55. Протокол допроса начальника Петербургского охранного отделения М.Ф. фон Коттена, 28 декабря 1911 г.

По поводу моего знакомства с Мордкой Богровым показываю следующее.

В конце мая или начале июня прошлого 1910 года я получил из Киева за подписью ротмистра Белевцова телеграмму следующего, приблизительно, содержания: «Из Киева выехал в Петербург секретный сотрудник по анархистам Оленский*. Телеграфируйте, явится ли он к Вам и насколько ценны его сведения». Эта телеграмма, как адресованная мне лично, в делах отделения не сохранилась.

Два или три дня спустя, ко мне позвонил по телефону неизвестный господин и назвался «Оленским». Я условился с ним встретиться на другой же день в ресторане «Малоярославец», где наша встреча действительно и состоялась. На это свидание я пригласил также своего помощника, подполковника Еленского , имея ввиду передать ему дальнейшую работу с «Оленским», как с анархистом.
«Оленский» оказался помощником присяжного поверенного Дмит-рием Григорьевичем Богровым. Он сообщил, что уже несколько лет работает в Киевском охранном отделении, причем сначала работал по социалистам-революционерам, а затем перешел к анархистам. После одной из ликвидаций, произведенных Киевским охранным отделением на основании данных им сведений, положение его несколько пошатнулось, ввиду чего он временно отошел от работы. Последнее время ему удалось рассеять все возникшие против него подозрения, и он находит вполне возможным возобновить свою работу. Переезд свой в Петербург он объяснил тем, что он недавно кончил университет и имеет в виду приписаться в сословие присяжных поверенных, в качестве помощника у присяжного поверенного Кальмановича. При дальнейшем разговоре выяснилось, что никаких явок в Петербург он не имеет, но что рассчитывает приобрести таковые либо среди социалистов-революцио-неров, либо же, на что он более рассчитывал, среди анархистов, путем сношений со своими заграничными товарищами, из числа коих он назвал нескольких видных представителей анархизма, как например, Иуду Гросмана и др.
Встреча наша состоялась, вероятно, 12 или 13 июня, т.к. 13 июня мною была послана в Киев телеграмма следующего содержания: «Киев. Охранное отделение. Ротмистру Белевцову. Оленский являлся, оценку сведений пока сделать трудно. № 488».
Спустя несколько дней у меня состоялось второе свидание с Богровым, опять-таки совместно с подполковником Еленским. На этом свидании Богров, которому мною был дан псевдоним «Надеждин», сообщил, что, насколько ему удалось выяснить, активных анархистов в Петербурге не имеется, что вполне совпадало с имевшимися в отделении сведениями. Что же касается социалистов-революционеров, то Богров с уверенностью заявил, что ему удастся завязать с ними сношения, как через Кальмановича, так равно через присяжного поверенного Мандельштама. В подтверждение своих слов он рассказал, что на днях Кальманович получил из заграницы какое-то письмо, привезенное недавно вернувшейся из заграницы еврейкой, по фамилии Паризи – родственницей Богрова. Этому письму Кальманович придавал какое-то исключительное значение и дал его Богрову с просьбой лично передать известному социалисту-революционеру Егору Егоровичу Лазареву, проживавшему в то время в Петербурге легально и служившему в конторе «Вестник знания» . Письмо это Богров показывал мне и подполковнику Еленскому в подлиннике; оно заключало в себе 2–3 строчки совершенно безразличного, возможно, что условного, содержания.
По имевшимся в то время у меня сведениям, Лазарев являлся в Петербурге, так называемым, уполномоченным Центрального комитета партии социалистов-революционеров и незадолго до этого времени получил от названного Комитета поручение и деньги на восстановление здесь партийной организации. Ввиду сего нами было решено, что Богров будет работать по социалистам-революционерам и что дальнейшие сношения с ним буду вести уже я, один, без подполковника Еленского.
