Воспоминания Варухиу Итоте, одного из руководителей вооруженного антиколониального восстания в Кении, о знаниях и опыте, которые он приобрел во время II мировой войны.
1943-1944 гг.
В первый раз я ощутил себя кенийцем в 1943 г. в окопах под Каливой на Бирманском фронте. Несколько вечеров подряд мы беседовали с британским солдатом и полагаю, стали друзьями. Я был очень удивлен, когда он однажды спросил меня:
— Знаешь, иногда я не понимаю вас, африканцев, которые здесь воюют. За что вы сражаетесь?»
Я долго не думал над ответом: нам его вдолбили в головы.
— Я, разумеется, воюю за то же, что и ты. — сказал я.
— Забавно. Я думаю, что ты прав, но не уверен, что это хорошая мысль. — сказал он.
Я попросил его объяснить.
— Слушай, — начал он, — я сражаюсь за Англию, чтобы уберечь мою страну, мою культуру, все то, что мы, англичане, создали на протяжении нашей многовековой истории. Воистину это моя «национальная независимость» и я сражаюсь, чтобы ее отстоять. Я считаю, что это касается всей Британской империи. Ну, а по-твоему, правильно ли, что ты должен сражаться за то же, что и я?
Я не знал, что ответить и сказал:
— Я сомневаюсь, я так не считаю.
— Лучше бы у тебя было другое мнение. — ответил он. — Мы все естественно не только защищаем не только наши страны, но и весь мир от фашизма и диктатуры, мы это понимаем. Но я не могу понять, почему вы, африканцы, должны защищать Империю, вместо того, чтобы бороться за свою свободу. Может быть, спустя годы твои дети будут воевать за сохранение независимости твоей страны, но пока это время не пришло, твой удел быть свидетелем того, что независимость станет для них первоочередной целью, и они будут ее отстаивать!
Он отвернулся, потом снова повернулся ко мне, чтобы сказать последние слова перед уходом.
— Если я погибну на этой войне, — негромко сказал он, — я буду знать, что умер за свою страну. А если убьют тебя, какая польза будет твоей стране?
Неделю спустя он убит в Бирме, вдали от дома, но защищая свою Британию. Я запомнил его слова на всю жизнь. Сначала я старался смягчить смятение, охватившее мой ум, представляя себя просто наемником, который воюет на стороне иностранной державы, чьей колонией, так уж случилось, мы стали. Но ощущать себя наемником, значит понимать, что ты продажен и человек второго сорта, тем более, когда есть за что бороться у себя на родине.
На следующий год, когда часть, в которой я служил, находилась на отдыхе в Калькутте, я встретил высокого и сильного негра с Юга США. Со мной был говорящий по-английски Али из Танганьики, и у нас троих завязался разговор.
— Как твое настоящее имя? — спросил я негра, прочитав фамилию «Стефенсон» на его куртке полевой формы американской армии.
— Что ты имеешь в виду под «настоящим именем»? Вот она моя фамилия - «Стефенсон» — ответил он.
Я объяснил, что имел в виду его африканское имя. Поскольку он тоже был черным, у него должно было быть африканское имя, доставшееся от предков.
— Если у меня и было африканское имя, — сказал он, — то оно должно быть давно потеряно, возможно, на корабле работорговцев, который доставил одного из моих дедушек в Америку <...>.
—Вы, ребята, — четко проговорил он, — все смотрите на меня как будто я какой-то урод или ненормальный только потому, что у меня нет африканского имени. Так случилось, потому что много лет назад какие-то арабы вывезли моих соплеменников в Америку, и с тех пор мы все росли в христианской стране. Подобное может произойти и с народом, к которому пришли христиане, тебя необязательно должны везти в Англию, чтобы лишить не только имени, но и привычного образа жизни. Ты можешь потерять все это, оставаясь в собственной стране! Сейчас вас обращают в христианство поколение за поколением. Однажды вы проснетесь и подумаете, что вы действительно христиане. Разве после этого белым будет не легче по-прежнему управлять вами? Некоторые из вас верят россказням, что африканцу лучше всего следовать образу жизни белых, молиться белым богам и что все, что хорошо для белых, хорошо и для африканцев. Кто же тогда будет бороться за свободу?
Он, вероятно, почувствовал, что его монолог превращается в речь, и мне показалось, что он смущен и собирается прервать ее. Но его слова тронули нас, и к счастью, он не остановился. Он рассказал нам о цветном барьере в Америке, с которым он сталкивается в гостиницах, кинотеатрах, автобусах и в магазинах, хотя все американцы, начиная с самого Рузвельта, отрицают, что такое явление существует. «Америка — великая страна, — сказал он, — но ее изнутри разъедает расовая дискриминация. Это страна двойных стандартов, двуличная страна, которая, похоже, не в состоянии излечиться сама.
