63. Объяснение М.Н. Веригина в первый департамент Государственного совета, 12 апреля 1912 г.

Во исполнение постановления I департамента Государственного совета, изложенного в журнале от 20 марта сего года, имею честь представить следующие объяснения:

По поводу указаний, сделанных сенатором Трусевичем на израсходование мною без оправдательных документов 54 347 рублей на поездку в 1910 году в Германию, а равно на издержание 1200 рублей без указания назначения, считаю долгом пояснить, что отчет в израсходовании указанных сумм с приложением оправдательных документов своевременно мною был представлен через занимавшего в то время пост директора департамента полиции, ныне сенатора тайного советника Зуева для дальнейшего направления. По утверждении означенного отчета, приложенные к нему оправдательные документы и сам отчет, как оглашению не подлежащий, хранились в секретарской части, где должны находиться и до сего времени.

Что касается затронутого во всеподданнейшем докладе по настоящему делу вопроса о моем служебном движении, то имею честь объяснить нижеследующее: в бытность ныне сенатора Трусевича директором департамента полиции я был назначен чиновником особых поручений VI класса сверх штата при министре внутренних дел (приказ по гражданскому ведомству 9 июля 1906 года за № 53), после чего мне было поручено исполнение обязанностей секретаря при директоре означенного департамента; 6 января того же года, по ходатайству директора сего департамента я, в чине титулярного советника, был пожалован званием камер-юнкера Высочайшего Двора, а в следующем 1907 году, 6 декабря, был награжден вне правил орденом Св. Станислава 2 степени; в 1908 год, в момент получения грамоты на пожалованный орден Св. Станислава, я состоял уже в чине коллежского советника. Независимо сего, при представлении в 1906 году годового отчета министру внутренних дел о деятельности департамента полиции, дире-ктор последнего указывал в нем, что за обновлением личного состава секретарской части она стала нервом департамента. Считаю возможным указать также на то, что действительно полученная мною прибавка в размере 1200 рублей в год относится ко времени, предшествующему оставлению должности директором департамента полиции ныне сенатором Трусевичем.

При моих служебных командировках совместно с генералом Курловым содержание моих обязанностей определялось исполнением поручений, которые возлагались на меня в каждом отдельном случае генералом Курловым. Присутствуя на совещании с местными представителями власти, я обязан был выяснять данные для составления отчета о командировке, каковой отчет в дальнейшем подлежал представлению министру внутренних дел, о чем и указано во всеподданнейшем отчете сенатора Трусевича. Чтобы привести конкретный пример моей деятельности, я остановлюсь на моей командировке в августе 1911 года в г. Чернигов. В отношении указанной командировки сенатор Трусевич во всеподданнейшем докладе пишет: «Ездил в Чернигов для ознакомления с положением революционных сообществ и постановкой там политического розыска и отдавал от своего имени распоряжения». По сему поводу считаю нужным объяснить, что никаких распоряжений, помимо генерала Курлова, я не отдавал, а, собрав материал, представил его по назначению. Получив засим приказание товарища министра, я изложил полученные мною распоряжения в письме на имя подполковника Долгова ; доклад же о состоянии революционных сообществ был непосредственно сделан генералу Курлову в бытность его в Чернигове начальником местного губернского жандармского управления. Что же касается обсуждения обязательных постановлений, издававшихся на время Высочайшего пребывания, то я, получая отдельные каждый раз приказания генерала Курлова, действительно принимал участие в редактировании их, пользуясь как имеющимся у меня в руках материалом, так и непосредственными указаниями товарища министра.

