Пуришкевич В. М. Обсуждение выступления Председателя Совета министров П. А. Столыпина (Из стенограммы заседания 17 ноября 1907 года)

Пуришкевич В. М., фракция правых.

Господа народные представители, я счастлив возможностью говорить именно сегодня, после того как достаточно определённо уже высказались представители отдельных фракций Думы по декларации Председателя Совета министров, когда ответили на то, как они будут смотреть на взгляд правительства о совместной с нами работе. От имени правых вчера здесь уже было заявлено громко о том, что мы приветствуем декларацию Председателя Совета министров и что если хотя бы половина того, что в ней было указано, будет исполнено, то не подлежит ни малейшему сомнению, что Россия, успокоенная, обновлённая, очищенная, вступит наконец на тот путь плодотворного законодательного труда, который поставит её на должную высоту и снищет к ней уважение держав Европы и мира. Но мне сегодня хотелось бы, господа, коснувшись потом декларации Председателя Совета министров и развивая те взгляды, которые мы особенно приветствуем в ней, мне хотелось бы остановиться, господа народные представители, на том, что здесь было сказано слева и до наших правых скамей, и я прежде всего обращусь к тем партиям, "блестящий" представитель от коих сейчас говорил с этой кафедры, изложив свою государственную программу.

Господа, здесь было указано, если не ошибаюсь, депутатом Покровским, что вся их деятельность ввиду того меньшинства, которым они располагают в Государственной Думе, будет направлена на дело критики нас, будет направлена на то, чтобы доказать народу, какие мы "печальники народа" и что всё то, что мы проводим, клонится не на благо народа, а прямо ему во вред. Мы не против критики: всякая критика освещает положение того или другого дела, всякая критика - это есть шаг к успеху, это есть шаг к прогрессу. Но я должен, к глубокому прискорбию, заметить, что, в то время как в Первой Государственной Думе оттуда выступал человек с известным талантом, самородок в некотором роде, Аладыш, как во Второй Государственной Думе - такой человек с известным образованием, как Алексинский, в Третьей Государственной Думе отсюда не грозит нам большая опасность, потому что при всём "блеске дарования" Покровского и Сагателяна тем не менее мы не видим слишком сильных доводов, которые могли бы разбивать всё то, что мы будем проводить и защищать в жизни России. Sapienti sat, господа! Поэтому, господа, мы можем только желать, чтобы побольше выступали оттуда, мы можем только желать, чтобы мы все высказали побольше хладнокровия и терпимости к их речам, ибо чем более будут говорить (указывая, налево) с этих скамей, тем более утопичными покажутся мечты оттуда, и, конечно, народ, чувство справедливости в котором сильно развито, скоро поймёт, где правда и где ложь, и он поймёт, что оттуда неправда. Мы не боимся суда вашего, ибо мы уверены, что трубы ваши, как бы они ни были громки, они не Иерихонские трубы и что трубы ваши не заставят пасть русскую государственность, а только покажут воочию, представителями чего и кого явились вы сюда, представителями каких начал вы выступаете, носителями каких взглядов явились. Вот то, что я хочу ответить вам, господа, и полагаю, что дальнейшие речи к вам с правой стороны вообще были бы только потерей времени.

Серьёзнее гораздо, господа, были те речи, которые раздавались от Партии народной свободы. Не подлежит ни малейшему сомнению, что эта партия с нашей точки зрения антигосударственная, с их точки зрения государственная, но тем не менее обладает известными принципами, известными взглядами, и вот с точки зрения этих принципов и этих взглядов я хочу говорить. Я опускаю речь лидера этой партии господина Милюкова. Мне жалок тот путник, который не умеет отличить звезды от другого огня, и если он вступил на тот или другой путь в пустыне и не умеет отличать одного огня от другого, то он, несомненно, потеряется, собьётся и пропадёт. Мне кажется, что Партия народной свободы, которая не умеет отличить огня, может сбиться, приняв огонь звёзд за огонь другой, что она, несомненно, уже носит в себе задатки гибели и разложения, поэтому оставляю лидера Милюкова в покое, но я останавливаюсь на речи господина Маклакова, и невольно припоминается мне картина другая - тоже блестящий адвокат древнего мира Цицерон. Я хочу указать на тот случай, когда на суде Цицерон нападал слишком яро на одного из своих противников и тот, поражённый его красноречием, обратился к судьям и сказал: "Господа судьи, из того, что мой противник так красноречив, ещё не значит же, что я виноват". К счастью для этих министерских скамей, мы даже в отношении речи Маклакова и этого сказать не можем. (Смех. Звонок Председателя.)

