Санкт-Петербург, 23 ноября 1894 г.
Сегодня утром мы посетили огромную школу верховой езды, до которой добрались, проблуждав почти час. Назначенные нам лакеи — люди самые тупые, каких только можно себе представить: мой ещё ни разу не доставил меня точно на место. — С лошадьми и кучерами обходятся здесь до крайности бесцеремонно. Никому, кто приезжает на званый обед или вечер, не приходит в голову отослать экипаж домой, и тот остаётся стоять прямо на улице; кучер, закутавшись в длинную шубу, спит на козлах, положив голову на ребро кузова, а лошади стоят неподвижно, опустив головы. — С драконовской строгостью, с какой здесь действует полиция, я познакомился лично. В один прекрасный день у меня появился новый кучер, и на вопрос о старом мой лакей мне ответил только, что его выгнали. На следующий день в газете под рубрикой «Приказы господина градоначальника» я прочёл следующее. Подсобного кучера конюшенного ведомства Ивана такого-то ночью застали пьяным в помещении конюшни. Будучи призван к ответу, он отвечал дерзко. За это он наказан арестом на две недели, из коих одну просидит на хлебе и воде, и пребывание в Петербурге ему запрещено на два года. Извозо-промышленник, поставивший этого кучера, оштрафован на пятьдесят рублей 1. — Не сомневаюсь, что этот Иван и был моим возничим, столь преступно злоупотребившим свободным временем, которое я ему оставлял.
Сегодня, как я уже сказал, мы проездили почти час, мой лакей завёз меня во все возможные манежи, кроме того, какой был нужен, мы заехали на какой-то дровяной склад, но наконец после бесконечных расспросов прибыли в нужный манеж. — Там на очень красивой, широкой дорожке тренировалась группа откомандированных сюда офицеров. По нашим понятиям, их успехи были весьма неудовлетворительны. — Конский материал убогий. Через барьер и каменную стенку прыгали плохо. Ни одна лошадь не сделала гладкого прыжка, почти все закидывали и делали задержанный прыжок. Темп у всех был неравномерный, дистанция не выдерживалась, посадка наездников разболтанная, воздействие шенкеля совсем незаметно. Затем мы видели тренировку казачьих офицеров, сидевших в высоком татарском седле, в котором всадник должен стоять на стременах, паря над лошадью. Узда — простой трензель, вследствие чего все лошади вскидывают голову и на рыси ступают под себя. При отданном поводе шаг широкий, в галоп не скачут — только шаг, рысь и карьер. Прыжок через низкий барьер здесь тоже был крайне неудовлетворителен. Часто, чтобы лошадь, закидывающая перед препятствием, взяла его, наезднику приходилось бить её кожаной казачьей нагайкой, какую каждый носит на темляке. — Потом на дорожку вынесли стойку, в которую были воткнуты лозы толщиной в палец. Офицеры по одному из правосторонней стойки брали с места в карьер, и их задача состояла в том, чтобы на полном скаку срубить саблей одну из лоз. Большинству этот манёвр удался: некоторые прутья были срезаны как бритвой. Командир школы верховой езды, лишь несколько недель как вернувшийся из Ганновера, где прошёл курс нашей школы, рассказал нам, что в прошлом году у него восемнадцати лошадям отрубили ухо. И не мудрено: от наездника, орудующего остро отточенной саблей, требуется предельная точность движений. — Потом мы наблюдали, как отдельные всадники, видимо, особо умелые, занимались вольтижировкой на старых учебных лошадях. Свою задачу они выполняли очень хорошо, один из них вообще мог бы выступать наездником в цирке.
По завершении мероприятия я поехал в Казанский собор, прославленный немыслимым богатством украшений из чистого серебра. Церковь, построенная, как и Исаакиевский собор, в византийском стиле, стоит на площади, примыкающей к Невскому проспекту — самой большой улице Петербурга. С обеих сторон собор фланкирован открытой полукруглой колоннадой, выстроенной в подражание большой колоннаде собора Святого
Петра в Риме. Внутри этой церкви пристрастие русских к колоннам сполна себя проявило; оно бросается в глаза и в светских постройках, частных и общественных, — там, правда, они сделаны из кирпича и оштукатурены. Тут установлено около сорока цельных гранитных колонн. Поскольку для них совершенно нет места и поддерживать им, кроме собственных капителей, абсолютно нечего, их поставили в два ряда.
Я видел знаменитую икону Казанской Божьей Матери, усыпанную драгоценными каменьями, перед которой всегда лежат коленопреклонённые люди, касаясь лбом пола. На колоннах висят многочисленные знамёна, отобранные у французов, а также трофейный жезл маршала Даву и ключи от завоёванных городов. У боковой стены расположена скромная гробница фельдмаршала Кутузова. Иконостас огромного размера, украшенный великолепными образами, почти целиком выполнен из чеканного серебра. От остального помещения его отделяет массивная серебряная перегородка, которая по длине и высоте сошла бы за мост средней величины. Повсюду стоят высокие серебряные светильники, в которых горят восковые свечи — от тонких, толщиной в карандаш, до толстых толщиной в руку. Свечи в них ставят верующие, соразмеряя их толщину со своими средствами и с просьбами, которые они обращают к пресвятой Богородице.
Чтобы полностью использовать те немногие часы, что составляют скудно освещённый петербургский день, я решил обойтись без завтрака и отправился в Эрмитаж — крупнейшую достопримечательность города 2. Наверное, нигде в мире больше не собрано на столь небольшом пространстве такое множество ценных произведений искусства. Самые знаменитые шедевры живописи и скульптуры всех стран выставлены тут в бесконечной череде зал и комнат, каждая из которых сама по себе по красоте и по вкусу являет произведение искусства. Нет ни одного прославленного художника, который бы не был здесь представлен самыми замечательными работами. На Рубенса, Рафаэля, Тициана, Ван Дейка, Рёйсдаля, Тенирса, Вауэрмана, Корреджо и Мурильо приходится по целому залу, — к сожалению, освещение настолько плохое, что почти ни один из выставленных шедевров не производит полного впечатления. — В два часа уже было так темно, что почти ничего не было видно: облачное серое небо поглощало весь свет. — Часть собраний, включающую античную скульптуру, мозаики, драгоценности и резные камни, я не увидел, будучи не в силах оторваться от картин. —
Вероятно, достойны внимания представленные там предметы из раскопок в Керчи, городе в Крыму, где за четыреста лет до Рождества Христова процветала греческая культура, пока её не смело нашествие скифов и татарские орды.
Опубликовано в кн.: Мольтке X. Фон. Русские письма. Пер. с нем. М. Ю. Некрасова — СПб.: Издательство им. Н. И. Новикова, 2008. (Примечания к тексту даны по указанному изданию). с 22-28.
Примечания
1. Ср.: «Временного кучера придворно-конюшенной части Иванова за пьянство, грубое поведение и учинённое над конюхом рукоприкладство арестовать на две недели, из коих одну держать на хлебе и воде в тёмном карцере, и воспретить ему жительство в столице в течение трёх лет. Его хозяина извозопромышленника Столбова, за то, что рекомендовал придворно-конюшенному ведомству столь ненадёжного человека, оштрафовать на 50 рублей» (Polizeiliche Strafen und Belohnungen // Beiblatt der St. Petersburger Zeitung. Nr. 314 vom 10. (22.) Nov. 1894).
2. «Вчера, 11-го Ноября, иностранные принцы осматривали Императорский Эрмитаж» (Петербургский листок. 12 (24) нояб. 1894. № 311).