Поиск по документам XX века

Loading

Письмо

Рубрика "Письмо" на сайте Документы XX века представлена широко, даже слишком. Поэтому подавляющее большинство писем отмечено иным тэгом, например, МИД СССР или другими. К собственно этой рубрике отнесены письма, не подпадающие под иную классификацию, например, личные письма исторического лица своим близким друзьям и членам семьи.

+ + +

Дама с прислугой, держащей письмо.

ПИСЬМО. Французский термин l'écriture, как он разрабатывался в структуралистской традиции, не поддается точному переводу на другие языки: и в английском wrighting, и в немецком Schrift или Schreiben теряется целый пласт значений. Письмо указывает на реальность, не сводимую к интенциям той или иной производящей текст личности. У Ж. Деррида l'écriture почти равнозначно «первописьму» (Urschrift); в постструктуралистском (Постструктурализм) литературоведении, исходящем из теоремы о «смерти автора», обращение к феномену п. обусловлено отказом от связи языка с человеком как его началом и источником. Понятие письма играет ключевую роль в полемике деконструктивизма (реконструкция) с традиционной литературой как литературой «присутствия» - по аналогии с дерридианской критикой «метафизики присутствия».

Согласно Р. Барту, письмо есть «точка свободы писателя между языком и стилем». Пишущий всегда находится в промежутке между языком, данным ему как внешнее, и идущим «изнутри» стилем; у него, таким образом, не остается иного выбора, кроме формальной реальности письма. Письмо выражает отношение между творчеством и обществом.

Современная лингвистика, как и греческая философия, начиная с Платона, третировала письмо как нечто вторичное по отношению к языку как речи. Согласно Ф. де Соссюру, единственным оправданием существованию п. является репрезентация речи. Абсолютный примат речи, голоса, фонемы над письмом стал для Ж. Деррида поводом поставить вопрос о лого-фоно-центризме современной европейской рациональности. Ж. Деррида находит, что убеждение Ф. де Соссюра в абсолютной чуждости письма внутренней системе языка восходит к известному утверждению Аристотеля, согласно которому речь непосредственно передает представления души, письмо же всего лишь выражает то, что уже заложено в речи, голосе. Тем самым устная речь оказывается ближе к истине, чем письменная, которой остается скромный удел «материи», «внешнего», «пространственного». Речь движима живым дыханием, тогда как письмо ассоциируется с омертвлением, несет в себе смерть; оно, по сути, уже есть смерть, или, как говорит Ж. Деррида, всегда имеет характер завещания.

Современная западная философия. Энциклопедический словарь / Под. ред. О. Хеффе, В.С. Малахова, В.П. Филатова, при участии Т.А. Дмитриева. М., 2009, с. 168-169.

 

 

Из письма посла Польши в Великобритании Э. Рачиньского министру иностранных дел Польши Ю. Беку. 29 марта 1939 г.

Стремительный ход последней фазы чешского кризиса глубоко потряс здешнее общественное мнение и явился также причиной эволюции позиции здешнего правительства. Для решительных противников гитлеровской Германии последние события явились лишь подтверждением их предположений и еще одним аргументом в пользу необходимости принятия энергичных предупредительных мер. Однако еще большее значение приобрели чешские события в связи с тем влиянием, которое они оказали на здешний лагерь «соглашателей».

Письмо посла Франции в Германии Р. Кулондра министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 19 марта 1939 г.

После аннексии рейхом Богемии и Моравии и перехода под немецкую опеку Словакии я хотел бы попытаться охарактеризовать положение, сложившееся вследствие этих перемен, резко изменивших карту Европы, определить, в каких направлениях будет развиваться немецкий динамизм, рассмотреть вопрос о том, можем ли мы по-прежнему считать, что этот динамизм направлен только на Восток, и извлечь из всего этого несколько практических выводов для нашего руководства.

Письмо министра иностранных дел Германии К. Нейрата посланнику Германии в Чехословакии Э. Эйзенлору.