Вы говорите, господа, о том, что вы стремились к обновлению России, и вы, господа, указывали на то, что ваша задача - дать ей свежее течение, повести её в то или другое русло, которое обеспечивало бы нам блестящую будущность, но вы непоследовательны, вы забываете, что накануне открытия Государственной Думы был съезд в Гельсингфорсе, ваш съезд, и на этом гельсингфорском съезде один из представителей ваших сказал следующее - этот представитель был господин Васильев: "Я упрекаю также за молчание в ответ на декларацию Столыпина и за возражение против врагов слева. У нас нет врагов слева, они наши друзья в прошлом, и если они противники в настоящем, то я надеюсь видеть их союзниками в будущем".

Вот что было сказано, господа, на съезде в Гельсинг-форсе, и поэтому я полагаю, что было бы лучше, если бы та рука Милюкова, которая была протянута или вопросительно, или просительно к партии центра (звонок Председателя), повернулась бы в левую сторону, ибо он найдёт там сочувствие. (Смех. Рукоплескания справа. Звонок Председателя.)

Иду далее. Что значит, господа, полное осуществление идеи Манифеста 17 октября, о котором вы говорили? Порвите с прошлым, забудьте о существовании Первой и Второй Государственной Думы, придите к сознанию, что только с Третьей Думы начинается обновлённый строй России, к которому мы стремимся, и тогда не подлежит никакому сомнению, господа, что не только центр, но и умеренные, и правые пойдут с вами, ибо наша общая задача - задача созидания и обновления русского народа по тем путям, которые были предуказаны с высоты Самодержавного Престола.

Господа, здесь депутат Маклаков говорил и указывал на то, что правительство хочет проявлять силу и эта сила в данной декларации сильнее идеи права, которое оно должно было проявить. Здесь указывалось на то, что эта идея силы затормозила и в 1881 году движение вперёд, но я позволю себе, господа, припомнить в двух словах картину 1881 года. Неужели вы и русский народ согласились бы, чтобы эта особая эфемерная, по вашему понятию, идея права была поставлена на очередь тогда, когда господа Желябов, Каракозов, Перовская отравляли смысл русской жизни и её государственного строя? К счастью, в настоящую минуту этого нет, но пусть Третья Государственная Дума докажет действительно, что она не хочет иметь ничего общего с прошлой революцией, - тогда, верьте нам, идея права, как мы её понимаем, должна будет проникнуть в широкие массы народа, и несомненно, что носителями её явятся не только вся Государственная Дума, но и Правительство Его Императорского Величества, которое явилось сюда для совместной с нами работы.

Вы, господин Маклаков, говорите, что Бисмарк указывал, что сила революционных вождей заключается в том, что не удовлетворяются умеренные требования народа. Но разве ваши требования были умеренны? Разве вы, ездившие в своё время в Выборг, можете сказать, что ваши выборгские желания были желаниями русского народа? Забудьте вашу выборгскую поездку, забудьте о том зле, которое вы сделали народу, растлевая массы народа и подрывая доверие к престижу власти, тогда и мы вам протянем руку и пойдём, несомненно, с вами.

Господа, не подлежит ни малейшему сомнению то, что среди вас, среди членов Партии народной свободы, есть мечтатели, есть Рудины, подобно тому, как между нами есть Тентетниковы и Обломовы, но не подлежит также ни малейшему сомнению, что для всякого из нас, кто глубоко вникнет в ваши задачи, в ваши взгляды, они пахнут не Рудиным, они пахнут идеей национального самоотречения, скажу больше - того самооскопления национального, которое выражалось в 1836 году у Чаадаева в "Философических письмах", того русского национального самоотречения, которое не признавало исторического развития русской мысли и русской государственности, которое страдало недоверием ко всему русскому и вечно клонило, кивало на Запад, полагая, что только оттуда можно почерпнуть и силу, и знание, и ум, и государственные формы государственных учреждений. Отрекитесь от этого национального самоотречения, которое в те годы осуждал даже Герцен - лицо, которому вы сочувствуете, взгляды которого вы разделяете несомненно. Скажите прямо, что чаадаевское национальное самоотречение, которым вы страдаете, есть убиение русской жизни, ибо только тогда можно действовать и созидать, когда есть вера в своё национальное "я". А у вас есть эта вера? Нет, господа, вы в самом начале деятельности вашей топчете русскую правду, сознание и значение русских идеалов и национальности, и пока это есть, пока вы не обновите в себе русской мысли, пока вы не явитесь носителями русских идеалов, до тех пор ваша работа может быть только разрушительной, ибо созидательная работа носит семя любви и правды. Пока пет этого, ваша партия может являться с блестящей критикой только мероприятий, законопроектов, которые мы будем здесь обсуждать. Мы, конечно, будем слушать ваши речи, прислушиваться к вашим взглядам будем, но, зная, что у вас нет национального чувства, мы будем относиться критически, прислушиваясь к вашим словам. Отрекитесь, господа, от всего этого! Вот тот взгляд и вот что мы можем сказать вам в ответ на те речи, которые вы произносили отсюда, критикуя декларацию Совета министров.

