Письмо Н.В. Чайковского генералу А.И. Деникину. 23 апреля 1919 г.

Письмо Н.В. Чайковского генералу А.И. Деникину

Париж,

23 апреля 1919 г.

Глубокоуважаемый генерал Антон Иванович!

Решаюсь писать Вам, побуждаемый исключительно чувством тревоги за судьбу Вашей армии при существующих в высшей степени трудных и сложных обстоятельствах. Слишком велика для всех нас эта ставка и слишком тяжела та ответственность, которая возложена на нас судьбою за будущее нашей великой, но болеющей Родины, чтобы мы могли считаться с условностями в такую критическую минуту, и воздерживаться высказывать друг другу то, чем мы можем, по общему мнению, помочь общему делу.

Волею судьбы мне пришлось сыграть инициативную роль в организации власти в Северной области в то время, когда в ней приходилось одновременно освобождаться от большевиков, устанавливать отношения с союзным командованием и восстанавливать свою русскую боевую силу за союзным заслоном. И вот после восьми месяцев работы я могу с удовлетворением сказать, что мы достигли положительных результатов, о которых считаю позволительным довести до Вашего сведения.

При организации нашей власти мы исходили из двух основных положений: 1) что во время войны политическое управление, т.е. вся организация правительства должна быть направлена к обслуживанию главного командования в его оперативных действиях и 2) и в то же время оно должно сохранить за собою самостоятельность в глазах населения, являясь для него защитником его прав и свободы и посредником между ним и военным командованием.

Доверие населения к чужеземному войску может быть приобретено только через доверие к правительству, которое ручается перед населением за отсутствие у иностранного командования захватных стремлений. Потому-то в задачи союзного командования и должна была входить не только победа над общим врагом, но и укрепление, а не дискредитирование авторитетной правительственной власти (выделено в тексте. — Сост.), как это делал наш первый главнокомандующий генерал Пуль, и как не делает наш теперешний генерал Айронсайд.

Для осуществления этих двух требований нами было сделано следующее:

I. В составе самого Правительство был образован сильный орган военного тылового управления в лице военного генерал- губернатора (выделено в тексте. — Сост.) (генерал-лейтенанта Е.К.Миллера), который является в то же время и главою министерства военного, путей сообщения и почт и телеграфов, ему же подчинен в организационном (но не оперативном) отношении и командующий русскими вооруженными силами (генерал-майор В.В. Марушевский), в оперативном же отношении подчиненный непосредственно главнокомандующему (генералу Айронсайду).

II. Военный генерал-губернатор является равноправным членом совета министров («Временное правительство Северной области»), председателем коего состоял я, а теперь из-за моего отсутствия мой заместитель, оба избранные населением северных губерний в Учредительное собрание или в местное городское управление всеобщей подачей голосов. Генерал-губернатор не предпринимает ни одного серьезного шага без ведома и согласия правительства, а также докладывает Правительству о ходе военных операций, насколько они ему известны от Главнокомандующего. За последнее время было несколько случаев, что главнокомандующий по собственному желанию сам являлся в заседание Временного правительства и делал сообщения о военном положении на фронте.

Таким образом, получается следующая конструкция: главнокомандующему принадлежит вся полнота власти в стране, но фактически он занят только оперативными действиями вместе со своим штабом, требуя от правительства и, в частности от генерал-губернатора, необходимых ему подсобных действий. В политическое же управление страной Правительством главнокомандующий не вмешивается и не позволяет вмешиваться своим подчиненным, хотя формально в силу военного положения он и имеет на это право, но пользуется им лишь в исключительных случаях крайней нужды в интересах немедленных оперативных действий, которые и являются высшим императивом, обязательным для правительства.

Благодаря этому авторитет правительства в стране не ослабляется присутствием рядом с ним власти главнокомандующего, а, напротив, поддерживается и укрепляется и тем самым доверие, возбуждаемое среди населения правительством, распространяется и на иностранное командование. Благодаря тому же самому всякий успех военного командования вызывает сочувствие в населении и усиление партизанского движения главным образом в среде крестьян (с конца ноября месяца к 15 января партизанских отрядов было до 2500 человек под командой данных им офицеров и вооруженных нашим оружием).

Каковы же перспективы таким образом организованной власти в будущем? Для нас несомненно и мы не колеблемся рисовать такие перспективы перед населением: в случае прекращения военных действий вследствие ли исчезновения большевистской армии, или вследствие нашей победы над ними — функции главнокомандующего отпадают и союзные войска покидают русскую территорию; генерал-губернатор становится лишь военным министром и все другие его министерства переходят к соответствующим министрам; командующий русскими вооруженными силами становится окружным военным начальником, подчиненным Общерусскому главному командованию. Остальное же правительство развертывает свои функции до полноты своих полномочий, соответственно условиям мирного времени.

