25. Письмо генерал-лейтенанта П.Г. Курлова министру императорского двора барону В.Б. Фредериксу от 30 сентября 1911 года.

Милостивый государь барон Владимир Борисович.

Сегодня мне передали, что Его Императорскому Величеству благоугодно было выразить удивление, что такой честный и преданный слуга как я не подал до сих пор после киевских событий в отставку. За мою более чем тридцатилетнюю службу всякое малейшее слово Государя Императора было для меня законом, а потому я имею представить мою отставку министру внутренних дел.

Не зная за собой никакой вины, но допуская, что в положениях, подобных настоящему, начальник отвечает за действия своих подчиненных, я в ночь с 1-го на 2-е сентября в кабинете киевского генерал-губер-натора генерал-адъютанта Трепова заявил временно исправляющему должность председателя Совета министров статс-секретарю Коковцову о моем желании подать в отставку, на что получил ответ, что в подобный момент нельзя говорить об отставке, а затем указания продолжать мои обязанности по охране в Чернигове и в Севастополе. Перед отъездом статс-секретарь Коковцов передал мне, что по докладу Его Императорскому Величеству мне повелено, закончив все распоряжения по Севастополю и Ялте, ехать в Петербург и вступить в исполнение моих обязанностей. Я исполнил это повеление и, больной, до сего дня работал по-прежнему.
Теперь я считаю себя вправе как человек, прослуживший столько лет вполне безупречно, довести до сведения Вашего Высокопревосходительства и покорнейше просить Вас доложить Государю Императору истинное положение дела. Оно предупреждает производящееся расследование, но я позволяю себе это сделать, так как никогда не говорил неправды своему Государю и уверен, что никакое расследование моих слов не поколеблет. Я не знаю, что ставится мне в вину, так как сенатор Трусевич, произведя уже около двух недель расследование, не счел нужным меня спросить, т.е. мне не предоставлено того права, которое имеют по закону самые обыкновенные преступники. Вашему Высокопревосходительству известны все те меры, которые я принимал при путешествиях Их Императорских Величеств за последние два года и то обстоятельство, что я лично входил в мельчайшие подробности, касающиеся охраны. Не отступил я от этого правила и в Киеве.
27-го августа начальником охранного отделения мне было доложено, что к нему явился его старинный испытанный сотрудник, который открыл ему много важных дел и сведения которого подтверждались всегда до мельчайших подробностей, и заявил, что к нему на дачу близ Кременчуга прибыло одно лицо, которое он знал только по имени и отчеству и с которым познакомился, будучи в Петербурге у известных своей революционной деятельностью Кальмановича и Лазарева. Лицо это просило сотрудника устроить ему на последние дни пребывания Их Императорских Величеств в Киеве квартиру для большого дела, обещая своевременно посвятить его во все подробности. Я немедленно приказал подполковнику Кулябко сообщить эти сведения начальнику С.-Петербургского охранного отделения, предложив ему разработать группу Кальмановича и Лазарева и иметь тщательное наблюдение за выездом из Петербурга кого-либо из лиц, входящих в ее состав. Кроме того, я немедленно командировал в г. Кременчуг отряд филеров под начальством ротмистра Муева, дабы следить там за появлением указанных сотрудником лиц.
Я настолько серьезно отнесся к этим сведениям, что вызвал к себе из Полтавы полковника Зейдлица и дал ему подробные указания, дабы отозвание из Кременчуга командированного туда из Полтавы полковника Кременецкого и замена его ротмистром Муевым не вызвали никаких сомнений. 28-го я доложил эти сведения покойному министру внутренних дел.
До утра 1-го сентября никаких сведений от сотрудника не поступало, или вернее, никаких сведений мне не было доложено, несмотря на ежедневные доклады подполковника Кулябко, который доложил мне только, что разработка в Петербурге ничего не дала.
