По их плану к пристани должен был подойти состав под вещи, а гостей думали покатать по городу и затем взять на банкет РАБИСа.

Японцы, узнав об этом, еле скрывали свое неудовольствие, но делать было нечего. Покормили завтраком, покатали по городу и привезли в театр Золотой Рог на банкет. Банкет, конечно, начался с опозданием, все актеры (наши) перепились. На сцене шел подозрительной ценности дивертисмент 3*, говорились бесконечные речи и так длилось с 2-х часов дня до 6 веч[ера]. Наконец японцы потребовали куда-нибудь их увезти отдохнуть и помыться. Низших увели в баню, где, по их словам, «ошпарили», а головку увезли на квартиру Гейцмана, где хотели перемыть в ванне. Однако гости решительно стали просить хоть один номер в отеле, говоря, что им здесь мыться и переодеваться неудобно. Кое-как Гейцман по телефону, оря на весь дом, добыл один номер в Централе, одной из второразрядных меблирашек, и мы туда уехали. Кое-как растопили там ломаную ванну и Садандзи, Кидо, Икеда омыли свои телеса. Можете себе представить их впечатление от владивостокской культурности! Об этом до сих пор говорят они как об анекдоте, и я сама слышала, как они рассказывали об этом здешним своим посольским. Заключительным аккордом явилась посадка в поезд. Дело в том, что вещи свалили без разбору по вагонам, куда попало. Когда стали садить 2*, люди метались, отыскивая свои вещи, лезли не на свои места, бегали от вагона к вагону. Гейцман выходил из себя. Появились какие-то люди из япконсульства и стали усаживать. Ватанабе - консул, прекрасно говорящий по-русски, слышал все крики Гейцмана и его ругатню 2*. Наконец поезд тронулся, и все вскочили в вагоны.

Через 10 минут по отходе во всем составе потухло электричество, и до 2-х часов ночи со свечами мы ходили по составу, разыскивая и перенося вещи. Старших актеров кое-как уложили. Остальные же многие так и не спали в эту ночь. Потому что вещи их были неизвестно где. Вдобавок, вагон 2-го кл[асса] (Уссур[ийской] дор[оги]) оказался грязным, ободранным, по заявлениям актеров, куда хуже их 3-го класса. Покрышки весьма неаппетитного вида, белья постельного на всех не хватило. Многие просидели, не ложась. В другом вагоне оказались клопы: на утро мне демонстрировали покусанные места - японцы ведь равнодушны к своим блохам и ужасно брезгливы к клопам. На другой день разобрались с вещами, получили белье, согласовали дело со столовой. Настроение у всех поднялось. Я вздохнула спокойней.

В Хабаровске произошла встреча, а за Хабаровском вплоть до Иркутска снова начались неприятности. Вы помните, что японцы взяли с собой киноаппарат и фотоаппарат для съемок по дороге. Я была уверена, что Вы вопрос о разрешении на съемку с Гейцманом согласовали. Оказалось, что распоряжения по линии ТО ГПУ не было, и всю дорогу от Хаб[аровска] до Иркутска дорожная охрана преследовала нас. К несчастью, форма наших дор[ожных] агентов очень напоминает японскую жандармскую форму. Чуть только кто-нибудь вынимал аппарат, агенты устраивали шум, грозя конфискацией, составлением актов и т.д. Я посылала телеграммы в Читу, в Сиб[ирский] ПП ОГПУ, ответа не было. В Иркутске мне не дали заснять даже встречу и чуть было не арестовали, как выяснилось потом, меня считали за белую, едущую по найму у японцев. Я поняла это, когда на меня в Иркутске был составлен акт как на переводчицу японцев. В тот момент, когда я настаивала на наименовании меня сотрудницей полпредства, сопровожд[ающей] труппу, пришла телеграмма из Сибирского ПП ОГПУ и вопрос наконец разрешился. «Жандармы», от которых шарахались Садандзи и др[угие], исчезли. Мы ехали до самой Вятки, приветствуемые почти во всех крупных пунктах РАБИСом и властями. Даже на станциях собиралась публика. Мы раздавали программы, вели беседы - было очень хорошо. Садандзи потом в Москве во всех речах поминал об этом и изумлялся интересу к Кабуки широких масс населения. Нужно отметить, что агитация была поставлена очень высоко. Всю дорогу актеры покупали газеты и журналы, где твердилось о них и были их фотографии. Это страшно им импонировало.

В Вятке произошла кража 2300 руб. у секретаря Кидо - Окума. Нужно сказать, что сначала этот парень таскал все деньги в кармане штанов. Я ему дала инструкции насчет хранения, и деньги стали держать в запертом портфеле в купе, где постоянно кто-нибудь караулил портфель. Но в Вятке все убежали к лавкам кустарей, и Окума тоже не мог усидеть при деньгах. Он вынул их из портфеля, сунул в наружный карман пиджака и тоже побежал покупать портсигары. Там у него деньги и свистнули, когда после 2-го звонка публика хлынула к вагонам. Я сейчас же послала телеграмму в Вятское ГПУ, здесь по приезде доложила и в ВОКСе и в НКИД, но о деньгах ни слуху, ни духу до сих пор. Если бы Вы видели, какое магическое действие произвела эта кража. Люди поснимали и упрятали часы и кольца, сидели на своих чемоданах. До самой Москвы разговору было только о ворах и грабителях. Спрашивали даже, не нападут ли на поезд.

