В.М. Пуришкевич. Дневник. 21 ноября 1916 года.

Сегодня, ровно в 9 ч. утра, ко мне приехал князь Юсупов. Это молодой человек лет 30 в форме пажа, выполняющий, очевидно, военный ценз на звание офицера.

Мне он очень понравился и внешностью, в которой сквозит непередаваемое изящество и порода, и, главным образом, духовной выдержкой. Это, очевидно, человек большой воли и характера, качества, мало присущие русским людям, в особенности аристократической среды.

Он просидел у меня более двух часов.

«Ваша речь не принесет тех результатов, которые вы ожидаете»,— заявил он мне сразу. «Государь не любит, когда давят на его волю, и значение Распутина, надо думать, не только не уменьшится, но, наоборот, окрепнет, благодаря его безраздельному влиянию на Алексавдру Федоровну, управляющую фактически сейчас государством, ибо Государь занят в ставке военными операциями».

«Что же делать?»— заметил я. Он загадочно улыбнулся и, пристально посмотрев мне в глаза немигающим взглядом, процедил сквозь зубы: «Устранить Распутина». Я засмеялся.

«Хорошо сказать,— заметил я,— а кто возьмется за это, когда в России нет решительных людей, а правительство, которое могло бы это выполнить само и выполнить искусно, держится Распутиным и бережет его как зеницу ока».

«Да,— ответил Юсупов,— на правительство рассчитывать нельзя, а люди все-таки в России найдутся». — «Вы думаете?» — «Я в этом уверен! И один из них перед вами». Я вскочил и зашагал по комнате.

«Послушайте, князь, этим не шутят. Вы мне сказали то, что давным-давно сидит гвоздем в моей голове. Я понимаю не хуже вашего, что одними думскими речами горю не помочь, но утопающий хватается за соломинку, и я за нее схватился. Выход, о котором вы говорите, не представляется для меня неожиданным, больше того, несколько лет тому назад, при жизни покойного В. А. Дедюлина, бывшего, как вы знаете, дворцовым комендантом, я специально ездил к нему в Царское Село, состоял с ним в близких отношениях, исключительно затем, чтобы убедить его в необходимости немедленно ликвидировать Распутина, создав для этого подходящую обстановку, ибо уже и тогда мне было ясно, что Распутин является роковым человеком для Династии и, естественно, для России.

«И что же?» — спросил Юсупов. «Как видите, ничего: Распутин жив и по сей день. Дедюлин, очевидно, не дерзнул взяться за это дело, ибо ужас положения в том, что масса высших сановников наших, типа Саблеров, Раевых, Добровольских, Протопоповых, Штюрмеров, Воейковых, строят свою карьеру на Распутиных, и малейшая оплошность лица, которое пожелало бы избавить Россию от этой язвы, стоило бы головы инициатору, с одной стороны, и, с другой,— содействовала бы вящему укреплению значения при Дворе этого гада.

«Вы правы,— заметил Юсупов.— Знаете ли вы, что Распутин охраняется сыщиками, поставленными со стороны трех учреждений?» «Что вы!»

«Да, да. Его охраняют шпики от Министерства Императорского Двора, по желанию Императрицы, шпики от Министерства Внутренних Дел и шпики от... отгадайте от кого еще?» «Не сумею вам сказать!» «Не удивляйтесь!.. и шпики от банков».

Я усмехнулся. Князь, заметил я, я перестал удивляться чему бы то ни было в России. Я ничего не ищу, ничего не добиваюсь, и если вы согласны принять участие в деле окончательного избавления России от Распутина, то вот вам моя рука, обсудимте все возможности этой операции и возьмемся за ее выполнение, если найдем еще несколько подходящих лиц, не привлекая к делу никого из слуг в целях соблюдения тайны.

«Двоих я могу уже вам указать»,— с живостью заметил Юсупов, пожимая мне руку.

Если вы свободны сегодня, приезжайте ко мне, они у меня будут, и вы с ними познакомитесь. Мы обсудим вопрос, и если четырех нас окажется мало, то подыщем еще кого-либо из наших друзей, а я вам сообщу мой план, исполнимость коего будет находиться в прямой зависимости от степени душевного спокойствия Григория Ефимовича и желания его посетить мой дом вечером в один из ближайших дней. На этом мы расстались.