Принимая во внимание социальное положение Богрова, а также его революционные знакомства с такими лицами, как Кальманович, Мандельштам и Лазарев, мною был назначен ему оклад в 150 рублей в месяц.
Однако, при дальнейших свиданиях Богров никаких существенных сведений не дал. Вышеупомянутое письмо он передал Лазареву, причем последний остался, будто бы, очень доволен этим знакомством, заявил, что сам он слишком стар для того, чтобы заниматься партийной работой, и что для этого ему нужны люди помоложе, как, например, Богров, – но ни в этот раз, ни в последующие свидания Богрова с Лазаревым, последний ему никаких поручений не давал. При этом все его сообщения относились к тому, о чем он разговаривал с Кальмановичем или Лазаревым, но ничего конкретного, поддающегося проверке путем наружного наблюдения или перекрестной агентуры, он не говорил. Поэтому ставить наружное наблюдение по его сведениям не при-ходилось ни разу. По тем же причинам я свои разговоры с Богровым не записывал, ибо такие лица, как Кальманович и Лазарев, и без того были очень хорошо известны охранному отделению. Кроме того, Богров к партийной работе в Петербурге еще не подошел, и указанные знакомства его имели значение не сами по себе, а лишь постольку, насколько они являлись средством приблизиться к сказанной работе.
Как выше упомянуто, Богров не вошел в местную партийную работу, почему я и не считал еще его своим «секретным сотрудником» – в принятом в практике значении этого слова. Ввиду сего свидания мои с ним продолжали происходить в «Малоярославце», а не на конспиративной квартире. По-видимому, Богров счел это за недоверие к нему, ибо однажды, в октябре, во время свидания со мною он заявил, что ему крайне досадно, что он не дал еще мне ни одного конкретного сведения и тут же, в качестве такового сведения, сообщил, что женщина, скрывшаяся недавно до производства отделением обыска в д. № 16, по Бол. Самсониевскому проспекту, проживает теперь там же нелегально или без прописки со своим сожителем.
Справками в делах я установил, что действительно в указанном доме 25 августа того же года производился обыск с целью ареста жены медицинского фельдшера Марии Георгиевны Дьяченко, разыскивавшейся циркуляром департамента полиции от 24 июня 1910 года за № 126030/101 и подлежавшей высылке в Астраханскую губернию под гласный надзор полиции. Марья Дьяченко во время обыска отсутствовала, почему арестована не была. В одной комнате с нею проживал крестьянин Гродненской губернии, Войтек Викентьев Арцишевский, который 9-го октября того же года выбыл, отметившись в д. № 11 по Ординарной улице, но туда на жительство не прибыл и наведенными в дальнейшем справками в Петербурге обнаружен не был. Таким образом, и это сведение проверке не поддалось.
Около того же времени Богров заявил, что он собирается ехать заграницу, причем рассчитывает получить для этого даже командировку или, хотя бы, только уполномочие от Комитета Общества по борьбе с фальсификацией, в котором он устроился на службу. Кроме того, Богров тогда же поднял вопрос о том, что он даром получает от меня деньги, т.к. не дает никаких сведений. Имея в виду трудность приобретения интеллигентной агентуры и принимая во внимание предстоящий вскоре его отъезд заграницу, где он мог бы приобрести новые связи, я предложил ему остаться у меня на жаловании до отъезда заграницу, на что Богров согласился.
В ноябре месяце Богров получил от меня последний раз содержание и мы с ним распрощались, причем он обещал, если будет что-нибудь интересное заграницей, написать мне.
В январе месяце я получил от Богрова с юга Франции, из Болье, прилагаемое при сем в подлиннике, письмо**, в котором он мне писал, что у него заграницей было несколько интересных встреч, – между прочим, с Ивановым и Колосовым , и вместе с тем просил выслать ему денег, причем указал адрес для перевода в Ниццу, через Comption National d’Escampte. Я выслал ему 150 рублей, но спустя месяца полтора получил их обратно за невостребованием. В дальнейшем я о месте пребывания Богрова до минувшего августа месяца никаких сведений не имел.
