Поиск по документам XX века

Loading

Репрессии 30-50-х годов

Репрессиям против политических противников  в ходе борьбы за власть в СССР последние десятилетия в исследовательской и публицистической литературе даются самые противоречивые характеристики. В какой мере и против кого респрессии были оправданы и необходимы, когда стоял вопрос о сохранении суверенитета государства? В какой мере они исходили от местных обкомовских "царьков", стремившихся расправиться со своими личными недоброжелателями? В какой мере репрессии являлись намеренной провокацией со стороны русофобствующей партийно-советской номенклатуры, пришедшей к власти в результате революции и гражданской войны? На все эти вопросы даются разные отчеты. Вот как виделась проблема И.Сталину к тому моменту, когда наиболее массовые репрессии были закончены, а именно, в ноябре 1938 года:

 

"СНК СССР и ЦК ВКП (б) отмечают, что за 1937-1938 годы под руководством партии органы НКВД проделали большую работу по разгрому врагов народа и очистили СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров из троцкистов, бухаринцев, эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов, белогвардейцев, беглых кулаков и уголовников, представлявших из себя серьезную опору иностранных разведок в СССР и, в особенности, разведок Японии, Германии, Польши, Англии и Франции.

Одновременно органами НКВД проделана большая работа также и по разгрому шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок, пробравшихся в СССР в большом количестве из-за кордона под видом так называемых политэмигрантов и перебежчиков из поляков, румын, финнов, немцев, латышей, эстонцев, харбинцев и пр.

"Очистка страны от диверсионных повстанческих и шпионских кадров сыграла свою положительную роль в деле обеспечения дальнейших успехов социалистического строительства.

Однако не следует думать, что на этом дело очистки СССР от шпионов, вредителей, террористов и диверсантов окончено.

Задача теперь заключается в том, чтобы, продолжая и впредь беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, организовать эту борьбу при помощи более совершенных и надежных методов.

Это тем более необходимо, что массовые операции по разгрому и выкорчевыванию враждебных элементов, проведенные органами НКВД в 1937-1938 годах при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры. Больше того, враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД как в центре, так и на местах, продолжая вести свою подрывную работу, старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, производили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников, в особенности, засевших в органах НКВД.

Главнейшими недостатками, выявленными за последнее время в работе органов НКВД и Прокуратуры, являются следующие..."

Далее читайте статью Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия, 17 ноября 1938 года.

Далее читайте документы:

М.М. Литвинов - И.М. Майскому. 2 июня 1933 г.

Работа моя в Женеве окончилась. Никаких заседаний, очевидно, не будет раньше того дня, когда мне необходимо будет выехать в Лондон. Можно было бы, таким образом, уже теперь выехать в Лондон, но считаю это политически неудобным. Поэтому приходится где-нибудь задержаться в дороге. Рассчитываю прибыть в Лондон 8-го вечером. Не хотел бы, чтобы о времени моего приезда узнали журналисты. Поэтому прошу никому не говорить.

И.М. Майский - М.М. Литвинову. 25 мая 1933 г.

Вы, вероятно, опять будете недовольны тем, что вновь на горизонте появился «посредник» в лице сэра Герберта Самуэля. Но, во-первых, инициатива здесь принадлежит не мне, а целиком самому Самуэлю. Во-вторых, Самуэль не чета Маршалам и т[ому] п[одобным] людям. Самуэль, как Вы знаете, очень крупный человек, лидер либеральной партии, недавний министр нынешнего «национального правительства» и неоднократный министр в прошлом. Это «посредник» первого класса, и его при известных условиях можно хорошо использовать.

Ромэн Роллан. Открытое письмо Ромэн Роллана редакции «Кельнише цейтунг». 15 мая 1933 г.

Париж 15 мая 1933 г.