Утром 1-го сентября мне было доложено, что к сотруднику накануне прибыло то же лицо, которое посетило его в Кременчуге, и сообщило, что кроме него в Киев приехала некая «Нина Александровна», имеющая при себе бомбы, и еще два или три лица.
Неизвестный остановился, по словам сотрудника, у него в квартире, куда в 12 часов должна была придти «Нина Александровна». По словам сотрудника, ему вечером было поручено отправиться в Купеческий сад и ознакомиться с приметами статс-секретаря Столыпина, министра народного просвещения Кассо, на которых готовилось покушение, так как, по словам прибывшего, они не дерзают посягнуть на драгоценную жизнь Его Императорского Величества, боясь еврейского погрома.
Сотрудник этого поручения не исполнил, сказав своему знакомому, что хотя он и был в Купеческом саду, но близко указанных выше лиц не видел. Эти сведения были доложены киевскому генерал-губер-натору и вкратце сообщены дворцовому коменданту полковником Спиридовичем при отъезде Его Императорского Величества на маневры, при этом подполковник Кулябко доложил мне, что он принял особые меры наблюдения за домом генерал-губернатора, где проживал статс-секре-тарь Столыпин, и установил там даже офицерский пост, чтобы не пускать никого в приемную без опроса.
За квартирою сотрудника было установлено самое тщательное наблюдение под личным руководством опытного заведующего наружным наблюдением.
Я, немедленно испросив по телефону разрешение г[осподина] министра, отправился к нему с докладом, поручив статскому советник Веригину предупредить об угрожающей опасности министра народного просвещения и доложить, что в случае непременного желания Его Высокопревосходительства выехать на смотр потешных, ему будет прислан мотор с чинами охраны.
Доложив подробно статс-секретарю Столыпину все обстоятельства дела, я просил его подчиниться тем же мерам предосторожности, на что он и согласился, хотя и не придал доложенным сведениям особого значения.
Возвратившись домой, я узнал от подполковника Кулябко, что «Нина Александровна» не пришла в 12 часов в квартиру сотрудника и что он приезжал сообщить об этом в Европейскую гостиницу, добавив, что свидание входящих в состав группы лиц должно иметь место в 8 часов на Бибиковском бульваре. Я подробно обсудил, как действовать в случае этого свидания, приказав, если они направятся на линию Высочайшего проезда, их арестовать.
Хотя заявление сотрудника касалось готовящегося покушения на жизнь статс-секретаря Столыпина и министра народного просвещения, я допускал возможность, что злоумышленники могут посягнуть и на Священную особу Государя Императора, а потому принял нижеследую-щие предупредительные меры:
1) Лично объехал полицейский наряд, выставленный по пути возвращения Его Императорского Величества с маневров, громко приказывая полицейским офицерам снять наряд до особого приказания, так как приезд Его Императорского Величества будто бы задержался. Государь Император проследовал благодаря этому совершенно незамеченным.
2) Приказал выставить второй наряд для кружного пути на ипподроме и доложил дворцовому коменданту о необходимости для Его Императорского Величества следовать в театр в закрытом моторе без свиты.
На ипподроме я вторично доложил министру все обстоятельства дела.
Вернувшись в 8 часу домой и наскоро пообедав, я с полковником Спиридовичем объехал наряды, осмотрел театральные подъезды, указав малый подъезд, через который должен был пройти статс-секретарь Столыпин.
При входе в театр, куда я прибыл вслед за мотором Его Императорского Величества, министр сказал мне, что подполковник Кулябко только что доложил ему, что свидание в 8 часов вечера не состоялось, и приказал в первом же антракте выяснить положение дела и обсудить необходимые меры.
В антракте подполковник Кулябко доложил мне, что сотрудник приезжал сообщить ему, что прибывший продолжает быть у него на квартире и должен в 11 часов отправиться на другую, подысканную зло-умышленниками.
Подполковник Кулябко добавил, что он отправил сотрудника немедленно обратно домой.
Все это я тотчас же доложил министру.