Из денежной отчетности отделения видно, что Богров получил содержание за июнь, июль, август, сентябрь, октябрь и ноябрь месяцы, что затем ему было выдано в январе 150 рублей, каковые в марте записаны обратно на приход.
28 августа сего года мною были получены из Киева одна за другою, с надписью «лично», четыре телеграммы следующего содержания:
За № 441 – «По приказанию товарища министра срочно телеграфируйте, известна ли Вам личность мужчины, находившегося в сношениях с Егором Егоровичем Лазаревым, приметы коего: лет 28–30, брюнет, длинноволосый, подстриженная бородка, небольшие усы, опущенные книзу, плотный, выше среднего роста, приятное выражение лица, – которому около тюрьмы прошлого года были переданы письма из заграницы приехавшей барынькой-еврейкой. Также телеграфируйте, находится ли он [в] наблюдении, где теперь находится. Если живет [в] Вашем районе, установите неотступное наблюдение, при выездах сопровождайте. Телеграфируйте мне [о] всех его передвижениях».
За № 442 – «По приказанию товарища министра, первым поездом вышлите нарочным подробные сведения [о] деятельности и связях Егора Егоровича Лазарева, Булата и присяжного поверенного Кальмановича».
За № 443 – «Дополнение телеграммы 441, по приказанию товарища министра, телеграфируйте имеющийся в вашем отделении адрес лица, коему предназначены были к передаче летом 1910 года письма из заграницы через Егора Егоровича Лазарева».
За № 444 – «По приказанию товарища министра, срочно выясните и телеграфируйте действительного получателя писем по адресу – "Невс-кий, 40, ‘Вестник знания’, для Н.Я. Рудакова" и его приметы. За полу-чателем установите неотступное наблюдение, сопровождая [в] выездах. Об исполнении телеграфируйте мне для доклада товарищу министра».
Содержание этих телеграмм не оставляло никакого сомнения, что Богров явился к подполковнику Кулябко и повторяет ему те же сведения, которые год тому назад он давал мне, но при этом дополняет их какими-то новыми подробностями: 1) об упоминаемом в телеграмме № 441 длинноволосом брюнете, «которому около тюрьмы прошлого года были переданы письма» приезжей еврейкой, Богров мне ничего не говорил и притом, как мною показано выше, передача письма происходила не около тюрьмы, а в квартире Кальмановича и конторе «Вестника знания», и 2) никакого адреса «лица, коему предназначены были к передаче» письма через Егора Лазарева, о чем говорится в телеграмме № 443, в отделении не было, ибо письмо из заграницы (а не письма) было передано Богровым Егору Лазареву и о каких-либо дальнейших передачах письма Богров решительно ничего не говорил.
Ввиду этого мною были посланы следующие телеграммы 28 августа за № 808 – «Киев. Начальнику охранного отделения. Лично, срочная. Указанные [в] телеграммах 441 и 443 лица, за исключением Егора Лазарева, отделению неизвестны. Сведения о случае передачи писем из заграницы через Кальмановича, еврейку и Лазарева [в] отделение поступали, но уже после передачи, почему не могли быть разработаны».
1 сентября за № 825 – «444 «Вестник знания» Н.Я. Рудаков неизвестен и в Петербурге лиц с этими инициалами на жительстве не имеется. [В] доме 60, [по] Литейному проспекту, проживает дворянин Николай Евгеньевич Рудаков , 37 лет, служащий [в] театральном бюро и библиотеке и часто бывавший минувшей зимою [в] «Вестнике знания». [По] агентурным сведениям, Рудаков внепартийный либерал. Приметы его: лет 30, роста выше среднего, сухощавый, шатен, длинное лицо, впа-лые щеки, нос длинный с горбинкой, небольшие подстриженные усы, бороду бреет. Наблюдение учреждено».