В последнее время здесь размышляют о том, может ли играть какую-либо роль (и какую именно) в предстоящем развитии германо-чехословацких отношений арбитражный договор, заключенный обеими странами в Локарно. Особый повод к таким размышлениям дали Ваши беседы с г-ми Бенешем, и Крофтой, о которых Вы сообщали 21 декабря прошлого года *. Я хотел бы заметить по этому поводу следующее: Когда мы при реоккупации Рейнской области в марте 1936 года отказались от Рейнского пакта, подписанного в Локарно, возник вопрос, какое значение мы хотим придать этому акту по отношению к остальным частям Локарнского договора 15), связанным с Рейнским пактом, а именно к арбитражным договорам с Францией, Бельгией, Польшей и Чехословакией. Тогда в узком кругу было принято решение, что германо-французский и германо-бельгийский арбитражные договоры следует рассматривать как утратившие силу одновременно с Рейнским пактом, потому что оба эти арбитражные договоры так тесно связаны с Рейнским пактом, что всякое иное отношение к ним было бы внутренне противоречивым...

"Дорогие товарищ Сталин" (письмо школьницы Сталину).

Здравствуйте, дорогие товарищ Сталин! Наш любимый вождь, учитель и друг всей счастливой советской страны. Дорогие товарищ Сталин! Я шлю Вам свой горячий и сердечный привет и желаю Вам лучших успехов в жизни Вашей, быть здоровым навсегда. Я хочу Вам описать мою невеселую жизнь. Дорогие тов. Сталин! Я слыхала по радио в Ваших речах, Вы говорили, что в Советском Союзе жизнь детей очень хорошая, они учатся в школах, широко открыты им двери в школу. Это, конечно, верно, дорогие товарищ Сталин.

М. Горький – А.М. Макаренко. 8 октября 1935 г.

...Вы спрашиваете, «как сохранить элементы стиля» и т. д. Очень просто: ведите аккуратно ежедневную запись наиболее ясных мыслей, характерных фактов, словесной игры: удачных фраз, афоризмов, «словечек». Пишите ежедневно хоть десяток строк, но так экономно и туго, чтобы впоследствии их можно было развернуть на две, три страницы. Дайте свободу Вашему юмору. Делая все это, Вы не только сохраните приобретенное работой над «Поэмой», но расширите его...

А.С. Макаренко – М. Горькому. 28 сентября 1935 г.

Сегодня авиапочтой выслал Вам третью часть «Педагогической поэмы». Не знаю, конечно, какой она получилась, но писал ее с большим волнением. Как Вы пожелали в Вашем письме по поводу второй части, я усилил все темы педагогического расхождения с Наркомпросом, это прибавило к основной теме много перцу, но главный оптимистический тон я сохранил. Описать Ваше пребывание в Куряже я не решился, это значило бы описывать Вас, для этого у меня не хватило совершенно необходимого для этого дела профессионального нахальства. Как и мои колонисты, я люблю Вас слишком застенчиво...

М. Горький – А.М. Макаренко. Февраль 1935 г.

...на мой взгляд «Ньютоновы кольца» пьеса веселая и — если хотите — я могу передать ее в театр Корша или же Вахтангова. Но — мне хочется ругать Вас. Напрасно Вы прервали работу над «Педагогической поэмой», значение которой гораздо солиднее пьес. Вот уже первые части «Поэмы» вышли, а — где третья? Очень прошу Вас: продолжайте эту работу! Я думаю, что 3-ю часть нужно довести до момента Вашего ухода и на нем — кончить...

А.С. Макаренко – М. Горькому. Февраль 1935 г.

Ругаете Вы меня или помогаете, а я все равно не умею так написать Вам, чтобы хотя, бы на минутку Вы почувствовали всю глубину и теплоту моей благодарности и любви к Вам. И я страшно злюсь на себя и на наш век за то, что теперь люди такие деловые и суровые, что они умеют только возиться с материей, что явления в собственных душах такие для них стали непосильные. Спасибо, что обругали. Это у Вас так сильно и ласково выходит, что мне может позавидовать любой мой воспитанник. Секрет педагогического воздействия таким образом еще и до сих пор для меня проблема. Во всяком случае после Вашей проборки мне хочется написать не третью часть «Педагогической поэмы», а третью часть чего-то страшно грандиозного...

А.С. Макаренко – М. Горькому. 26 января 1935 г.

