Ф.Е. Киселев - И.М. Майскому. 25 мая 1920 г.

И.М.МАЙСКОМУ

Кобдо

25 мая 1920
Хангелъцык

Многоуважаемый Иван Михайлович.

Сегодня приехал нарочный Чукреева, а завтра утром едет обратно. Поэтому я немедленно же пошел к Хионину, а затем и к другим лицам, чтобы получить нужные Вам сведения об уртонских станциях 1. Сведения эти посылаю. Посылаю также билет, обмененный в консульстве. В выданном Вам билете значится: «На право свободного проживания по торговым делам», а не так, как Вы просили. Хионин говорит, что это выражение соответствует договору и вообще лучше так писать и что под этим выражением обычно подразумевается многое.

Денег послать не можем за неимением их. Серебра еще 100 лан 2 Карташев отказывается послать. Мотивы изложены в письме и официальной бумаге, посланных с Щваном] В[асильеви]чем 3.

Иркутск молчит, и молчанию его приходится немало удивляться. Есть, конечно, свои оправдания, но я думаю, оправдания эти имеют свой предел. Ведь Вы подумайте: нет ответа ни на один наш запрос, даже не имеющий прямого отношения к операции, я не говорю о более поздних запросах, но нет ответа и на запросы от октября прошлого года по вопросам, не потерявшим своей остроты до настоящего времени. И поэтому мне приходится иногда выслушивать от наших гробокопателей такие замечания: «Вот вы все про нас говорите, обвиняете, что мы спим, а Иркутск вот уж и вовсе спит». Приходится признать, что верно, но я в противовес этому говорю, что и все-таки мы не должны спать, чтобы после нас не обвиняли, что мы не предупреждали по тому или другому вопросу.

23 мая в Улясутай послан наш служащий Сальников нарочным, чтобы снестись с Иркутском, просить Улясутай прислать нам на расходы чаю и выяснить ряд вопросов, насколько можно выяснить чрез Шворина (отца, назначенного заведывающим  в Улясутае), который должен быть там, и путем сношения с Иркутском, если телеграф работает. Сальников числа 28-29 должен быть в Улясутае (на уртонах плохие лошади). Копию телеграммы за № 56, посланной с С[альни]ковым, Вам посылаю. Телеграмма эта переписывалась. Когда уже она была передана нарочному, я убедил Карташева добавить «...куда предполагается выгон... меры беспрепятственному прогону скота...» Карташев сказал только о служащих, упущении сезона и деньгах, занятых Новак. Приходилось, как обычно, вытягивать: «А вот об этом вы не намерены написать? А об этом?». Я предлагал еще написать относительно заведывающего* районом, будем ли зимовать по предположениям Иркутска, но К[арташе]в то и другое отклонил. Но я просил С[альнико]ва от себя в Улясутае телеграфировать об этом. Нам надо же ориентироваться. Возникает еще вопрос о квартире. Склад у нас никуда негодный. Теперь выпадают снега, сегодня дождь, инвентарь подвергается порче, а мы не знаем, снимать нам другое помещение с хорошим складом или нет. Обо всем этом писано в докладе от 25 апреля, но на доклады Иркутск очевидно не обращает никакого внимания.

Кроме телеграммы в Иркутск я решил послать еще телеграмму в Москву. Как быть: К[арташе]в такой телеграммы не подпишет, мне Правлению в Москве, не нарушая дисциплины, без риска вызвать всякие запросы: почему и на каком основании послать телеграмму нельзя. Поэтому я написал сборную в Москву и Бийск на имя Ал[ександра] Ив[анови]ча 4. Авось он где-нибудь получит, или Правление распечатает, и может быть, и ответит. На этот случай я придал телеграмме официальность. Телеграмму приходится посылать на свой счет. Денег у меня нет, и я просил Креница написать Шворину уплатить за нее, а уж потом сосчитаемся с К[рени]цом.