Что касается сведений на Лазарева, Булата и Кальмановича, то таковые сведения были высланы с нарочным в тот же день, 28 августа, и нарочный 1-го сентября уже возвратился в Петербург.
Хотя, как упомянуто выше, мне было вполне ясно, что телеграммы подполковника Кулябко основаны на сообщениях Богрова, я в своих ответных телеграммах не упоминал этой фамилии, а также и его клички, ввиду того, что и подполковник Кулябко не счел нужным сослаться на источник своих сведений и, если можно так выразиться, «играл со мною в прятки»; притом умолчание фамилии с моей стороны ни в коем случае не могло бы иметь никакого значения. Значительно большее значение могло бы иметь умолчание со стороны подполковника Кулябко кличек тех лиц, о которых говорил подполковнику Кулябко Богров – «Нина Александровна» и «Николай Яковлевич»; но т.к. Богров об этих лицах мне ничего не говорил, то в действительности и это умолчание никакого значения не имело.
По вопросу о командировании в 1909 году в Москву бывшей сотрудницы Петербургского охранного отделения Татьяны Цейтлин , могу показать следующее.
В первой половине декабря 1909 года в Москву ожидался приезд дня на 2–3 Их Императорских Величеств, при возвращении из Крыма в Петербург. Я в то время занимал должность начальника Московского охранного отделения. В видах обеспечения безопасности пребывания Их Императорских Величеств в Москве, в Москве принимался целый ряд мер по непосредственным указаниям приехавшего с этой целью в Москву бывшего товарища министра внутренних дел, командира отдельного корпуса жандармов, генерал-лейтенанта Курлова. Во второй половине ноября 1909 года мною были получены указания, что в Москве, якобы, готовится покушение на жизнь Их Императорских Величеств, с каковой целью в Москву приезжали, или приедут, известные террористы Савинков и Луканов ; от кого были получены эти указания, я сейчас точно припомнить не могу: полагаю, что от полковника Карпова, но возможно, что от департамента полиции или непосредственно от генерала Курлова. Наведенною мною ныне в делах Петербургского охранного отделения справкою выяснена посылка лишь одной телеграммы за этот период, относящейся к террористическим предприятиям, а именно, 30-го ноября 1909 года за № 1431 была послана телеграмма следующего содержания: «Москва. Начальнику охранного отделения. Получены сведения о существовании в Москве автономной боевой группы, поставившей целью цареубийство, и ею принимаются меры раздобыть гальваноскоп. Полковник Карпов». Но возможно, что были посылаемы и другие телеграммы, т.к. из расспросов лиц, служивших в то время в Петербургском охранном отделении, усматривается, что в то время не все посылавшиеся телеграммы заносились в журнал. По книге входящих телеграмм значится полученной 23 ноября 1909 года телеграмма из Москвы, за № 1525, следующего содержания: «Петербург. Начальнику охранного отделения. Лично. Командир кор-пуса приказал просить, чтобы Вы постарались сегодня же устроить известное вам свидание, а также, если возможно, командировали бы в Москву Таню. Вызов филеров Екатеринославля разрешен, о чем мною послана телеграмма». На это от полковника Карпова в тот же день последовала ответная телеграмма за № 1394 следующего содержания: «Москва. Начальнику охранного отделения. Лицо еще не прибыло. Люди высылаются. Полковник Карпов». По поводу последних двух телеграмм поясняю, что упоминаемое в них «лицо», как мне стало известно позднее, являлось сотрудником Петербургского охранного отделения Петровым-«Воскресенским», убившим впоследствии полковника Карпова. Что касается упоминания о вызове филеров из Екатеринославля, то к чему это относится, я в настоящее время в точности припомнить не могу. Наконец, «Таня» – есть вышеупомянутая Татьяна Цейтлин. Вызов ее был сделан по личному приказанию генерала Курлова, ибо она знала в лицо Савинкова и Луканова. Так как решительно никаких определенных указаний на местопребывание в Москве Савинкова и Луканова не имелось, то генерал Курлов рассчитывал на возможность чисто случайной встречи Цейтлин с этими лицами или с другими, принадлежащими в той же группе. С этой целью Цейтлин, согласно полученным мною приказаниям генерала Курлова, ходила в сопровождении наблюдения по улицам и посещала наиболее излюбленные для революционных явок места. Вопрос о том, что, собственно, должна была делать и где находиться Цейтлин во время приезда в Москву Их Императорских Величеств, насколько помню, не обсуждался. Как известно, посещение Москвы Их Императорскими Величествами не состоялось и 10 декабря, т.е. за неделю до проезда через Москву Их Императорских Величеств и спустя 2 дня после убийства полковника Карпова, Татьяна Цейтлин была отозвана в Петербург.