В следующем антракте я вновь получил приказание узнать от подполковника Кулябко, нет ли каких-либо новых сведений. Последний мне доложил, что Богров вновь приезжал сообщить, что неизвестный не отлучился из квартиры и получил приказание немедленно вернуться домой и оставаться там безотлучно.
Доклад этот был прерван роковым выстрелом.
Все изложенное приводит к несомненному заключению, что я отнесся к полученным сведениям самым внимательным образом и принял все зависящие от меня меры.
О нахождении Богрова в театре я не знал, да и не мог знать по времени и обстановке и, конечно, никогда ничего подобного не допустил, так как два года по личному убеждению и указанию покойного министра упорно боролся с излишней склонностью начальников охранных отделений более, чем необходимо, доверять сотрудникам, а тем более возлагать на них какие-либо обязанности по охране. Доказательством моего взгляда на этот вопрос служит то обстоятельство, что за 3 дня до приезда Его Императорского Величества в Киев я вернул обратно в Петербург трех интеллигентных филеров центрального отряда только потому, что они не состояли на государственной службе, а я не признавал возможным допустить их к охране даже на улице.
За время заведования полицией я проводил этот взгляд в циркулярах, ревизиях и личных указаниях офицерам, начиная с тех, которые поступали на подготовительные курсы, на которых впервые при мне стали преподавать теорию политического розыска.
Почти месяц прошел с несчастного события в Киеве и за все это время на меня беспрепятственно выливаются целые потоки грязи. Я выдержал это, считая себя не вправе, находясь на службе, выступать с какими-либо опровержениями. Затрагиваются не только мои распоряжения по охране, но моя личная жизнь с инсинуациями на присвоение казенных денег.
Не в целях оправдания, но я все-таки долгом считаю доложить Вашему Высокопревосходительству, что все произведенные мною расходы оправдываются документами; на секретные и не подлежащие оглашению расходы, а тем более мои личные, не истрачено ни копейки.
В остатке 39 000 руб.
Я не буду больше утруждать Вашего внимания, да и слишком тяжело оправдываться, не чувствуя за собою вины.
За свою продолжительную службу по администрации я усиленно подвергался нападкам левых партий, особенно после того, когда в Курске и Минске подавил аграрные и революционные беспорядки. События в Минске подвергались обсуждению Правительствующего Сената, который единогласно признал мои действия правильными. Две бомбы, которые, слава богу, не разорвались, настоятельные угрозы со стороны революционеров, не удержали меня через несколько дней после убийства б[ывшего] начальника Главного тюремного управления Максимовского занять этот опасный пост.
Статс-секретарь Столыпин и министр юстиции статс-секретарь Щегловитов, настаивая на этом моем назначении, прекрасно понимали всю тяжесть предстоявшей мне работы, а потому 24-го октября было испро-шено Высочайшее повеление о назначении меня в Правительствующий Сенат, в случае оставления мною должности без другого назначения, Высочайшее повеление, повторенное при назначении меня на пост товарища министра.
Этим обеспечивалось мое существование, если бы здоровье, пошатнутое службою, не дало мне возможности продолжать таковую. В этой милости я нуждался, так как личными средствами не обладаю, а те дела, которые у меня были, окончательно подорваны теперешними событиями.
Хотя в настоящее время я плохо владею рукою и ногою, но с голоду не умру. Меня интересует только мое доброе имя. С сознанием исполненного долга и со спокойной совестью прошу я об увольнении меня от службы.
Я обращаюсь к Вашему Высокопревосходительству не с просьбою о снисхождении и милосердии, а с просьбою о справедливости. Я прошу для восстановления моего доброго имени суда над собою и милости Государя Императора выслушать мой личный доклад.
Прошу принять уверение в совершенном моем почтении и преданности, П. Курлов.

ГА РФ. Ф. 97. Оп. 1. Д. 1а. Л. 177–183. Копия.

Электронную версию документа предоставил Фонд изучения наследия П.А.Столыпина