Улясутай, между прочим, мы просили отправить нам для Вас или непосредственно Вам 20 000 руб., но при условии, если попутчик (надежный) попадет в Хангельцык не позднее 10 июня. Конечно, все это писал я по своей инициативе, как и многое другое, а К[арташе]в только подписал. Я только боюсь, чтобы не задержался Сальников в Улясутае и того, что нарочный к Вам из У[лясу]тая в нужный момент может не быть. Писал я и о посылке Вам, при возможности 100 лан серебра. Приложил копию выданного Вам от Мясобюро удостоверения.

О Лукине ни звука.

На палатках вряд ли уже возможно закупать скот. О выгоне на Иркутск говорить не приходится: запоздали.

Алексей Вас[ильевич] писал на днях Оболенскому, что в Хатхыл прибыли ценности Ц[ентросою]за - золото и кредитные билеты, под охраной вооруженных 600 человек. В Дзасактухановский сейм поехал от монгол 2* нарочный, чтобы выяснить, можно ли пустить в Монголию вооруженных людей. Сведения эти получены А[лексеем] В[асильеви]чем от нарочного монгола. Конечно, преувеличения монгол Вам известны, вероятно, охрана человек в 40-60. Но неужели Иркутск не догадался предварительно снестись с монгольскими и китайскими властями о свободном пропуске охраны с ценностями? Если только из-за этого буде[т] задержка в присылке ценностей, то это не делает чести Иркутску.

Я, как и Вы, не особо-то доволен Иркутском, и иногда подумаешь, делать или не делать упрека нашему сонному царству. На служащих тоже действует молчание Ир[кутс]ка. И уж не знаешь, приобадривать* служащих или нет. У меня все еще деловое бодрое настроение, но оно может и измениться, не найдя для себя благоприятной почвы. Мертвечина здесь, самомнение не в меру, иронии, травля, разного рода неприятности чуть ли не каждый день, с одной стороны, молчание Иркутска, очевидное запоздание с ценностями, и возможно, упущение сезона — с другой, согласитесь, могут отразиться на настроении, и бывают моменты, когда хочется сказать: «А ну вас к черту!» Поволнуешься, иногда ходишь без цели до того, что ноги еле двигаются, утомишься физически и в час-два за полночь ляжешь спать. Наутро снова бодрый, если нет «очередной» неприятности. А если есть, снова начинаешь выяснять, убеждать, уговаривать и проч. Роль не из благодарных, к тому же нет понимающих по-настоящему людей, что все это не даром дается, что портится кровь только потому, что я не могу не болеть за дело... Я уже не буду говорить о влиянии на настроение других причин, вроде сведений о разрухе транспорта, эпидемиях и проч[ее].

Я еще раз скажу, что единственное средство (не говоря о ценностях и работе) создать более или менее нормальную обстановку в нашем районе это - присылка такого заведывающего* районом, какого просили служащие в своих телеграммах (копии посланы Вам), а для приведения в порядок бухгалтерии присылка опытного и авторитетного бухгалтера. Тогда только можно из нашего хлева сделать чистое место. Будете в Иркутске, поговорите, пожалуйста, посерьезней по этому поводу и понастойте*. Ужели они не поймут, или уж вовсе людей нет? Ужели везде такое убожество, как у нас? 3*

(...) В нашей жизни вообще более трагического, чем комического. На днях меня свели у Карташева с тем самым Жуковым, о котором я Вам писал с И[ваном] Вас[ильеви]чем и который благополучно продолжает столоваться у Ц[ентросою]за, с которым, а не со служащими, К[арташе]в советуется по делам Ц[ентросою]за. Жуков задался целью травить меня, надсмехаясь, что «в Москве у Ц[ентросою]за какая черт работа, когда там люди с голоду дохнут, а в Монголии будете работать не вы, а ваши дети или внуки» и т.д. в этом духе. Я кое-что сказал Жукову, а потом постарался поскорее уйти и до поздней ночи не мог успокоиться. И этого Ж[уко]ва К[арташе]в, как я Вам писал, намерен был устроить на службу в нашу, уж не знаю какое ей дать на этот раз определение, контору. Как это Вам нравится?