Засим, господа, я обращаюсь к самой серьёзной, к самой умной и продуманной, по моему глубокому убеждению, речи из произнесённых вчера - я обращаюсь к речи Романа Дмовского. Господа, не подлежит никакому сомнению то, что мы отлично понимаем, что ваши идеалы Польши, что ваш полонизм не идёт, конечно, за пределы 1772 года. Вы возмужали, вы выросли в государственном отношении, в понимании настоящих польских задач и идеалов. Мало того, блестящее знакомство с историей Польши, которое может быть предметом зависти для нас, русских, не знающих часто, к стыду нашему, страниц прошлого (говорю это партии кадетской, желающей обновлённого строя по другим образцам), блестящее знакомство с историей вашего славного края, оно подсказало и подсказывает вам, что там, на Западе, искать опоры своим идеалам вы не можете. Вы знаете, господа, что творится в Познани и Силезии; вы знаете, что за границей России, несмотря на полное различие политических взглядов таких величин, как Момзен и Бисмарк (вы знаете, господа, они сходились в одном - они сходились в государственных идеалах в отношении польской народности), вам искать опоры нет оснований, и я думаю, история прошлого в достаточной степени вам это указывает.

Вы знаете дальше, господа, при всём том влиянии и при всём том значении, которое вы имеете в империи Габсбургов, вы знаете, что в этой империи не могут осуществиться те ваши идеалы, к которым стремился ещё Палацкий, в отношении идеалов общеславянских стремившийся создать из федерации славянских государств в Австрии ту прочную основу, которая могла бы объединить южных и западных славян в одну прочную силу против других влияний. Я позволю себе указать только один факт, резко подчёркивающий то, что я сказал. Когда в Гофбурге известный Штроссмайер представлялся императору Францу Иосифу и высказал ему эти взгляды, то император Франц Иосиф ответил ему на это: "Я предпочёл бы быть часовым у палатки любого последнего немецкого князя, чем императором славянских народов". Таким образом, если вы в Пруссии, если вы в Австрии опоры иметь не можете, то куда взоры ваши должны клониться, куда мысль ваша должна нестись и где идеалы ваши должны осуществиться? Не в Австрии, конечно. При всём том блеске и самостоятельности, которых достигла сейчас хотя бы Чехия в Австрии, когда настанет желанный для Чехии момент - когда короной Св. Влацлава в Праге будет короноваться австрийский император? Я чувствую, что, к глубокому моему прискорбию, едва ли это когда-нибудь осуществится. Итак, господа, при таком положении дела куда ваши мысли, куда ваши помыслы должны идти? Несомненно, к одной России.

И здесь на очереди вопрос, чего хотим мы, русские, от совместной с вами, поляками, жизни - хотим ли мы сервилизма Польши, сервилизма польского коло в Думе? Нет, никогда, никогда, ибо в черте нашей славянской расы есть мягкость, мы более растворяемся, чем растворяем. Но мы хотим давать жить другим и сами жить хотим хотя бы на равных условиях, и это только сейчас начинается, мне кажется, с развитием русского национального сознания, толчок к коему дал Манифест 17 октября. Но можете ли вы сказать, что до настоящего времени вы искренне, прямо и открыто делали шаги, чтобы слиться вместе с нами и чтобы работа наша была действительно работой всех славянских ручьёв, которые слились бы в русском море?