Таким образом, содержание моих служебных обязанностей едва ли давало основание кому-либо видеть во мне исполняющего обязанности вице-директора департамента полиции. Равно и во время моего пребывания в г. Киеве я ни от кого из представителей местных властей докладов не принимал и распоряжений от своего имени никому не отдавал. Исполняя отдельные поручения генерала Курлова, я, будучи командирован им на места, всегда указывал, что действую от его имени. Так, 30 августа 1911 года в день крестного хода я распоряжался нарядом полиции на Думской площади, а в день посещения Его Императорским Величеством кадетского корпуса нес подобные же обязанности по поручению генерала Курлова. Во время нахождения в заграничных командировках при Высочайших поездках, на моей обязанности лежало обсуждение принимаемых заграничными властями мер охраны, а также и участие в переговорах о командировании необходимого количества русских агентов, поступавших затем в полное распоряжение означенных властей. Так, во время моей командировки в Великое герцогство Дармштадтское, там же находился заведующий заграничной агентурой, который, естественно, знакомил меня с имеющими значение, относящимися до пребывания Государя Императора, сведениями. В указанных пределах я был посвящаем департаментом полиции в курс событий для доклада таковых дворцовому коменданту и передачи их соответственным представителям местной власти.
В отношении моей последней командировки в г. Киев в августе 1911 года, я считаю долгом объяснить нижеследующее:
Генерал Курлов, в распоряжении которого я находился, удостоверил при расследовании сенатора Трусевича, что круг моих обязанностей при этой поездке заранее точно определен не был и на меня возлагалось лишь исполнение отдельных поручений моего начальства и что на совещаниях по вопросам охраны и розыска мои служебные обязанности ограничивались лишь наведением и сообщением необходимых справок. Вообще к розыску я во время моих командировок касательства не имел и поэтому никаких распоряжений от своего имени я в области политического розыска не отдавал. В указанных пределах я понимал свои служебные обязанности и при моей последней командировке в Киев. Полагаю, что справедливость моего взгляда на существо и пределы моих служебных обязанностей может получить свое подтверждени, сверх прямого свидетельства генерала Курлова, и в самых фактических данных, вытекающих из моих отношений к представителям розыскной власти в Киеве. Первая моя встреча с Бог-
ровым произошла при обстоятельствах, не оставляющих, по моему мнению, сомнений в том, что подполковник Кулябко пригласил меня присутствовать при его разговоре с Богровым только как своего знакомого, а отнюдь не в качестве должностного лица, действовавшего по долгу своих служебных обязанностей. Самое приглашение меня не для определенного делового свидания, а просто «на обед», дает право утверждать, что подполковник Кулябко, показывая мне «интересного субъекта» – Богрова, не ожидал от меня каких-либо указаний и самое большее – желал дать мне материал для доклада моему начальнику. Со-вершенно невозможно предположить, чтобы подполковник Кулябко, зная уже со слов Богрова о сущности его сообщения, не счел бы необ-ходимым предварительно ознакомить меня с известными ему данными о докладе Богрова, если только он видел во мне должностное лицо, уполномоченное ведать розыском. Важность сообщения Богрова несомненна, и если бы подполковник Кулябко действительно ожидал с моей стороны каких-либо распоряжений, то дал бы мне возможность еще до разговора с Богровым ознакомиться со всеми находившимся в его распоряжении данными. Только в этом случае можно было бы ожидать, что я буду в состоянии правильно оценить сообщение Богрова и, зная личность рассказчика, получу руководящую нить для вопросов, контролирующих правдивость его повествования. Насколько вообще подполковник Кулябко был далек от мысли видеть во мне в данное случае начальствующее лицо, достаточно, по моему мнению, явствует из того, что он даже не счел нужным назвать мне фамилию сотрудника. Нельзя было предположить, чтобы я счел себя вправе, не получив определенного поручения, в то время, когда мое непосредственное начальство было в том же городе, самостоятельно принимать какие-либо меры, хотя бы контролирующего характера, так как мне было хорошо известно, что генерал Курлов непосредственно заведовал охраной и розыском не только в течение киевских торжеств, но и на месте постоянного жительства; поэтому мое служебное назначение и в данном случае должно было сводиться исключительно к исполнению отдельных поручений, а отнюдь не к какому бы то ни было вмешательству в мероприятия местных властей в деле розыска. Не говоря уже о самостоятельном принятии каких-либо мер практического характера, я не считал себя вправе даже докладывать генералу Курлову о том, что мне пришлось слышать от Богрова. Такой доклад, по-моему, был бы неправильным вторжением в область, совершенно не относящуюся к моим служебным обязанностям при моей командировке. В имевшем место между мною и Спиридовичем после обеда у подполковника Кулябко разговоре мы условились не докла-дывать генералу Курлову о сообщении Богрова, предоставив этот док-лад самому подполковнику Кулябко, ибо все обязанности по розыс-ку, как нам было хорошо известно, лежали исключительно на пос-леднем, как на начальнике Киевского охранного отделения.
Именно так я смотрел на свою роль при моей встрече с Богровым. Высказанная мною мысль, как мне известно, находит подтверждение и в дальнейших отношениях моих с подполковником Кулябкой. На другой день, несмотря на то, что я и Спиридович присутствовали накануне при сообщении Богрова и, следовательно, если бы только свидание с Богровым входило в наши служебные обязанности, должны были доложить об этом своему начальству, подполковник Кулябко счел необходимым явиться к генералу Курлову с личным докладом. По приказанию последнего мне и Спиридовичу было предложено присутствовать при докладе подполковника Кулябки. Останавливаясь на вопрос, какими именно целями мог руководствоваться при этом генерал Курлов, полагаю, что я был приглашен только на тот случай, если бы доклад Кулябки вызвал необходимость принятия немедленно каких-либо мер по письменной части. В докладе сенатора Трусевича встречается указание, что подполковник Кулябко после доклада фактических данных, касающихся рассказа Богрова, сообщил генералу Курлову и о бывшем засим при участии моем и Спиридовича разговоре. По этому поводу считаю необходимым отметить, что при посещении Богровым подполковника Кулябки в моем присутствии никакого разговора о выдаче ему билетов не возникало, равно как и подполковником Кулябко генералу Курлову при мне об этом не докладывалось. Разговор, возникший между нами после ухода Богрова, отнюдь не имел характера разработки какого-либо проекта непосредственных мероприятий, так как инициатива принятия каких-либо мер практического характера могла и должна была исходить только от генерала Курлова, а был просто обменом мнений по поводу происшедшего. Признавая себя совершенно неуполномоченным на принятие каких-либо решений вообще, что было известно без сомнений и подпол-ковнику Кулябке, так как даже самые незначительные распоряжения исходили непосредственно от генерала Курлова, я, как было выше ука-зано, считал себя не вправе даже сообщить о происшедшем генералу Курлову помимо доклада подполковника Кулябки.
После доклада Кулябки я вновь увидел Богрова лишь 1 сентября утром и до того времени ничего, касающегося сообщения последнего, мне слышать не пришлось. В разговоре Богрова с подполковником Ку-лябкой утром указанного числа, в моем присутствии, вопроса о предо-ставлении Богрову билета на парадный спектакль точно также совершенно не поднималось и я, очевидно, не мог давать своего согласия на выдачу последнему указанного билета.
В предыдущем изложении моем указано, что вообще я не считал себя вправе по собственному почину принимать на себя обязанности розыска, так как все распоряжения в этой области, как сказано выше, исходили непосредственно от генерала Курлова. Но если бы стать и на противоположную точку зрения и отнести проверку заявления Богрова к моим служебным обязанностям, то, по обстоятельствам дела, я не имел в своем распоряжении необходимых для такой проверки средств. В докладе сенатора Трусевича указывается, между прочим, что не было использовано в целях наблюдения за Богровым то обстоятельство, что прислугу Богрова посещал в качестве знакомого писец охранного отделения. У мня нет данных для того, чтобы определенно ответить на вопрос, известно ли было в то время указанное обстоятельство подполковнику Кулябке или нет, но как бы этот вопрос ни решался, лично ко мне упрек сенатора отнесен быть не может, так как местные условия сыска, а тем более личные отношения писцов охранного отделения к посторонним лицам мне, во всяком случае, известны быть не могли. К тому же по приказанию генерала Курлова меры проверки сообщения Богрова были приняты, и некоторые из них указаны в докладе сенатора. Так, для наблюдения за террористами в Кременчуге в этот город был отправлен ротмистр Муев. Для наблюдения за домом Богрова были командированы агенты под начальством старшего филера Демидюка и т.д. Указанные меры может быть и не исчерпывали всех, возможных по условиям места и времени, но лично я не считал себе вправе и не имел возможности в этой совершенно специальной области, в присутствии моего непосредственного начальника, вмешиваться в действия подполковника Кулябки, на котором лежала и вообще и, в частности, в данном случае обязанность принятия мер розыскного характера. Ложность сообщений Богрова в настоящее время уже после события 1 сентября, конечно, является очевидной. Но во время, предшествовавшее покушению, когда многие данные, установленные впоследствии, отсутствовали, положение представлялось совершенно иным, и в общих чертах рассказ Богрова представлялся мне правдивым. Уверенности моей в правдивости Богрова в значительной степени способствовало то обстоятельство, что подполковник Кулябко, знавший Богрова, отзывался о нем на основании имевшихся у него сведений, как о человеке, заслуживающем полного доверия. Оценка же доставляемых сведений должна принадлежать только непосредственно начальникам охранных отделений, имеющим все средства их проверки, и не может быть предоставлена лицам, незнакомым не с практической постановкой сыскного дела, ни с местными условиями работы.
Возвращаясь к изложению событий 1 сентября, я остановлюсь на докладе подполковника Кулябко. Как уже было указано, я присутствовал при докладе на случай могущих быть поручений. Действительно, генерал Курлов поручил мне отправиться к министру народного просвещения Кассо и, предупредив его об угрожающей ему опасности, передать просьбу генерала Курлова в этот день никуда не выходить, а в случае выезда пользоваться приготовленным для него мотором. Это было одним из тех отдельных поручений, исполнение которых составляло содержание моих служебных обязанностей во время командировки в Киев.