Поверьте, Иван Михайлович, что у всякого человека иногда истощается терпение, и я не знаю, надолго ли хватит его у меня. Недаром я говорил Вам, что и в Кобдо мне не так-то хочется ехать, зная, что в Кобдо не люди, а живые трупы, и не контора, а анекдот, в котором, правда, больше грустного, чем смешного. Но и при этом было бы несколько лучше, если люди были хоть просто честными и не вели бы травли. Хорошо еще, что у меня заряд большой: поволнуюсь, поволнуюсь, а головы не вешаю. Но если Иркутск на все это не обратит внимания еще некоторое время, если мое заявление неправильно истолкуют, тогда, может быть, придется повесить голову. Хотелось бы думать, что этого не случится. Я все же еще верю, что Ц[ентросою]з есть Ц[ентросою]з, а не клоака. Я, пожалуй, уж не скажу: «... знаю», - к слову «верю» я не без робости бы решился добавить это «знаю». Иркутском не совсем-то довольны и Вы.

Кстати, еще об Иркутске. На днях Шилов получил распоряжение выдать нам за счет одной китайской фирмы 500 штук шандендабы 4*, 40 ярд. Для чего она предназначается, не знаем. От Иркутска сведений никаких, как и вообще нет никаких известий. За отсутствием указаний от И[ркутск]а пока воздерживаемся от приемки шандендабы 4*. Шилову еще пишут, что Ц[ентросою]з ведет переговоры с Ургой о покупке чая, но разговор оборвался ввиду повреждения в Кяхте телеграфа.

Получается впечатление, что мы на необитаемом острове, отрезанном от всего мира не только в отношении того, о чем мы так часто говорили зимой, но и в отношении нашего дела. Как бы то ни было, но от октября прошлого года можно бы кое на какие вопросы ответить.

Жаль, что я не в «Европе». Так хотелось бы освежиться от нашей милой действительности, черт бы ее побрал.

Вот Вы зимой говорили, что я «мягкий человек», но и меня эта 5* наша действительность заставляет воевать, и я не сдаюсь пока, хотя вообще, как Вам небезызвестно, войны не люблю. Я, любящий поэзию, употребляю довольно энергичные выражения. Правда, здесь меня считают каким-то перерожденцем. Но такова уж обстановка, что или надо, если можешь, молчать и просто проводить день за днем, или сказать: «Не могу молчать». Я сказал последнее и не только говорю, но и делаю из этих слов вытекающие из них выводы...

Не будет ли уж о нашей клоаке. Пожалуй - будет...