Господин главный редактор, мне передали «заметки» «Кельнише цейтунг» от 9 мая 1933 г. (№ 25), которые касаются меня. Правда я люблю Германию и всегда заступался за нее против несправедливостей и непонимания заграницы.

Но Германия, которую я люблю и которая обогатила мой ум, это — Германия великих граждан мира, тех, которые, говоря словами Гете, «успехи и невзгоды других народов переживали как свои собственные», тех, .которые работали в интересах единения рас и умов.

И.М. Майский - М.М. Литвинову. 9 мая 1933 г.

Комбинация с фактическим неприменением эмбарго (т.е. выдача лицензий на большие количества наших товаров) мне представляется малоосуществимой. Англичане на это едва ли пойдут, ибо твердолобые подымут страшный шум, да и трудно будет добиться в таком порядке аннулирования закона об эмбарго, что представляет для нас очень большое значение. Мне приходит в голову иная комбинация - что если бы возможно было договориться с англичанами (конечно, при условии инициативы с их стороны) об одновременном акте, т.е. они отменяют закон об эмбарго (или дают письменные* обязательства его не применять), а мы проводим амнистию Т[орнтона] и М[акдональда]?

Англо-иранское соглашение 1933 года, 29 апреля

Англо-иранское соглашение 1933 года - об условиях деятельности Англо-персидской нефтяной компании было подписано 29. IV в Тегеране уполномоченным иранского правительства и председателем правления компании Джоном Кедмэн.

Англо-иранское соглашение урегулировало т. н. англо-персидский нефтяной конфликт, возникший в связи с аннулированием иранским правительством 26. XI 1932 года концессии Дарси.

И.М. Майский - В.Д. Бонч-Бруевичу. 22 апреля 1933 г.

Получил Ваше письмо от 16.IV с[его] г[ода] с просьбой об оказании содействия Центральному литературному музею. Охотно сделаю со своей стороны все, что возможно, но прежде, чем приступись к практическим действиям, прошу Вас разъяснить, какого рода материалы Вас интересуют. Из двух Ваших писем 2 для меня остается неясным, будет ли Музей собирать материалы, касающиеся истории, искусства, литературы и пр. только народов СССР или же всех народов земного шара вообще. От ответа на этот вопрос зависит и характер, и объем дальнейшей работы.

Г. Димитров – М. Кашену. 22 апреля 1933 г.

Хотя это и совершенно невероятно, но, к сожалению, это факт: с 9 марта 1933 г. я нахожусь под арестом, и притом по обвинению в том, что имел какое-то отношение к поджогу рейхстага. Официальное обоснование приказа об аресте гласит:

«Потому что он (Димитров) находится под сильным подозрением, что в Берлине в течение времени, не погашенного до настоящего момента давностным сроком, а именно 27 февраля 1933 г., совместно с каменщиком Ван дер Люббе:

а) предпринял попытку насильственным путем изменить государственное устройство Германской империи;

б) преднамеренно поджег здание рейхстага, которое служит жилищем для людей, причем совершил поджог, имея намерение с помощью такового поднять восстание»...

И.М. Майский - М.М. Литвинову. 14 апреля 1933 г.

Мне неизвестен следственный материал по делу Метро-Виккерса, равным образом мне неизвестны соображения высших инстанций по данному поводу. Поэтому мне трудно судить, в какой мере все нижеследующие мысли и замечания приложимы на практике, о том решайте уже Вы. Тем не менее я считаю своим долгом изложить Вам свои соображения по поводу дальнейшего ведения дела Метро-Вик, как это представляется мне из моего «английского окошка». Иными словами, я хотел бы указать, при соблюдении каких условий данное дело могло бы закончиться с минимумом неприятностей для нас, хотя, конечно, нельзя закрывать глаза на то, что оно при всяких условиях оставит серьезный след в советско-английских отношениях и на довольно значительный период времена испортит «атмосферу» между обеими странами.

Г. Димитров – А. Барбюсу. 5 апреля 1933 г.