Нам, американским неграм, — продолжал он, — всегда говорили, что это страна свободы, — продолжал он, — что нам не о чем беспокоиться, надо только много работать. Так мы и жили, страдая десятилетиями. Я уверен, что после окончания этой войны вам подбросят ту же байку и введут в заблуждение. Британцы или кто там управляет вашими странами, скажут вам, что все хорошо, что вы должны целиком положиться на них и не беспокоиться. Я не знаю, много ли вы натерпелись в прошлом, но уверен, что будете страдать в будущем, если не добьетесь свободы».
Я очень внимательно все это слушал и вспоминал другой странный разговор, который состоялся у меня в Бирме.
«Я хочу сказать, — продолжал Стефенсон, — что вы не должны поддаваться обману белых христиан, которые говорят, что они более развиты, чем вы, поскольку носят имена святых, и у них есть священные места. Знайте, что Иерусалим находится не в раю, он всего лишь в Палестине, где люди воюют, используя бомбы и снаряды, умирая на так называемой Святой Земле».
Это потрясло меня, так как я всегда верил, что Иерусалим в Раю. «Сейчас белые христиане воюют друг с другом, разве вас не беспокоят их слова о том, что вам нельзя сражаться за свою свободу», — сказал нам Стефенсон, почти сбившись на крик. «Белые, которые сейчас воюют, будут героями во веки веков, а вы, африканцы, станете героями одного дня, а потом про вас забудут. Если хотите быть настоящими героями, почему бы вам не сражаться за свои страны?»
Речь Стефенсона и долгие беседы с ним в последующие несколько дней стали для меня еще одной школой. Он любил говорить об истории, особенно о войнах и революциях. Его любимым примером было Гаити, где чернокожие люди боролись за свою свободу и добились независимости от Наполеона, несмотря на многочисленные заявления, что этого им не удастся сделать никогда. Перед тем как расстаться, Стефенсон сказал, что я ему приглянулся, и он устроит так, что я получу в Америке образование, благодаря которому я смогу помочь своему народу. Его обещание было искренним, но судьба больше не свела нас на войне, и моим многим моим мечтам не суждено было сбыться. И все же он стал для меня хорошим учителем в ответственный момент жизни.
<...>
В 1944 г. я вернулся в Индию с Бирманского фронта. Многое врезалось мне в память. Под снарядами и пулями все были равны, наши европейские товарищи по оружию не считали себя лучше остальных. Мы пили одинаковые чай и воду, пользовались теми же туалетами, смеялись над одними шутками. Не было оскорблений на расовой почве, африканцев никто не называл «ниггерами», «обезьянами» и т. п. Предрассудки исчезли в горниле сражений, все мы стали просто людьми с общей судьбой, которым было суждено умереть или выжить.
Я много узнал о военном деле. Я знал, как и о чем надо инструктировать бойцов перед боем. Я понял необходимость создания штабов как центров связи и управления, важность донесений, ведения записей, дисциплины и контроля. На войне, особенно партизанской, чрезвычайно важна информация не только о враге, но и о своих силах и их дислокации.
Пожалуй, самое главное было в том, что я осознал себя кенийцем из Африки, одним из миллионов тех, чья судьба была в руках иностранцев, и кто понимал, что ситуацию надо менять и знал, как это сделать.
В конце 1944 г. мы вернулись в Найроби, на железнодорожном вокзале наш воинский эшелон встретил Элиуд Мату, первый назначенный член Законодательного совета Кении. Играли военные оркестры, нарядно одетые белые леди болтали друг с другом, готовя для нас чай с пирожными на платформе. Это было удивительно, поскольку мы знали, что на следующий день на улицах Найроби нас могут арестовать только за то, что мы слишком долго смотрим на белых женщин. Но сегодня мы были героями, и они были благодарны нам. Я чуть не подавился их чаем и пирожными.
Публ. по: История Африки в документах, 1870-2000. В трех томах. Под общей редакцией Аполлона Давидсона. Том 2. 1919-1960. Редактор Сергей Мазов. М., 2007. С. 228-232.
Здесь цитируется по изд.: Черная Африка: прошлое и настоящее. Учебное пособие по Новой и Новейшей истории Тропической и Южной Африки / под. ред. А.С. Балезина, С.В. Мазова, И.И. Филатовой. – М., 2016, с. 505-508.