Я вам писал с Сальниковым, прося Ал[ексея] Васильевича] отправить это письмо Вам с расчетом, чтобы оно застало Вас в Х[ангельцы]ке. Там я писал о Кайгородове и приложил копии телеграмм, которые посылаю теперь. Если письмо это не дойдет до Вас - большой важности нет. Кайгородов прибыл в Кобдо с несколькими людьми из своего отряда и живет на подписку колонистов и Ц[ентросою]за, сделанную Карташевым, который мне говорил, что Кайгородов на собрании заявил, что если отряд его не кормить, то люди достанут зарытые в земле пулеметы и другое оружие и тогда уже голодные не будут церемониться. Весь отряд человек 170 и большинство расположено в нескольких верстах от Кобдо. Конечно, того, что дала им подписка, хватит всего на 5-7 дней. Что дальше? Пока на этот вопрос я не получил ответа. Пав[ел] Ил[ларионович] Кряжев говорил, что несколько человек (это я знаю) поступили скотогонами к Шилову, человек 50 Кайгородов намерен отправить на рыбную ловлю, кажется к Улегею, что с остальными сделает, пока неизвестно. Кайгородов не прочь бы получить серебро (мелкое), прибывшее с офицерами из Бийска, но Хионин пока серебра не дает. Пав[ел] Ил[ларионович] говорил, что неприятностей ожидать нельзя и что для охраны Кобдо идут с западной стороны вооруженные китайцы, человек 150, которые прибудут не сегодня - завтра. Кроме того, как Вы, наверное, знаете, в Кобдо прибывает отряд китайцев в 500 человек с Урги. Отряд, по словам П[ав]ла Ил[ларионови]ча, расположится около Кобдо и в жилищном отношении нас не стеснит. Какая цель присылки этих отрядов? Пав[ел] Ил[ларионович] мне объяснил тем, что китайцы побаиваются монгольского восстания. Дело в том, что монголы в конце прошлого года, когда последовало нарушение автономии Монголии 5, по распоряжению из Пекина повезли в Ургу оружие в количестве 2000 винтовок и 300 000 патронов, но не довезли и до Улясутая и зарыли в землю и присматривают за этим оружием. Когда же их спросили, почему они не повезли оружие дальше, то они ответили, что у них верблюды пристали* и дальше везти они не могут. В числе 150 человек, прибывающих на днях, имеются часть и урянхайцев (западных) и еще не известно, на чью сторону: китайцев или монголов, урянхайцы примкнут в нужный момент. Вероятно, поэтому китайцы стягивают своих солдат. Брожение среди монголов есть, и хутухта 6 рассылает воззвания с предложением бойкотировать китайские товары, заявляя, что они отравлены. Какие реальные последствия повлечет это воззвание, не знаю. Трудно говорить о бойкоте в Монголии, да еще при отсутствии на рынке русских товаров. Виновником возмущения является китайская военная партия, слишком зарвавшаяся. Пав[ел] Иллар[ионович] говорил мне, что в Дзасактухановском аймаке получено предписание от Китайского военного диктатора (из Пекина), чтобы 5* монголы больше продавали скота, скотоводство уменьшить, заниматься больше земледелием и другим делом, лам оставить в монастырях не более 50 человек в каждом и в возрасте старше 50 лет, ламам моложе этого возраста уйти из монастырей и жениться. В качестве невест из Пекина высылаются на 4 аймака 2000 китаянок, а если будет нужно, будут посланы еще китаянки. Этим может 6* возмутиться не только монголы, но и Тибетский Далай-лама, и вся эта история может повлечь серьезные последствия в виде открытого вооруженного восстания, которое, по словам Пав[ла] Ил[ларио- нови]ча, может произойти в первую очередь в Улясутае, или в окрестностях его, как было и в 1911-12 гг. 7 Недаром выплывает снова на свет Джа-лама, который, как мне сегодня говорил Пав[ел] Ил[ларионови]ч, должен быть в ближайшие дни на Булугуне. Цель Джа-ламы и Далай-ламы, кажется, одна: объединение Великой Монголии из Внешней Монголии, Джунгарии и Тибета. Монголы недовольны китайцами, тибетцы - англичанами. Вот, по словам П[ав]ла Ил[ларионови]ча, возможное будущее в Монголии.

Пав[ел] Ил[ларионович] пообещал мне, что он будет посвящать меня, что ему, близко знающему монгол, будут они сообщать.

Мне приходится уделять известное время и общественной работе. На днях отнял у меня почти полностью два дня третейский суд, где я был третейским судьей и, конечно, мне пришлось писать третейское решение. Ну, а уж я написал, кажется, по всем правилам. Нужно сказать, что мы «по совести» (таков третейский суд) вынесли чисто Соломоновское 6* решение: обе стороны остались довольны.

Не без успеха выступал я на сцене, декламируя «Убогая и нарядная» 8. Что Вам еще сказать? Перейти разве на сердечные дела 7*.

(...) У меня к Вам просьба: обратить некоторое внимание на Павла Васильевича, уехавшего с Ив[ано]м Вас[ильевиче]м. Он у нас добросовестно служил. Очень скромный и, как мне показалось, хороший по душе человек. Я с ним беседовал не раз на всякие темы.

При случае попрошу вас прислать мне мои три книги, а если не будет случая, оставить у Медведева, который, вероятно, поедет чрез известное время в Кобдо и привезет мне. Буду благодарен за карты, если пришлете, и все полезное для меня, что найдете возможным мне передать, я имею в виду главным образом карты.

Только что приехал человек с Улегея, привез старую почту. Прилагаю письмо на имя Фортуса. Передайте, пожалуйста, его адресату. Приехавший передает, что телеграф работает с Улегея на Кош-Агач и Бийск. Киргизы 9 выехали в Кош-Агач для переговоров с властью о возвращении на свои места. Отношение киргизов к русским лучше, чем к китайцам. Двое наших служащих проехали благополучно 8* Улегей. Нападений не слышно. Киргизы передают, что в России идет перепись всего мужского населения, не исключая инородцев, в возрасте до 35 лет, почему молодые киргизы выезжают за границу.