По вопросу о командировании в 1909 году в Ялту Соркиной мне известно следующее.
7-го ноября 1909 года ко мне, как к начальнику Московского охранного отделения, явилась сожительница бывшего служащего департамента полиции Василия Соркина – некая Волосова, и сделала заявление, сущность которого видна из нижеследующей телеграммы, посланной мною в тот же день директору департамента полиции: «Петербург. Директору департамента полиции. [По] сведениям известной генералу Герасимову Волосовой, [в] Ялте находится боевой отряд, подготовляющий покушение [на] Государя путем подкопа или бомбой. Один из членов отряда, бывший студент Военно-Медицинской академии, носивший [в] Петербурге клички «Антон» и «Степан» и арестованный 1-го августа 1905 года [по] делу социал-демократической типографии [на] Васильевском острове, предлагал Волосовой вступить [в] отряд. «Антон» проживал [в] октябре [в] Алупке, а [в] первых числах ноября переехал [в] Ялту. Изложенные сведения сообщены мною телеграммой полковнику Попову [с] указанием примет «Антона» и описанием дома, [в] котором он проживал [в] Алупке. Для разрешения вопросов [о] поездке Волосовой [в] Крым и материальной стороны дела, прошу [о] командировании [в] Москву для переговоров [с] нею кого-либо [из] чинов департамента, либо вызова ее [в] Петербург. № 1417. «Волосова» – это псевдоним сожительницы Соркина во время работы ее при Петербургском охранном отделении в качестве секретной сотрудницы; впоследствии она работала в качестве секретной сотрудницы в Одессе у подполковника Левдикова , под кличкою «Альбранд». В ответе на эту телеграмму утром 9 ноября в Москву приехал лично генерал Курлов и в тот же день лично виделся с «Волосовой» в моем присутствии, в моем служебном кабинете. Сообщения «Волосовой» носили явно фантастический характер и, очевидно, преследовали цель поездки в Крым для продолжения лечения от грудной болезни; тем не менее, сообщения ее, благодаря ее предыдущему служебному опыту, а также опытности в этом деле ее сожителя Соркина, были скомбинированы настолько удачно, что генерал Курлов, после разговора с нею, сказал: «Хотя она, очевидно, врет, а все же придется ее послать в Ялту в распоряжение полковника Попова, чтобы нас не могли обвинить, что мы игнорируем сведения, относящиеся к вопросу о личной безопасности Государя Императора». На другой же день «Волосова» была командирована мною в распоряжение начальника Севастопольского жандармского управления полковника Попова, в сопровождении полицейского надзирателя Захарова. При этом вполне определилась истинная цель заявления «Волосовой»: она заявила, что не желает иметь в Крыму никаких денежных расчетов с полковником Поповым и потребовала вперед стоимость дороги в оба конца, деньги на прожитие в Крыму в течение месяца и средства для устройства на это время в Москве своего ребенка, что в общем составило, по ее расчету, 500 рублей. Вместе с нею, за свой счет, выехал в Крым и Соркин, с целью помогать «Волосовой» в ее розысках. Сообщая полковнику Попову о выезде «Волосовой» и Соркина, я закончил свое письмо фразой: «Полезно иметь в виду способность Соркина к провокации». Ближайшей целью командировки «Волосовой» было указание дома, где проживал упоминаемый в телеграмме «Антон», и надежда на случайную встречу ее с означенным «Антоном». 1-го декабря «Волосова», за ненадобностью, была отправлена обратно в Москву, причем полковник Попов в донесении своем в департамент полиции уже 15 ноября писал: «Вышеизложенные обстоятельства дают основание предполагать, что заявительница занялась шантажом из личных своих выгод, как лицо проваленное, не могущее работать в организации и желающее получить средства на лечение». Относительно способов использования «Волосовой» в Крыму полковнику Попову, нас-колько мне известно, никаких указаний не давалось.