Я задал себе труд рассмотреть труды в науке и в литературе тех из ваших деятелей и представителей литературы, которые пропагандировали эту идею мира между народностями славянскими, и в частности между Польшей и Россией, и с момента появления статей Сташица в начале 18-го столетия и до последних дней, к глубокому моему сожалению, мне удалось найти только десяток-другой лиц, которые пропагандировали идею взаимного общения, солидарности нашей во имя общего блага, блага нашего народа. Я коснусь только перечня их, ибо время не позволяет. Сташиц в начале 18-го столетия, поэт ваш Виктор Поль в начале 19-го века и небольшой кружок ксёндза Игнатия Головинского, издававшего "Петербургский еженедельник" в 1831 году, кружок Алексея Велепольского и сам он, писавший Меттерниху после кровавой Галицкой битвы, что не может быть идеи о том, чтобы Польша с Австрией когда-либо дружно шли вместе и что стремления поляков направлены к русским, граф Миклашевский, человек, который являлся даже членом "Народного Ржонда", т. е. человек, который ни в каком случае не мог питать чувства привязанности к русским, Крожевский в 1872 году, Демогальский и Ян Запольский, Пётр Пильц, наконец, в последнее время в журнале "Край" - вот краткий перечень; быть может, не все, быть может, вы знаете и больше, но вот перечень более или менее крупных единиц ваших, стремившихся к объединению наших национальностей - поляков и русских, для того чтобы создать возможность мирного, благоденственного совместного жития.

Но вместе с тем, читая представителей хотя бы со-временной польской литературы, что мы можем сказать о них? При всём блеске их дарования, при всей любви их к родной земле можем ли мы прочитать у них идею объединения с Россией? Ваши Конопницкая, Оржешко, Сенкевич, Болеслав Прус и другие десятки более мелких величин - что создают они сейчас в польском крае, как не идею розни и недоверия к тому народу, к которому должен был естественно стремиться польский народ? Нет, господа, мы не упрекаем вас сейчас в ультрамонтанстве, мы не упрекаем вас в стремлении восстановления Польши до границ 1772 года, но упрекаем вас в том, что клерикально-шляхетская Польша совершенно погубила своими тенденциями дело единения вашего с Россией, и в настоящее время вся эта работа при демократизации ваших стремлений, которая идёт в глубь Польши, именно она ведёт к разъединению вконец с нами - вот в чём упрекаем мы вас, и мне кажется, что упрёки, которые мы бросаем вам, — упрёки справедливые. Поэтому если мы желаем более благоприятных результатов, если мы стремимся к действительно созидательной работе вместе с вами, то мы должны понять друг друга, должны размежеваться: вы должны помнить, что вы сейчас брат меньший, не гражданин второго разряда, но брат меньший по сравнению с тем телом, которое представляет собой Россия, и только при таких условиях наша работа может быть благотворной и принести блестящие результаты на удивление миру и на зависть нашим западным соседям. (Рукоплескания справа.)

Вы упрекаете нас в том, что в Варшаве сейчас меньше школ, чем было в 1828 году, но почему же вы забываете 1831 год, почему же вы забываете 1863 год? Неужели вы полагаете, что те движения, которые были тогда, могли остаться незамеченными нами и могли не вызвать известные опасения среди русского народа и в среде представителей русской власти, которые должны были с особой опаской относиться ко всяким актам не только милости, но и справедливости но отношению к той нации, которая не понимает великого значения того или другого исторического момента и которая при всяком случае стремится отхватить себе больше в ущерб государственному телу, дающему ей, не в силу насилия, а только в силу чувства справедливости, которое глубочайшим образом в нас вкоренено, всё новые и новые права?

