09. Протокол допроса заведующего наружным наблюдением Киевского охранного отделения С.И. Демидюка от 17-18 сентября 1911 года.

1911 года, сентября 17 и 18 дня в г. Киеве я, прокурор С.-Петербургской судебной палаты, состоящий при ревизующем сенаторе М.И. Трусевиче, по поручению последнего, расспрашивал нижепоименованного, который показал следующее:

Зовут меня Самсон Иванович Демидюк, 48 лет, православный, потомственный почетный гражданин, под судом и следствием не состою, служу в Киевском охранном отделении, заведую наружным наблюдением, проживаю в г. Киеве, по Бульварно-Кудрявской улице, в д. № 5, кварт[ира] 3.

Я начал свою службу в охранной полиции с 1894 года филером наружного наблюдения, служил в Н. Новгороде, Москве и с 1902 г. состою при Киевском охранном отделении. До 1906 года я был филером, а затем мне поручено было ведать всем наружным наблюдением, каковые обязанности я несу и по настоящее время. Дмитрия Богрова я знаю с момента принятия его в сотрудники начальником Киевского охранного отделения Кулябкой, что случилось осенью 1907 года. Богров сам явился в отделение и предложил свои услуги и был принят на жалованье в 150 руб. в месяц. Сведения, которые он начал давать отделению, всегда отличались большою точностью, и Богров пользовался большим доверием. Я сам неоднократно беседовал с ним на конспиративных квартирах и все, что сообщал мне Богров, – всегда подтверждалось. Я хотя заведовал только наружным наблюдением, но, благодаря доверию начальства, знал почти всех сотрудников и ходил с ним на так называемые «свидания» для отобрания от них сведений.

Богров, как мне известно, сотрудничал в Киевском охранном отделении до апреля 1910 года и дал за это время массу очень ценных сведений; так, по его указаниям была ликвидирована группа анархистов-коммунистов (Сандомирский, Тыш и друг.), переданная для формального расследования в Киевское губернское жандармское управление. Затем по его же сообщениям была ликвидирована группа социалистов-революционеров-максималистов с ответвлением ее в гг. Борисоглебске, Боброве и Воронеже. Дело это было передано в Харьковское губернское жандармское управление. Далее, по указаниям того же Богрова была арестована еврейка, привезшая в Киев с анархистом Рефулом Черным лабораторию для изготовления взрывчатых снарядов. Сам Черный арестован не был из опасения скомпрометировать Богрова, имевшего прочные сношения с Рефулом Черным. Затем, по указаниям Богрова была арестована в Киеве революционерка Юлия Мержеевская с сопровождавшим ее дезертиром-эмигрантом, прибывшие из Севастополя, после неудачной попытки их организовать покушение на цареубийство. Дело это было передано в С.-Петербург и чем оно окончилось – не знаю. По указаниям того же Богрова, в гг. Минске, Москве и отчасти Киеве была арестована группа анархистов-коммунистов с известной Ольгой Таратутой во главе, таковое дело было передано для исследования, кажется, в Московское губернское жандармское управление. Затем из местных дел, по сведениям, сообщенным Богровым, было раскрыто ограбление магазина Вейзенпорта на Пушкинской улице, обнаружены участники ограбления свечного завода, предотвращен побег из тюрьмы анархиста Тыша и арестована группа булочников-анархистов, производившая мелкие грабежи и рассылавшая угрожающие письма с требованием денег. Многие из лиц, задержанных по этим сведениям, были осуждены в каторжные работы, а иные даже казнены. Независимо от всего этого, Богров давал отделению сведения и по студенческим организациям в университете. За всю свою работу, как я уже сказал, Богров получал по 150 руб. в месяц жалованья, но были периоды, когда он получал и больше, причем на командировки и экстренные нужды он получал деньги особо от содержания. В последнее время сведений от Богрова стало поступать все меньше и меньше и ввиду этого он сам предложил уменьшить свое вознаграждение до ста рублей в месяц, каковую сумму и продолжал получать до апреля 1910 года. В это время он заявил, что оставляет свою работу в Киевском отделении и переселяется в С.-Петербург. С тех пор Богров окончательно отошел от сотрудничества в нашем отделении и возобновил свои отношения с Кулябкой только с конца августа 1911 года. Правда, мне известно, что Богров писал Кулябке из С.-П[етер]бурга, что у него есть важные сведения и спрашивал совета, как ему поступить, на что ему рекомендовано было отсюда обратиться к начальнику С.-Петербургско-го охранного отделения и у меня есть сведения, что, действительно, Богров вступил в сношения с полковником фон Коттеном. На дополнительный ваш вопрос отвечаю, что у нас в отделении были и другие ценные сотрудники, сообщавшие важные сведения. Так, собственно говоря, группу социалистов-революционеров-максималистов, о которой я упоминал выше, дал сотрудник, известный под кличкою «Московский» , который раньше жил в Воронеже, Боброве и Борисоглебске; тот же «Московский» давал сведения и по группе анархистов-булочни-ков, параллельно с Богровым. По делу ограбления магазина Вейзенпорта сведения, кроме Богрова, давали и другие сотрудники, а что касается студенческих организаций, то, собственно говоря, Богров давал по ним очень мало сведений и таковые мы получили от других сотрудников. Со времени ухода от нас Богрова я несколько раз встречал его в Киеве и в этом году раза два–три видел его в мае и июне месяцах. Наблюдения за ним не велось, хотя о появлении его в Киеве начальник охранного отделения знал с моих слов. В минувшем августе месяце этого года я впервые узнал о нахождении Богрова в Киеве только 27 числа, когда он вызвал меня по телефону с просьбой устроить ему свидание с «хозяином» (Кулябкой). Я на это ответил Богрову, что начальник дома и предложил ему переговорить со мной. Богров согласился и в Георгиевском переулке, в подъезде одного дома, мы с ним сошлись. Здесь он сообщил мне, что у него имеются важные сведения о готовящемся покушении на жизнь министров Кассо и Столыпина, что он – Богров, виделся с известными революционерами Лазаревым и «Николаем Яковлевичем», прибывшими в Киев для организации этого террористического акта и что с этой целью «Николай Яковлевич» приезжал даже на дачу к нему – Богрову – в Кременчугский уезд, с просьбой о содействии к приисканию безопасной квартиры и указанию наиболее безопасных путей приезда в Киев, так как ввиду массы агентов, собранных в Киеве по случаю предстоящих торжеств, пользоваться обычными путями железнодорожного и пароходного сообщения – небезопасно, при этом Богров сообщил мне, что он предложил «Николаю Яковлевичу» воспользоваться моторной лодкой, которую и обещал предоставить в его распоряжение. Когда Богров закончил свой рассказ, я сказал ему, что сведения его имеют такое важное значение, что их необходимо передать подполковнику Кулябке, план этот одобрил и Богров, пообещав лично подтвердить все начальнику охранного отделения.