В Москве была торжественная встреча на вокзале. Отвезли их в Большую Московскую. Оказалось, что комнаты были не приготовлены: низшая группа толкалась без мест несколько часов. Поистине - организация приема. Как бы то ни было, первые дни все были довольны, что добрались до места, довольны отелем, приемом и т.д. Несколько обескуражило Садандзи, что большинство тех, кому они намеревались нанести визиты, оказались в отпусках и отъездах. Компенсировало это - прием у Луначарского и особенно очаровавший их прием у Карахана. Очень благотворно действовала весть о полной распроданности билетов, и весь ажиотаж в погоне за билетами.

Первым спектаклем шли «47 самураев» и «Танец змеи». Публика встречала вежливо, но прохладно. Не понимали! В «Танце змеи», например, провожали молча Сйоцио и аплодировали кордебалету. Однако вторая программа - «Марионетка», «Наруками» - шла уже гораздо успешнее, и актеры почувствовали себя тверже. В общем спектакли прошли, по-моему, гораздо лучше, чем можно было ожидать. «Триумфов» не было, но и успеха нельзя было отрицать, мы все, по крайней мере, доказывали успехи им, и, кажется, они охотно этому поверили.

Все дни в Москве общую благополучную картину омрачили больные. Сколько с этим было возни! Одни простужались (здесь отвратительная погода - дожди и холода), другие маялись с желудками от непривычки к пище. У Энсйо расходились камни в печени. Был вечер, когда он танцевал еле живой, а за кулисой сидел доктор со шприцем морфия. У Сйоцио открылся старый геморрой, который свалил его с ног. Последние спектакли он не играл и уедет в Ленинград только через два дня. Замена больного Сйоцио вызывает ряд других перетасовок. Благо публика не разбирается.

К общей нервной обстановке последних дней прибавился еще ремонт отеля и вытекающие отсюда ряд неудобств: грязь и т.д. Кормят тоже неважно, хотя берут и дорого. Придя к Маяковскому, устроившему им русско-стильный обед 3, все ругали отельный ресторан почем зря.

Вчера они наконец уехали в Ленинград, и я освободилась. Теперь пару слов о их гастролях в Европе. Как Вы знаете, эту удочку они закидывали еще в Токио. Здесь у них на руках оказались предложения из Берлина и Парижа от антрепренеров-белых. Они поставили вопрос перед Каменевой в плоскость санкции ВОКСа. Поскольку убытки наши с этой поездки превышают уже сейчас все предположения, ВОКС не протестовал и даже принял участие, оказывая поддержку в переговорах. Однако Кидо, очевидно, боясь, как бы не обжулили, загнул жесткие условия. ВОКС же поставил условием, в случае гастролей за границей, сложение с себя отправки обратно и еще что-то. Как бы там ни было, пока что ответа утвердительного из Берлина нет. Очевидно, и сам Кидо не верит в успех этого предприятия, т.к. перед отъездом в Ленинград заявлял ВОКСу, что они не так уж хотят ехать, что болезнь Сйоцио ставит под сомнение поездку вообще и т.д. Словом, похоже на отбой. Может быть, за эти дни что-нибудь переменится. Пока же Берлин молчит.

Я все время работала при Садандзи. Ужасно вымоталась и устала. В вуз меня принимают - сегодня ректор сказал мне, что вопрос предрешен. Хотя «покуражились» тоже немало. Хотели заставить сдавать экзамены из-за разницы программ и т.д. Конечно, влад[ивостокский] вуз был объявлен никуда не годным, заявляли даже, что с нашего 3-го курса у них принимают только на 2-й. Однако НКИД взял твердую линию и, очевидно, в среду меня окончательно оформят на приемочной комиссии. Счастье мое, что благодаря японцам я на деле продемонстрировала свое знание языка на ряде вечеров и собраний, где переводила. Как только меня примут, НКИД обещает выдавать свою стипендию. Это - 150 р[уб]., целое богатство. Словом, благодаря общей поддержке из Токио и Павлу Васильевичу, нажавшему здесь, я как будто достигла своей цели. Большое Вам спасибо, Иван Михайлович, за Вашу помощь! Настроение у меня сейчас расчудесное. Впереди столько нового, интересного. А сегодня была я в только что открывшемся Парке культуры и отдыха (б[ывшее] Нескучное) 4 и увидела столько ростков социализма, что еще больше хочется работать и бороться за наше прекрасное будущее.

Ну, простите за такую саженную хартию, надеюсь, что все же кое-что интересного для Вас, «Кабукиного папаши», в ней есть 5.

С тов[арищеским] приветом 

Л. Т[ерновская]

Примечания

*  Датируется по времени отъезда театра Кабуки в Ленинград (18 августа 1928 г.)

2* Так в тексте.

3* Divertissement (франц.) - буквально представление, состоящее из ряда отдельных номеров.

1. Речь шла о гастролях японского театра Кабуки.

2. Личность установить не удалось.

3. О неофициальном обеде у Маяковского для артистов театра Кабуки советская пресса не сообщала. В письме от 18 августа 1928 г. Л.Ю. Брик сообщала О.М. Брику: «...японцы у нас обедали — они очень милые ребята. Разговаривали главным образом об игровом и неигровом кино...» (Катанян В. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. М., 1985. С. 438).

4. Имелся в виду Парк культуры и отдыха (позже им. М. Горького).

5. Используя информацию письма, И.М. Майский направил в ВОКС телеграмму с просьбой по возможности обеспечить труппе комфортные бытовые условия во время ее пребывания в СССР (Ф. 1702. Оп. 3. Д. 50. Л. 35а).

Ф. 1702. Оп. 3. Д. 50. Л. 38-40 об. Автограф.

Опубликовано в кн.: Иван Михайлович Майский. Избранная переписка с российскими корреспондентами. В двух книгах. Книга 1. 1900-1934. М., Наука, 2005. с. 313-316.