Я вынужден сообщить Вам печальную весть. Начиная с 9 марта я нахожусь под арестом. Хотя, как Вам хорошо известно, я забочусь только о своих болгарских делах (вопрос политической амнистии), меня, к несчастью, обвинили в совершении политического преступления в Германии.

Как мне вчера официально было сообщено соответствующей судебной инстанцией, я арестован в связи с обвинением в том, что я

«...в Берлине в течение времени, не погашенного до настоящего момента давностным сроком, а именно 27 февраля 1933 г., совместно с каменщиком Ван дер Люббе:

а) предпринял попытку насильственным путем изменить государственное устройство Германской империи...

И.М. Майский - А.М. Коллонтай. 28 марта 1933 г.

Прежде всего, мы оба - и моя жена и я - поздравляем Вас от всего сердца с тем внешним выражением признания Ваших заслуг в борьбе за раскрепощение женщины, которое выпало на Вашу долю 8 марта 1. Мы хотели сразу же после того, как узнали об этом (а узнали мы 11-12 марта), послать Вам дружеский привет, но - тут уж вина целиком моя - я до такой степени был загружен всякими осложнениями и заботами последних двух недель в связи с арестом 6 инженеров Метровиккерса 2 в Москве, что не успел этого сделать. Искупаю свою вину сегодня.

Закон о защите народа и рейха.

"Закон о защите народа и рейха" (Gesetz zur Erhebung der Not von Volk und Reich), закон, "устранявший страдания народа и государства", предоставлявший Гитлеру чрезвычайные полномочия и конституционные основы для режима диктатуры. Был подписан президентом Паулем фон Гинденбургом 28 февраля и вступил в действие 24 марта 1933, по сути аннулировав Веймарскую конституцию.

13. И.В. Сталин - М. Горькому.

<Между 1 - 22 марта 1933 года1. Москва.>

Здравствуйте, дорогой Алексей Максимович!

Письмо (второе)2получил.

1. Насчет "городка для писателей". Я совершенно с Вами согласен3. Это - дело надуманное, которое к тому же может отдалить писателей от живой среды и развить в них самомнение.

12. М. Горький - И.В. Сталину.

<28 февраля 1933 года. Сорренто.>

Дорогой Иосиф Виссарионович -

разрешите ознакомить Вас с письмом моим И. М. Гронскому1.

Серьезнейшее дело организации Литвуза требует Вашего в нем участия, ибо дело это совершенно новое2, а ставить его нужно образцово, без лишней словесной игры, на строгом изучении материала истории.

Вильгельм Кенен. В день поджога. 27 февраля, 1933 г.

«27 февраля пополудни я, как почти во все дни предыдущей недели, зашел в полицей-президиум на Александрплац к комиссару по уголовным делам д-ру Брашвицу, чтобы продолжать с ним переговоры о выдаче нам материалов, предназначенных для предвыборной кампании, находившихся в доме Карла Либкнехта. После трех часов мы вместе с несколькими чиновниками отправились из полицей-президиума в дом Карла Либкнехта; здесь, как это уже делалось в предыдущие дни, были запакованы и вывезены несколько небольших кип плакатов, которые разрешено было использовать для предвыборной агитации.

С.Е. Чуцкаев - И.М. Майскому. 16 февраля 1933 г.

По вашему поручению я говорил с т[ов]. Кретовым (Соцэгиз) и потом с Адифом (так я расслышал в телефон) и о Вашей книге 1 узнал следующее. Оказывается, Вы еще не прислали им конца (после 1930 г.). Это, видимо, не настраивает наших издателей на поспешный лад. Второе гораздо более важное в этом деле сводится к следующему. Адиф (по-видимому, В[аш] знакомый) сказал, что рукопись находится на просмотре редактора (женщины, забыл ее фамилию, если надо, узнаю), которым будет изучаться не менее 2-х месяцев - 30 печатных листов!

Страницы

Подписка на Репрессии 30-50-х годов