Часов около 7 вечера того же дня возвратился подполковник Кулябко, и я подробно доложил ему о беседе с Богровым. Начальник приказал пригласить к нему Богрова и провести его к нему в кабинет не с парадного хода через все отделение, а через черный ход, что я и исполнил около 8 часов вечера. О чем говорил подполковник Кулябко с Богровым – я не знаю, но после ухода Богрова начальник приказал мне учредить неослабное наблюдение за квартирой Богрова, куда, по его сведениям, скоро должен прибыть «Николай Яковлевич», очень важный революционер, лет 28–30 на вид, среднего роста, плотный шатен, плечистый, с небольшой бородкой, одетый в темно-серое английского покроя пальто, в котелке и черных перчатках. Того же 27-го августа вечером я учредил наблюдение за квартирой Богрова по Бибиковскому бульвару в доме № 4. По 31-е августа включительно люди мои наблюдали этот дом, но ни входа, ни выхода субъекта указанных примет не видели. С утра 1-го сентября я получил сведения, что «Николай Яковлевич» ночевал эту ночь у Богрова и что необходимо усилить наблюдение. Распоряжение подполковник Кулябко отдал в 3 часа пополуночи, и я 1-го сентября с 7 часов утра сам стал в наблюдении совместно с тринадцатью другими филерами. До этого времени наблюдение за домом Богрова ставилось обыкновенно с 9 часов утра и продолжалось часов до 10 вечера, так что после этого времени до утра всякий свободно мог пройти в квартиру Богрова, не будучи замеченным агентами. На Ваш вопрос, почему не учредили постоянного внутреннего наблюдения, заменив швейцара или у него поместив агента, отвечаю, что, вероятно, потому, что начальник очень верил Богрову и полагал, что получит точные сведения о его приезде и о предполагаемых его выходах. Однако в действительности, простояв весь день 1-го сентября, мы выхода «гостя» не видели. В 11 час. утра выходил сам Богров, в 12 часов дня вернулся на извозчике. Около половины 8 часа вечера я получил от начальника сведения, что «Николай Яковлевич» скоро должен выйти из дому с двумя браунингами в кармане и на углу Бибиковского бульвара и Владимирской улицы будет иметь свидание с «барынькой» «Ниной Александровной», неизвестных примет, которая передаст бомбу «Николаю Яковлевичу» и потом оба они станут на линии проезда высоких гостей в театр. Мне приказано было неотступно следить и арестовать обоих, если действительно злоумышленники стали бы на пути следования Государя или министров, если же они пойдут в сторону, то не задерживать, а только неотступно наблюдать. Тут же, отдавая эти распоряжения, подполковник Кулябко передал мне билет на парадный спектакль в театр для Богрова, приказал переслать его Богрову через рассыльного филера Поддевкина со словами «от артистки Регины». Я доложил начальнику, что Поддевкина нет в отделении и подполковник Кулябко приказал тогда мне лично передать билет Богрову. Тотчас же я вернулся к своему наблюдению и по пути, на Пушкинской, встретил Богрова, который, пойдя рядом со мною, сказал мне, что он все время ждал билета от Кулябки и не мог дождаться. Я ему передал билет и издали проводил его до театра, чтобы посмотреть, пропустят ли его и когда Богров вошел в театр, я вернулся к своим филерам у дома № 4 по бульвару. Показание, ввиду позднего времени, прерывается до утра 18-го сентября.