Со слов бывшей сотрудницы Киевского, Одесского, а затем и Петербургского охранных отделений, носившей кличку в первых двух отделениях «Рейтарская», а в Петербурге «Реноме» , мне известно, что, в бытность генерала Курлова киевским губернатором, означенная сотрудница принимала участие в личной охране генерала Курлова и была ему лично известна. Исполняя эти обязанности, она сопровождала генерала Курлова в театры и на улицах в целях опознания членов революционных организаций, подготовлявших в то время покушение на его жизнь. Насколько мне известно, в настоящее время сотрудница эта находится в сношениях с состоящим в Киевском охранном отделении ротмистром Самохваловым.
По вопросу об агенте охранной команды вверенного мне отделения «Воскресенском» показываю.
«Воскресенский» – есть в действительности агент охранной команды Михаил Николаев Верецкий . «Воскресенский» же есть его революционный псевдоним, под которым он был известен в Екатеринославской организации партии социалистов-революционеров, в бытность свою сотрудником Екатеринославского охранного отделения. Верецкий был принят на службу в охранную команду Петербургского охранного отделения 15 июня 1909 года, в бытность начальником охранного отделения покойного полковника Карпова, а заведующим охранной командой – ротмистра, ныне подполковника, Лукьянова. Последний относился к Верецкому исключительно благожелательно, настолько, что они жили в одной квартире, как проживают, насколько мне известно, и поныне. Как видно из послужного списка Верецкого, он в том же году был дважды командирован для охраны Его Императорского Величества: с 18 по 30 июня в г. Полтаву и с 22 августа по 23 декабря в Ялту. В промежутке между этими двумя командировками Верецкий был, кроме того, уволен в месячный отпуск. Доверяя безгранично Верецкому и относясь к нему, как сказано выше, с особой симпатией, подполковник Лукьянов давал ему наиболее ответственные поручения, а при проездах по Петербургу Его Императорского Величества несколько раз помещал Верецкого с собою, в мотор охранного отделения, который сопутствовал Государю Императору. При этом подполковник Лукьянов помещался обыкновенно рядом с шофером, а Верецкий и сопровождавший Государя Императора в том же моторе полковник Спиридович помещались внутри мотора; там же помещались обыкновенно еще 1 или 2 агента охранной команды. Приблизительно в марте 1910 года, т.е. через 3 месяца после принятия мною Петербургского охранного отделения, генерал Курлов сказал мне, что до его сведения дошло, что подполковник Лукьянов сажает с собою в охранный мотор Верецкого-«Воскресенского», и приказал мне передать подполковнику Лукьянову, чтобы Верецкий отнюдь не был употребляем для охраны Его Величества. Означенное приказание я немедленно передал подполковнику Лукьянову, добавив, чтобы вообще Верецкому не давались впредь ответственные поручения. Тем не менее, 1 июня того же года подполковник Лукьянов командировал Верецкого, без моего ведома, в Красное Село для заведования регистрацией на время пребывания там Его Императорского Высочества, великого князя Николая Николаевича . Узнав об этом, я тотчас же распорядился отозванием Верецкого и 10 того же июня он был оттуда отозван. При назначении на должность заведующего охранной командой ротмистра Озеровского мною ему было подтверждено вышеуказанное приказание относительно Верецкого и с этого времени Верецкий уже безусловно ни на один из проездов Его Императорского Величества назначаем не был. В настоящее время Верецкий состоит на службе в учрежденном в текущем году при вверенном мне отделении регистрационном отделе.