При таких перспективах нет места распространению среди населения подозрений и опасений в реакционности военного командования и его стремления к военной диктатуре, грозящей нарушением завоеванных революцией прав и свобод. Только при этом условии возможно ожидать дружного взаимодействия обоих частей власти, можно ожидать нарастания настроения и даже подъема в войсках и в населении по мере развития военных операций. Только при такой обстановке армия может быть источником укрепления демократической власти, а не ослабления ее в пользу усиления большевизма в окружающем населении, как это нередко и случалось в других областях освобожденной от большевиков России.

Таким образом, нам, по-видимому, удалось разрешить задачу посредничества между союзными войсками (командованием) и населением. Но этим дело не окончилось: попутно, нам так кажется по крайней мере, нам удалось нащупать и правильную конструкцию власти для нашего переходного, послереволюционного времени, когда восстановить доверие в населении к власти есть едва ли не самая верная и трудная задача после образования достаточной военной силы для восстановления порядка и возможности мирного существования в стране.

После такого ужасного опыта революционного угара, каким завершается наша революция, трудно и ожидать, чтобы за большевизмом не последовал другой угар, угар реакции против свободы и против демократии. На это не следует закрывать глаз, хотя я и не принадлежу к числу тех, которые из-за боязни этого похоже готовы опустить руки в борьбе с большевизмом. Нет, но наша прямая обязанность, тех, кто оказался почему-либо у революционной власти, сделать все возможное, чтобы ослабить это похмелье и предупредить напрасную растрату и так небольших наших сил на борьбу с призраками, нами самими вызываемыми вследствие нашего неумения правильно организоваться.

В ответ на все вышеуказанное можно, конечно, сказать, что наш северный опыт чересчур миниатюрен, что у нас почти что и не было настоящей войны с большевиками, кроме мелких стычек; далее, что наша работа протекала при исключительных условиях — иностранном главнокомандовании и в присутствии иностранных войск, не страдавших ослаблением дисциплины и проч.

Я, конечно, не военный, и мне трудно отвечать на первые возражения, хотя я их существенными не считаю, — что же касается до последнего, то я думаю, что оно как раз обратное, т.е. говорит за исключительно неблагоприятную обстановку нашей работы и тем самым увеличивает ценность полученных результатов. Правда, конечно, что в нашей Северной области предполагалось к объединению шесть губерний, т.е. шесть губернских администраций и управлений, которые все пришлось бы объединить одним областным министерством при одном главном командовании, тогда как на деле у нас одной Архангельской губернией ограничилась и сфера губернского и областного управления и Главного военного командования. Поэтому задача упростилась почти до игрушечного масштаба. Это, конечно, верно, но я все- таки настаиваю на том, что принципы необходимости разграничения военной и политической власти в военное время при обязательном задании внушения населению доверия к власти, в конечном счете, остается таким же императивом в более сложной обстановке, как и в нашем простом случае, разрешать приходится эту же задачу, — только часто из-за трудности ее разрешения в сложных случаях от нее совсем отказываются, предоставляя эту психологическую сторону дела простой случайности. Вот это- то, мне кажется, мы никоим образом и не должны допускать. Доверие населения к демократической власти есть настолько существенный элемент в государственном строительстве, что без него едва ли и возможна истинно-демократическая власть и без этого она во всяком случае заранее обречена на неуспех.

Все эти мысли невольно приходят в голову, когда слышишь эти бесконечные нарекания на Добровольческую армию рядом с признанием ее великих заслуг, — за ее, якобы, реакционность. Из всего, что мне известно об этой армии, я убежден в неосновательности этих нареканий, и тем не менее они раздаются и не только не ослабевают и не развеиваются по мере роста Вашего доблестного войска, а напротив усиливаются. Это глубоко огорчает меня и заставляет искать причины такого недовольства — да и не меня одного — в организации военной и политической власти в Вашем крае. По опыту зная ту особенность организационных задач, что каждая малейшая ошибка в разрешении их с течением времени и при росте сложного дела совершенно незаметно и фатально, как неверная тропа в большом лесу, уводит

Все дальше и дальше в сторону от правильного пути и потом делает возвращение на него часто и совершенно невозможным, — это тревожит меня.

Вот что побуждает меня обратиться к Вам, глубокоуважаемый генерал, будучи уверен в том, что Вы извините мои мотивы с этим письмом, в котором мне хотелось изложить свои взгляды на правильную организацию власти на конкретном случае. При этом прошу верить, что я совершенно далек от мысли критиковать это очень сложное и новое дело, которое у Вас создается в Вашей области, тем более, что оно далеко не достаточно нам здесь известно и потому довольно неясно. Критикой я вообще не охотник заниматься, и если бы у меня1 не было ничего сказать Вам положительного, проверенного опытом, я, вероятно, не решился бы написать Вам. Во всяком случае позвольте уверить Вас в моем полном доверии к искреннему и глубокому патриотизму Ваших намерений.

H.В. Чайковский

Белый Север, 1918—1920 гг.: Мемуары и документы.

Архангельск, 1993. Вып. 1. С. 353 — 358.

Здесь приводится по кн.: Хрестоматии по отечественной истории (1914 - 1945 гг.) под редакцией А.Ф. Киселева, Э.М. Шагина. М. 1996, с. 227-232.