Самсон Иванович Демидюк.

Прокурор С.-Петербургской судебной палаты Корсак .

[Продолжение]

18-го сентября 1911 года я, Самсон Демидюк, продолжаю свое показание. В указанный день, 1-го сентября, наблюдение неотступно стояло у дома Богрова до поздней ночи, но выхода человека с указанными приметами не произошло. Часов в 10 вечера, или немного позднее к дому Богрова быстро подъехал с городовыми ротмистр Самохвалов , служащий у нас в отделении. Я подошел спросить, что случилось, и узнал о событии в театре. Самохвалов распорядился оцепить дом Богрова, а сам вместе со мною и другими чинами вошел в квартиру Богрова и занял также и квартиру его родителей. В каждой комнате было постановлено по человеку, все выходы были обеспечены, но при самом тщательном розыске никого в квартире не оказалось. Забрали его переписку, обойму с патронами и что еще – я хорошо не знаю. Помню, что во время обыска кто-то позвонил по телефону и к аппарату подошел ротмистр Самохвалов. С кем и о чем он говорил, я не знаю, но впоследствии, когда вспоминали об этом случае, подполковник Кулябко говорил, что это он говорил, но так условно, что его трудно было понять. В квартире была оставлена засада до 5-го сентября. В это время, как я узнал впоследствии, были звонки по телефону к Богрову и разговаривал с вызывавшими бывший в засаде чиновник нашего отделения Батюшков . О чем велись эти переговоры – мне неизвестно. Знаю также, что в засаду попал некто Скловский, приходивший к Богрову. Сестра этого Скловского – Берта , принадлежала к группе анархистов-коммунистов. Вот все, что мне известно о Богрове, о его деятельности и о его преступлении в связи с моею деятельностью, как чиновника Киевского охранного отделения. Сведения свои Богров всегда давал на конспиративной квартире нашего канцелярского чиновника Бубнова или через него сообщал их письменно. Держался он всегда очень конспиративно, в отделение не ходил и никто его там не знал. Мои филеры почти все знали его в лицо, но не как моего агента, а как состоявшего в наблюдении революционера, известного под кличкой «Капустянского» . В последнее время, вплоть до конца августа 1911 года никто из них «Капустянского» в Киеве не видел. 27-го августа вечером был первый случай, когда Богров был у начальника в отделении, куда я привел его через черный ход. Был ли он после этого случая еще в отделении, – я не знаю и мне неизвестно, что он однажды ночью явился к отделение и запиской вызвал начальника, который сам, уже раздетый, открывал ему дверь в свою квартиру. Где еще сообщал свои сведения Богров и где они встречались в последние дни, я не знаю. Я только из газет теперь узнал, что Богров сообщал свои сведения Кулябке, Спиридовичу и Веригину в Европейской гостинице после обеда. За последние дни своего пребывания в Киеве Богров, как и прежде всегда, под наблюдением не состоял, и я, и начальник безусловно доверяли ему и в проверке его действий надобности не видели. От квартиры Богрова до театра ходу минут пять, а езды и того менее. Мне неизвестно, сам ли Богров приехал в Киев, или его вызвал подполковник Кулябко. Во время августовских торжеств Кулябко ведал только свое наблюдение, а расстановкой по постам охраны всецело распоряжался полковник Спиридович. В его же распоряжение было командировано от меня 80 человек филеров, как он ими распоряжался – я не знаю. В день 1-го сентября и раньше от нас не было нарядов ни в театре, ни в местах Высочайших проездов и по пути следования министров. Вообще эта часть нас совсем не касалась. Сколько дано было билетов в театр полковнику Кулябке и как он ими распорядился – я не знаю.