В § 10 Положения об охранных отделениях имеется прямое указание о том, что лица, привлекавшиеся к ответственности по государственным преступлениям, а также состоявшие секретными сотрудниками, не могут быть допускаемы к занятию должностей в охранных отделениях. Циркуляром департамента полиции от 19 октября 1910 года за № 116818, департамент полиции, по поводу принятия на службу в качестве филера в одном из губернских жандармских управлений лица, состоявшего ранее секретным сотрудником, подтвердил о неукоснительном соблюдении вышепомянутого параграфа. Особых циркулярных распоряжений о недопустимости бывших секретных сотрудников к несению, собственно, охранной службы, мне неизвестно, но словесные указания в этом направлении я получал несколько раз, как от директора департамента полиции, так и от генерала Курлова.
К изложенному добавляю, что вышепомянутое приказание генерала Курлова о неупотреблении агента «Воскресенского»-Верецкого для охраны Его Императорского Величества последовало несомненно позже думских прений, вызванных убийством полковника Карпова, во время коих упоминалось, что агент Верецкий-«Воскресенский» – бывший революционер – находился в охране Государя Императора в Полтаве. Приказание генерала Курлова последовало, насколько помню, в начале марта 1910 года, а прения в Государственной думе имели место 9, 14 и 16 декабря 1909 года.

Полковник Михаил Фридрихович фон Коттен.

Примечания:

* Так в протоколе называется «Аленский» (Богров).

** Письмо Д.Г. Богрова М.Ф. фон Коттену
<января 1911 г.>
Многоуважаемый Михаил Фридрихович!
Прошу простить мне мое долгое молчание, вызванное невольным отклонением от первоначального плана моего путешествия. Прибыв в Париж к 1-ому января н/ст., я пришел к заключению, что господствующей там по случаю праздничного времени застой в делах не дает надежды на заключение сколько-н[и]б[удь] значительных сделок. К тому же представители тех фирм, на рекомендации которых я особенно рассчитывал, не оказались к тому времени в Париже. Они частью пребывают в Швейцарии, частью на Ривьере. В Париже уже замечается наплыв английских торговцев, вызванный депрессией во внутренней торговле Англии. Ввиду этого я 7 янв. н/ст. покинул Париж и переехал в Beaulien (около Ниццы), Здесь я встретился с Ивановым и Колосовым, от которых получил целый ряд весьма ценных сведений относительно внутреннего положения парижского и лондонского рынка, которые дадут мне полную возможность ориентироваться в создавшейся там конъюнктуре. К 1-ому фе-враля я собираюсь вновь вернуться в Париж и пробыть там 4–5 недель, причем надеюсь, что Вы не откажите оказать мне некоторую материальную поддержку, так как расходы по путешествию превзошли мои ожидания. Деньги прошу перевести телеграфом через Comptair National d’Escompte, в Ницце.
Прошу принять уверения в совершенном почтении и преданности.
А. Надеждин.

1/1 4/1 5/1 6/5 2/1 3/2 2/9. 7/15 3/1 12/5 5/1 2/2 2/16 1/3 2/4 1/5 4/1 10/3.12/4 10/3 2/6 9/3 7/1 11/1 3/15 9/4 6/2 12/6.14/15 10/1 4/3 3/4 2/3 2/11 4/1 3/1 7/1 8/1 7/16 3/4 10/3 6/7 6/3 4/6 3/6 13/1 7/17 – [Расшифровка: моя фамилия Богров].
ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 9.
Конверт с вложением. Л. 1-6. Автограф.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 9. Л. 78–84об. Подлинник.

Электронную версию документа предоставил Фонд изучения наследия П.А.Столыпина