...В общем Вы пьесу мою одобрили, предложили кое-что исправить. Я драматург молодой, и мне легче написать новую пьесу, чем исправить старую. Я все-таки еще поработал над «Мажором» и передал ее для печати в Гос. Изд. «Художественная литература». Оттуда я получил очень хороший отзыв, скоро она должна выйти в свет. Ваше положительное отношение к моему драматургическому дебюту и потом успех пьесы в «Художественной литературе» меня настолько окрылили, что я даже пренебрег полной неудачей моих попыток пристроить ее в театре (МХАТ отозвался отрицательно, все другие даже не ответили), тем более, что эти попытки не отличались особенной энергией...

А.Д. Калинников - И.М. Майскому. 26 декабря [1934]

Перехожу к делам конкретным, с которых собственно и надо было бы начинать. Получили ли Вы что-либо от Чуцкаева? Здесь сообщают, что он сильно заболел - рак желудка - и лежит в Кремл[евской] больнице в Москве. И это как будто бы уже сравнительно давно. Посылаю еще 2 № «Современ[ной] Монголии» - юбилейный № 3(6) и № 4(7). Пытался дождаться прихода № 5(8), который уже давно в Ул[ан]-Б[аторе] вышел, но пока его еще нет. По-видимому, в первой половине января он будет все же получен, и я пошлю его Вам без задержки.

М.М. Каганович - А.А. и И.М. Майским. 17 декабря 1934 г.

Уважаемые, дорогие друзья Иван Михайлович и Агнесса* Александровна, Приехал в Москву благополучно. Дорога была довольно веселая. В Париже пробыл день, побывал в Версале и больше нигде. На работу пока не выхожу. Вожусь пока с перевязками. Лондонский разрез уменьшается с каждым днем. Сегодняшняя московская погода напоминает Лондон, серым туманом окутана вся Москва. Желаю всего хорошего, с искренней благодарностью за Ваши заботы обо мне.

И.М. Майский - Л.М. Кагановичу. 10 ноября 1934 г.

Будучи недавно, во время моего отпуска, проездом в Ленинграде, я узнал, что недавно в Ленингр[адском] институте восточных языков имелся член партии студент Петр Михайлович МАЙСКИЙ, который везде выдавал себя за моего родного брата, полагая, очевидно, что столь близкое родство с полпредом в Англии может быть для него в том или ином отношении выгодным или полезным. В настоящее время этот самый Петр МАЙСКИЙ является, насколько я знаю, начальником политотдела Исфаранского района Таджикской ССР.

И.М. Майский - С.Е. Чуцкаеву. 19 октября 1934 г.

Я очень сожалею, что не смог дождаться Вас в Москве. Приходится поэтому обращаться к Вам письменно. Меня очень интересует, когда Вы закончите редактуру моей рукописи «Современная Монголия». Соцэкгиз уже давно тормошит меня с этим делом, но я не могу его двинуть вперед до получения от Вас моей рукописи, а также Ваших указаний и критических замечаний. Очень просил бы Вас все это в возможно более срочном порядке направить мне с диппочтой в Лондон, тогда я произвел бы необходимые переделки в рукописи и сдал бы ее Соцэкгизу для печатания. Во всяком случае, сообщите мне, в каком положении дело. Крепко жму Вашу руку.

А.Д. Калинников - И.М. Майскому. 11 октября [1934] г.

Признаться, я заждался Вас, т.к. Вы говорили, что будете в Ленинграде 7/Х, а не приезжаете до сего дня. Но это бы не беда - возможно, отложили поездку на несколько дней. А вот если Вы не смогли проехать в Ленинград и прямым путем отправились в Лондон? Как мне быть тогда с приготовленными для Вас материалами - выступления и статьи различных критиков Совр[еменной] Монг[олии]?

А.С. Макаренко – М. Горькому. 18 сентября 1934 г.

Не нахожу слов, чтобы выразить Вам свою благодарность и любовь. Одно знаю хорошо, что ни я, ни моя поэма не стоят того исключительного внимания, которое Вы оказываете нам, и не стоят огромного труда, который Вы нам дарите. О второй части у меня нет ясного представления: то она кажется мне очень хорошей, гораздо лучше первой, то чрезвычайно слабой, ничего не стоящей. Писал я ее в ужасных условиях, во время большой напряженной работы в коммуне, в летнем походе коммунаров: в вагоне, на улицах городов, в передышках между торжественными маршами...

Страницы

Подписка на Письмо