Вы упрекаете нас, говоря вашими же словами, в том, что деятельность русского правительства не была приспособлена к внутреннему строительству, а только к строительству внешнему; иначе говоря, за политическую систему нашу вы нас разите. Но я вам напомню: вы знаете историю России, вы знаете, что, вздёрнутая на дыбы со времён Петра Великого, она потеряла тот исторический эволюционный ход, который был уделом всех народов, и поэтому мы должны, с одной стороны, приноравливаться к требованиям Запада, чтобы не отстать от него, а с другой стороны, быстро проходить те пути внутреннего строения русской жизни, которые другие народы проходили, может быть, десятки, сотни лет; мы пока блестяще вышли из этого положения, мы до последнего времени, можно сказать, до настоящего года, до Русско-японской войны не потеряли престижа власти, могущества и значения в глазах Западной Европы, и если у нас есть ошибки - а ошибки крупнейшие во внутреннем строительстве есть, - то это ошибки не отдельных лиц, не представителей отдельных течений, а ошибки от того, что мы были переброшены через целый ряд столетий своей жизни. Скачков в истории народа существовать не может, но раз они существуют, не подлежит сомнению, что народ, совершивший скачок изволением ли отдельных лиц или по другим причинам, наказуется: он должен переварить всю ту бездну, которая ему дана как милость. Вот, господа, одна из крупнейших причин того нашего внутреннего нестроительства, которое мы переживаем, и верьте мне, Япония, о которой вы говорили и которая переживает сейчас, может быть, тот же скачок, который переживала Россия, если не сейчас, то через известный промежуток времени опять-таки может так же, как и мы, стать предметом того же внутреннего раздора, той же ареной внутренней борьбы политических партий, которая, кто знает, ввиду того что это народ южный, экспансивный, страстный, может быть, на радость нам приведёт её к окончательному падению.

Засим вы говорите, что правительственная власть хочет рассматривать Думу как орган свой. О, нет! Я не являюсь защитником правительственной власти в данный момент, я являюсь просто совершенно самостоятельным выразителем взглядов нашей партии, но я полагаю, что если Государственная Дума первого созыва и если Государственная Дума второго созыва дали разительные примеры отсутствия политического понимания и государственного чутья, то правительственная власть, хотя и знает, что после закона 3 июня состав Думы обновился в лучшем смысле, но во всяком случае она имеет основания относиться с опаской к тому сфинксу, который два раза открылся и показал, что он является не силой созидательной, а силой разрушительной, носителем зла и крамолы. Опровергните это своей деятельностью, своей работоспособностью, покажите, что вы выросли до государственного понимания своих прямых задач, и не подлежит ни малейшему сомнению, что то правительство, которое сейчас, может быть, желает так или иначе толкать и руководить нашей работой, оно отступит и будет лишь исполнителем действительных велений того большинства Государственной Думы, которое, будучи национальным по своему существу, будет вести нас по путям благоденствия, счастья и славы.

Да, господа, вы говорите, что важен дух государственной жизни, а не важны, так сказать, формы её. И вот к развитию этого духа, не ставя демаркационной линии между вами и нами, к развитию этого духа, к развитию спокойного отношения к делу мы, правые, и призываем вас, и если с этой стороны вы пойдёте нам навстречу, если вы не будете считать себя пока униженными, оскорблёнными и обиженными, если вы приемлете тот факт, который имел место 3 июня, как должное по заслугам за первые две Государственные Думы, показавшие, как сильно может быть разочарование вверху к народным представителям, то не подлежит ни малейшему сомнению, что в ближайшем будущем та народность, та нация, которая в настоящее время, может быть, чувствует себя угнетённой нами, сама поймёт всё значение настоящего момента и оценит по заслугам даже то, как вы говорите, малое, что было дано вам в сознании переживаемого момента.

Но я остановлюсь ещё на одном, я остановлюсь на ваших других идеалах, о которых открыто вы высказывались. Не далее как сегодня мне пришлось прочесть одну вашу книгу, выражающую ваши стремления. Вам известна книга Гаккебуша о воскрешении Лазаря. В конце её приведено ваше желание польской автономии. Неужели же вы полагаете, что мы, как государственное целое, как могущественный организм, можем согласиться, чтобы была отдельная автономия для представителей всех тех народностей, которые вошли в состав русской империи? Неужели опыт Австрии, соседней державы, которая, несомненно, сейчас сплочена только уважением к авторитету Франца Иосифа и которая может обрушиться в момент его смерти и распасться по всем швам, неужели вы полагаете, что мы, обладая массою таких различных народностей, можем со спокойной совестью, перекрестясь, дать автономное начало каждому из них для того, чтобы мы сами потом, политически сравнительно неподготовленные, от них лее потерпели и остались в обиде? Нет, господа никогда! Мне кажется, что до тех пор, пока там, на Висле, будут лелеять мечты о польской автономии, до тех пор мы не можем никак столковаться, и как бы мы ни были близки полякам по духу, но мысли наши будут отдельны и наша дальнейшая совместная сози-дательная работа едва ли будет возможной. Поэтому, не призывая вас здесь, в заседании, - вы слишком политически воспитанны и образованны - не призывая вас к объединению с нами, я хочу только указать на тот факт, что до тех пор, пока будут разговоры с вашей стороны об автономии Польши и о всех правах той части, которая вошла в состав великой русской империи, до тех пор, господа, не может быть ни согласия, ни мира, ни совместного понимания. Вы должны знать, что прошлому должен быть поставлен конец, и вы, не имея сочувствия в Пруссии, не имея сочувствия, как я уже указал, в Австрии, вы, естественно, должны примириться с тем, что даёт вам Россия, и мне кажется, что именно здесь, работая в Государственной Думе совместно с нами, имея полное право говорить о нуждах польского края, вы, представители польского населения, уже получили многое.

