И.М. Майский - Г.Е. Зиновьеву. 10 апреля 1926 г.

ТОВ. ЗИНОВЬЕВУ

Лондон

10 апреля 1926
Москва
Совершенно секретно

Дорогой товарищ,

В конце марта я видел в Париже Макса1 и от него узнал с некоторым удивлением, что в Москве обо мне ходят две «легенды». Так как всякого рода «легенды» очень часто подают повод к большим недоразумениям, то считаю необходимым восстановить подлинные факты.

1. Первая «легенда» сводится к тому, что будто бы в октябре прошлого года я убеждал Гарри Поллита не выдвигать на первый план в агитации английской Компартии вопроса о насильственной революции, что Поллит далее будто бы под влиянием моих убеждений выступал в таком духе в ЦК Компартии, а что я несколько позднее передал об этом Феннеру Брокуэю, который использовал данный факт в переговорах с английской Компартией. Подлинные факты были таковы. В начале октября, непосредственно после Ливерпульской конференции Рабочей Партии2, Поллит зашел ко мне, и я стал его расспрашивать о Ливерпуле. Поллит был в очень подавленном настроении духа и рассказывал мне, между прочим, что в Ливерпуле имел много бесед с Феннер Брокуэем, причем обнаружил, большое сходство своих взглядов с взглядами Брокуэя по большинству вопросов практической политики. Единственным крупным различием между ними являлся лишь вопрос о применении революционного насилия. Но, по мнению Поллита, данное различие сейчас не имеет такого существенного значения, ибо английские коммунисты чересчур злоупотребляют словами о насильственной революции. Такие слова только пугают рядового английского рабочего, и от них временно можно воздержаться. Надо не говорить о революции, а подготовлять ее. Я выслушал Поллита, но не стал его ни поддерживать, ни опровергать. Прежде всего, по той простой причине, что в описываемый момент я, по долгу моей «наркоминдельской службы», собирал отзывы различных рабочих деятелей о Ливерпуле для оценки создавшегося положения. Отзыв Поллита был для меня также интересен. Все эти отзывы собраны были мной в моем дневнике № 13 от 3—24 октября 3, копию которого я своевременно послал также и Вам. Далее, я не считал себя вправе выступать с защитой той или иной точки зрения просто потому, что работаю по наркоминдельской линии, и совершенно не уполномочен Коминтерном делать его работу. Что касается Феннера Брокуэя, то, хотя вижусь я с ним довольно часто (он мой старый знакомый со времени эмиграции), но никогда не передавал ему того, что слышал от Поллита. И даже когда однажды в декабре он стал интервьюировать меня по вопросу о том, как отнесся бы Коминтерн к предложению Независимой Рабочей Партии4 о едином фронте со II Интернационалом, я отозвался полным незнанием и адресовал его к английской Компартии.

2. Вторая «легенда» состоит в том, что будто бы, работая по полпредской и профсоюзной линии, я не хотел держать контакта с компартией и снабжать ее имеющимися у меня сведениями. В особенности мне инкриминируют то обстоятельство, что я не уведомил ЦК Компартии о тех колебаниях, которые за последнее время наблюдаются у Перселя, Хикса и др. Позвольте и здесь восстановить факты. В конце прошлого года тов. Ротштейн (младший) просил меня держать его в курсе всего того, что происходит в рядах «левого» крыла парламентариев и тред-юнионистов. Я охотно согласился на это, и мы в течение известного времени взаимно обменивались информациями. Потом у т[ов]. Ротштейна началась полоса разъездов (в Берлин, Париж, Москву), и наша связь с ним, естественно, несколько порвалась. В частности, в феврале и марте он был в Лондоне всего лишь недели две, а остальное время провел в Москве. Между тем мои первые осязательные сведения о колебаниях среди левых профсоюзников относятся ко второй половине февраля. В этом отношении особо важное значение имеет мой разговор с Перселем, происходивший 18-го февраля, о котором я немедленно же сообщил тов. Томскому. Тов. Ротштейн уехал, и притом совершенно внезапно, спустя несколько дней после 18-го февраля. Ко мне он за эти несколько дней не заходил, а ловить его по городу обычно бывает очень трудно. У него так много разнообразных обязанностей, что иногда, даже в случае большой срочности, его нельзя бывает поймать раньше двух-трех дней. Я рассчитывал, что он как-нибудь забежит ко мне, и я поделюсь с ним своими сведениями. А он вместо этого взял, да внезапно уехал в Москву. После его отъезда не осталось ни одного человека, который служил бы нам регулярной связью с ЦК. Последний вопроса об этом не подымал, видимо, перегруженный текущей работой, я же сам тоже не имел времени заняться этим делом, т.к. в феврале и марте сидел в полпредстве буквально одйн (т[ов]. Красин был в Париже, т[ов]. Розенгольц - в Москве, а т[ов]. Богомолов, наш первый секретарь, лежал в больнице больше 6 недель). В результате я едва-едва справлялся с самой необходимой текущей работой.

Такова фактическая обстановка дела. Мне нечего, конечно, особо оговаривать, что я всегда и при всяких условиях считаю необходимым поддерживать контакт с ЦК Компартии и взаимно обмениваться с ним информацией. С коммунистическим приветом

И. Майский

I экз. - тов. Зиновьеву

I " " Сталину

I " " Томскому

 I " " Максу

I "           в дело.

На документе штамп секретариата ПредИККИ. Вход № 1461/1, 20.1V. 1926.

РГАСПИ. Ф. 324. On. 1. Д. 541. Л. 26-27 об. Авторизов. машинопись.

Опубликовано в кн.: Иван Михайлович Майский. Избранная переписка с российскими корреспондентами. В двух книгах. Книга 1. 1900-1934. М., Наука, 2005. с. 274-276.

Примечания

1. Возможно, имелся в виду М. Винокур.

2. На Ливерпульской конференции Лейбористской партии в октябре 1925 г. победу одержало правое крыло во главе с Макдональдом. Конференция запретила местным профсоюзным, кооперативным и другим органам избирать коммунистов на выборные должности в Лейбористской партии (Всемирная история. М., 1962. Т. IX. С. 60).

3. Очевидно, имелись в виду служебные дипломатические записи.

4. Независимая рабочая партия Великобритании (Independent Labor Party) возникла в 1893 г. В 1906 г. приняла активное участие в создании Лейбористской партии и вошла в ее состав. В 1932 г. вышла из состава Лейбористской партии.