Что касается дела о застрелившемся 26 августа сего года в охранном отделении Муравьеве, то мне известно об этом следующее: 23-го авгу-ста 1911 года служащий у нас в отделении ротмистр Вахнин вечером показал мне секретные сведения, из коих видно было, что на углу Панелевской и Караваевской ул. в г. Киеве в доме № 1/23, в квартире под № 7 проживает, по-видимому нелегально, подозрительный человек. Примет его указано не было. Придавая серьезное значение этим сведениям, по указанию ротмистра Вахнина, с утра 24 августа я поставил наблюдение за этим домом. По домовой книге видно было, что там помещалась квартира и контора Киселевича, а в ней проживала некая Мария Муравьева и одно время жил по паспорту Бизюкова человек, оттуда недавно выбывший. Наблюдение в тот же день, 24-го августа, взяло из этой квартиры молодых мужчину и женщину, посетивших дом № 96 на углу Васильковской и Полицейской улиц; тогда и этот дом взят был под наблюдение. 25-го августа тот же человек с другой дамой из дома № 96 по Васильковской улице посетили Байково кладбище. Наблюдаемый человек вел себя очень осторожно и все время осматривался, улавливая наблюдение. Обо всем этом я доложил начальнику отделения, который приказал мне назавтра взять этого человека. Соответственно этому я с утра 26-го августа назначил в наблюдение за неизвестным трех расторопных сильных филеров и приказал им на улице арестовать неизвестного и доставить его в охранное отделение. Часов около 12-ти мои люди привезли неизвестного в отделение, предварительно поверхностно ощупав его, и сдали мне. В отделении на подъезде было много «союзников» – я пригласил неизвестного в соседнюю пустующую комнату, куда и сам вошел вслед за ним. Сделав несколько шагов вперед, неизвестный быстро выхватил из кармана маленький браунинг, круто повернулся ко мне лицом и выстрелил себе в правый висок. Произошло это в несколько мгновений. Самоубийца скоро скончался, а я распорядился немедленно ликвидировать его связи. Из женщин первая, проживавшая на Караваевской, оказалась Марией Муравьевой и в застрелившемся впоследствии опознала своего родного брата, а вторая, жившая в д. № 96 по Б. Ва-сильковской, оказалась Матвеенко, служащая на городских бойнях. Что у них оказалось по обыску, – я не знаю. Впоследствии, как мне известно, выяснилось, что неизвестный под фамилией и по паспорту Алексея Бизюкова прибыл с некоей Татьяной Маликовой из Н. Новгорода и оба поселились по Караваевской в д. № 23, что произошло 17-го июля сего года. 19-го августа Маликова выбыла из Киева, отметившись в Москву, а Бизюков – кажется 13 августа, выбыл неизвестно куда. Последующим наблюдением за ним было установлено, что он проживал по Б. Васильковской улице в д. № 96 и в действительности он оказался крестьянином Рязанской губернии Александром Ульяновичем Муравьевым. Когда впервые поступили в охранное отделение сведения о Муравьеве и почему только 23-го августа мне о нем сообщили для установки наблюдения – я не знаю; утверждаю только, что с утра 24 августа до последнего момента он был у меня под наблюдением. Имел ли связи Богров с покойным Муравьевым и стоит ли его самоубийство в какой-либо связи с делом 1-го сентября – я решительно не знаю. Эту группу по Муравьеву наблюдали филеры: 1) Ледник , 2) Рубен , 3) Бурденев, 4) Мошков, 5) Дажаев и 6) Опсе , из них Мо-шков и Ледник – киевские филеры, Дажаев – Саратовский, Опсе – Рижский, а остальные не знаю откуда. По прочтении мне всех показания, прошу Вас исправить мою ошибку: была арестована группа анархистов не с Ольгой Таратутой во главе, а с братом ее Леонидом Таратутой. Больше ничего к своему показанию добавить не имею.

Самсон Иванович Демидюк.

Прокурор С.-Петербургской судебной палаты Корсак.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 1. Д. 70–76. Подлинник.

Электронную версию документа предоставил Фонд изучения наследия П.А.Столыпина