Иду дальше. Я не хочу останавливаться затем на октябристах, т. к. не хочу, чтобы, может быть, здесь произошли какие-нибудь трения, а наша задача, задача правых, за исключением самых кардинальных, принципиальных вопросов, которые дороже жизни нашей, о которых мы высказались в памятном заседании 13 ноября, наша задача в момент законодательной работы - это задача тесной совместной, объединённой работы с партией "Союз 17 октября", которая представляет из себя крупную силу и будет представлять ещё большую силу, когда, объединённая в законодательной работе с правыми, она будет проводником всех взглядов и пожеланий, которые высказаны были в Манифесте 17 октября Государем Императором Нашим, Самодержцем Нашим и которые должны быть осуществлены в жизни мало-помалу. Вот почему я воздерживаюсь сейчас от того, чтобы позволить себе критиковать так или иначе взгляды партии "Союз 17 октября", и полагаю, что сознание момента, который мы переживаем, подсказывает представителям этой партии отнестись так же к тем взглядам, которые мы проводим.

Засим, господа, я обращаюсь к некоторым пунктам декларации Председателя Совета министров. В декларации Председателя Совета министров звучала скорбная нота, звучала скорбная нота о том, что уже несколько раз одни и те же законопроекты, отчасти видоизменённые, вносятся на рассмотрение Государственной Думы. Они вносились в Первую, они вносились во Вторую Думу, и вот до настоящего времени народ, ждущий не слов, а только дела, мало что получил. Но я позволю себе сказать вам, господа, что эта скорбная нога, нужно надеяться, должна будет смениться в ближайшем будущем нотами более примирительными, нотами, более дух наш веселящими. Мне верится, что мы достигли в некотором роде политического совершеннолетия. Талантливо в своё время говорил Ипполит Тэн, летописец французской революции, что причинами катастроф, которые поражали те или другие народы, является их политическое несовершеннолетие. Мне кажется, что это политическое несовершеннолетие в отношении России сейчас и наблюдается. Россия должна показать себя выросшей и способной идти предуказанными ей свыше путями.

Засим, господа, я хочу указать на одну из причин нашего несовершеннолетия; мне кажется, что она разъяснена в речи премьер-министра: он указал на то, что в России до настоящего времени не существовало класса мелкого собственника, и вот над созданием этого класса мелких собственников-землевладельцев, в которых чувство государственности могло бы развиться, над этим следует поработать Думе и правительственной власти, ибо до настоящего времени одной из главных причин нашего политического несовершеннолетия и невозможности у нас представительных учреждений было именно отсутствие этого класса людей.

Я напомню вам по поводу этого страницы прошлого. Господа, когда Сперанским создан был проект Государственной Думы, представленный Императору Александру I, то Штейн, разбиравший этот проект, указывал на то, что одна из главных причин невозможности правильного осуществления у нас идеи Государственной Думы (по тому проекту она также называлась Государственной Думой) коренится именно в отсутствии того сословия, над созданием которого сейчас трудится министерство и создать которое оно нам предлагает, именно в отсутствии того третьего обеспеченного элемента, в отсутствии того мелкого собственника, которого до настоящего времени не существовало. Вот причина того, что в проекте Сперанского были совершенно упразднены так называемые общие собрания Государственной Думы и что проект предусматривал только работы по шести комиссиям, которые он и создал. Мне кажется, что в настоящий момент, хотя мы и не можем поздравить себя с тем, что этот мелкий собственник у нас уже есть, во всяком случае жизнь наша идёт к этому, и не подлежит ни малейшему сомнению, что с развитием этого мелкого собственника если ещё не в Третьей и не в Четвёртой, то в Пятой или в следующей Государственной Думе, во всяком случае в дальнейшем развитии жизни России мы будем, может быть, иметь счастье видеть меньше таких представителей народа, какие сидят сейчас слева и с таким невежеством и дикостью охаивают всё то, что создаётся справа и из центра.