Куда вы намерены направиться? По сведениям от киргизов и монгол 6*Пав[ел] Илларионович советует ехать на Иркутск: киргизы грабят по дороге и для них ничего не стоит убить и человека. Граница для въезда закрыта. Выезд свободен. Я говорил по этому поводу с Хиониным. Он говорит, что на въезд в Монголию требуется особое разрешение 10, на выезд не требуется ничего, кроме билета, который Вам посылаю.

Когда-то и куда я напишу Вам так много [в] следующий раз и каковы тогда будут мои настроения? Где-то будете Вы и в какой роли? Мы не раз об этом говорили с Вами. Вы говорили одно: «Несет меня к полуденному краю» 11. Все также ли Вы смотрите теперь? Не подумайте, что я ною и уж очень мрачно на все смотрю. Нет. Если и разруха в стране* то тем сильнее у меня желание, насколько могу, работать и быть полезным государству. Но наша могильная обстановка может внести долю разложения и в самый здоровый организм.

Будем надеяться, что Иркутск примет меры, чтобы вместо живых трупов у нас в Кобдо были хоть мало-мальски живые люди.

Желаю Вам всем счастливого пути, устроиться по Вашему желанию. Не забывайте. Пишите.

Передайте мой привет Татьяне Егор[овне], Иванам Васильевичам, Аркадию Алексеевичу, всей «Европе», Медведеву. Написать еще кому-нибудь не успел. Ивану Васильевичу «большому», я думаю, можно прочесть это письмо, а еще чего-нибудь сообщить не могу. Конечно, отдельное письмо приятнее получить, но всегда выходит спешка и не успеваешь написать несколько писем. Пусть уж он меня извинит.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш

Ф. Киселев

Примечания

* Так в тексте.

2* Слово впечатано над строкой.

3* Далее снята часть текста письма с изложением взаимоотношений среди сотрудников Центросоюза.

4* Очевидно, тандендабы – вид ткани (кит.).

5* Слово вписано над строкой.

6* Так в тексте.

7* Далее опущена часть текста со сведениями личного характера.

8* Далее текст до абзаца напечатан в конце письма.

1. Уртонские станции - уртоны. См. примеч. 4 к № 118.

2. См. примеч. 3 к № 118.

3. См. примеч. 2 к № 118.

4. Речь шла о А.И. Беленеве.

5. В соответствии с тройственными (Россия, Китай, Монголия) договоренностями 1915 г. Монголии была предоставлена широкая автономия под сюзеренитетом Китая. В 1919 г. монгольская автономия была отменена Китаем в одностороннем порядке.

6. Хутухта - ранг ламаистской церковной иерархии. В данном случае речь шла, видимо, о Богдо-гэгэне, главе ламаистской церкви, главе Монгольского государства Чжэбцзун (Джебзун)-Дамба-хутухта VUI (1870-1924).

7. Имелись в виду события, связанные с провозглашением 1 декабря 1911 г. независимости Внешней Монголии, находившейся в составе Китая, и созданием монгольского теократического государства.

8. Ф. Киселев имел в виду стихотворение Н.А. Некрасова «Убогая и нарядная» (см.: Некрасов Н.А. Стихотворения. Поэмы. М., 1978. С. 54—57).

9. Киргизы-кайсаки, или киргизы - так называли казахов в XIX - первой четверти XX в. в России.

10. В названный период Монголия входила в состав Китая и находилась под его сюзеренитетом (см. выше, примеч. 5).

11. Киселев цитирует первую строку стихотворения Майского «Вперед» (Ф. 1702. On. 1. Д. 803. Л. 5-6).

Ф. 1702. Оп. 4. Д. 497. Л. 3-4 об. Авторизов. машинопись.

Опубликовано в кн.: Иван Михайлович Майский. Избранная переписка с российскими корреспондентами. В двух книгах. Книга 1. 1900-1934. М., Наука, 2005. с. 175-180.