Подъехав вечером 1 сентября к театру, я увидел подполковника Кулябку. Он сообщил мне, что только что виделся с Богровым, которого послал домой, чтобы узнать, находится ли у него на квартире приехавший к нему «Николай Яковлевич». Такое сообщение не могло не вызвать во мне уверенности, что в театре Богров не присутствует, ибо это было перед началом представления. Следующий момент, могущий иметь значение в настоящем деле, был мой выход из театра в кондитерскую Франсуа, куда по приказанию генерала Курлова был вызван инспектор почт и телеграфов Довяковский. Целью этого свидания было передать приказание генерала Курлова об установлении наблюдения за возможными телефонными сношениями с квартирой Богрова. Тотчас же после выстрелов Богрова, последовавших во втором антракте, мне было приказано выйти из театра и передать распоряжение товарища министра не выпускать и не впускать никого из театра и в театр. Изложенная фактическая сторона дела свидетельствует, по моему мнению, что во все время командировки я строго исполнял лишь отдельные поручения, даваемые мне моим начальником, руководствуясь его указаниями. В область же розыска я не входил, предоставляя ее тем лицам, которым она была всецело поручена. Думаю, что, поступая так и исполняя долг чиновника, обязанного ведать ему порученное и не вмешивающегося в чужие для него области, я не мог совершить преступления бездействия или превышения власти.

Статский советник в отставке Веригин.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 23. Л. 40–43. Типограф. экз.

Электронную версию документа предоставил Фонд изучения наследия П.А.Столыпина