Из других сторон декларации Председателя Совета министров мне хочется указать на обещание борьбы с террором. Действительно, борьба с террором является одной из самых насущных и самых необходимых. Невозможна спокойная жизнь государства тогда, когда города залиты кровью, - а в настоящее время можем ли мы сказать, что у нас достигнуто известное успокоение? Я не могу не напомнить того факта, что я ежедневно получаю десятки телеграмм - из Баку вчера, из Елизавет града сегодня, - указывающих на то, что везде убивают людей. За что? За то, что они принадлежат к известным политическим, не разделяемым другими, может быть, убеждениям. Если жизнь должна быть священна для каждого из нас, то неужели же политические убеждения могут служить причиной того, чтобы из-за угла ножом или пулей убивали людей, убеждения которых не разделяют? (Рукоплескания.) И вот слова министра, впервые так сильно отчеканенные, твёрдо сказали о необходимости борьбы с террором. Эти слова не могли не быть встреченными полнейшим сочувствием почти двумя третями состава Государственной Думы. И мы верим, что они не останутся только словами, а что правительство Его Императорского Величества проявит всю должную энергию и силу воли в борьбе с террором, с теми, кто является разрушителями русской государственности и носителями её позора.

Но я хочу вместе с тем указать ещё на один факт, который в декларации этой, к глубокому моему сожалению, не был проставлен и о котором просили меня напомнить крестьяне с правой стороны. Мы все знаем, что печать является носительницей блага, добра и зла. В настоящее время, несмотря на то, что только начинает развиваться и пробуждаться русская общественная мысль, что начинает проявляться национальное самосознание, можем ли мы положа руку на сердце сказать, что русская печать стоит на высоте своего призвания, что она освещает факты так, как они есть в действительности, а не является сплошь и рядом - я говорю не обо всех, конечно, - подстрекательницей, прямой или косвенной, того, что у нас в России творится? (Шум.) И вот если мы будем уверены в том, что свобода слова не будет нарушена, что свободное слово, раскрывая злоупотребления во всей России, будет широко разноситься и будет язвить одинаково и министра, и городового и раскрывать злоупотребления, ими творимые, одинаково, то мы будем бить челом за это свободное слово и благодарить печать - его носительницу. Но если мы будем знать, что свобода слова выражается в хулиганстве, если мы будем знать, что она употребляется для того, чтобы натравливать известную часть населения одну на другую (шум), если мы будем видеть, что потому лишь, что доблестный генерал Думбадзе является выразителем известного направления и известной воли, на него прямо или косвенно направляются натравливания печати известного сорта, или другой такой же доблестный представитель власти, Меллер-Закомельский, становится мишенью радикально-революционной прессы, то мы не можем относиться к этому спокойно, и мы будем требовать от императорского правительства принятия самых жёстких и серьёзных мер против той, которая не даёт возможности течению русской общественной жизни войти в своё нормальное русло, а вечно тревожит сердце народное, и душу народную, и ту тёмную массу, которая является её жертвой. Вот, господа, на что мы обращаем наше самое серьёзное внимание и к чему настойчиво требуем принятия самых серьёзных мер со стороны русского правительства.

Засим, господа, я кончаю и схожу с этой кафедры, но хочу указать ещё только на тот факт, который опять-таки благодаря этой же левой печати явился наиболее жгучим в последнее время и стал предметом её разбора. Там раздавались голоса о том, что мы, правые, хотим разгона Государственной Думы. На это я вам говорю открыто: никогда мы такого желания не можем высказывать, и лично я, являясь представителем одной из самых крупных патриотических организаций в империи, я буду, как приветствую сейчас, приветствовать деятельность Государственной Думы, я буду желать ей развития, и успеха, и скорейшего от слов перехода к благотворному труду. И никогда мой голос до тех пор, пока русская Государственная Дума будет носительницей русских национальных идеалов, пока она будет стремиться к обновлению русского государственного строя по указаниям Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского, никогда голос наш, голос правых, и мой в частности, не раздастся, господа, за то, чтобы народное представительство, уже воплотившее в себя веру народную, сердце народное, надежду народную, чтобы такое народное представительство было сметено и уничтожено! (Рукоплескания в центре и справа.)

Избранные выступления депутатов Государственной Думы с 1906 года до наших дней / Под общей ред. С.Е. Нарышкина. М., 2013, с. 34-40.