Вступительные речи защиты

а. Вступительная речь в защиту подсудимого Олендорфа

Ашенауэр: Господин председательствующий! Высокий трибунал!

После представления документов со стороны обвинения по делу Соединённые Штаты против Олендорфа и других, задачей защиты будут комментарии самих документов. Защита способна указать на ошибки, чтобы прояснить трибуналу положения которые противоречат сами себе, в некоторых случаях устранив ценность документов приобщённых в качестве доказательств, также как и уменьшив ценность всех доказательств предъявленных обвинением. Однако, всё это не отменяет того факта, что казни имели место. Следовательно долгом защиты будет обсуждение того как происходила эта отвратительная драма на Востоке.

Люди, обвиняемые в данном трибунале, признают, что большинство из них совершало деяния, в которых их обвиняют –

а. При предполагаемой самообороне от имени третьего лица (так называемое деяние при предполагаемой защите третьих лиц – Putativnothilfe[1] это принятый технический термин немецкой юридической терминологии).

b. В условиях предполагаемой чрезвычайности действуя в целях спасения третьего лица от непосредственной опасности которой нельзя избежать (так называемой «Putativnotstand[2]» в соответствии с немецкой манерой выражения)

Данная защита имеет юридическую важность, так как не существует национального свода законов и ни одной уголовной системы, в которых реабилитирующие причины приводимые подсудимыми не имели бы некоторого веса. То как эти причины приводятся в терминологии уголовной системы различных наций не относится к делу; в настоящее время, также не относится к делу, то в какой мере эти причины образуют освобождение от наказания или смягчающие обстоятельства, независимо от того могут ли они считаться в качестве предварительного условия для устранения незаконности, в качестве предварительного условия устраняющего виновность или в качестве смягчающих обстоятельств; сейчас важным является лишь общее утверждение о том, что эти причины могут повлиять «где-то» и «как-то» на наказание и следовательно должны быть исследованы.

Однако исследование соотношения данных причинах, возможно лишь, когда ясно установлены юридические принципы в соответствии, с которыми  можно судить об условиях и последствиях причины освобождения от вины или обстоятельствах смягчающих наказание. Сначала следует выяснить это положение.

Так называемая общая часть закона № 10

Не существует уголовного кодекса, который бы просто ограничивал себя изложением состава преступления. Напротив, всякий национальный уголовный кодекс содержит большое количество норм, которые определяют общие условия, которые делают деяние наказуемым правонарушением, условия которые фундаментально являются общими для всех преступлений, будь то форма точного распоряжения, будь то форма общего права, внесённая в систему решением суда или публикацией членов юридической профессии. В данную группу попадают, среди прочих, причинно-следственная связь, умысел и неосторожность, покушение и подготовка, само исполнение и простое участие, ясность ума и возраст, сроки, далее, важно следующее, правила о самообороне, включая предполагаемую самооборону [Putativnotwehr]  и правила о деяниях совершённых при защите иных лиц находящихся в опасности, включая случаи, когда такая опасность лишь предполагалась.

Ничто из этого не применимо к закону № 10. Помимо утверждения принципа «nulla poena sine lege poenali praevia[3]» как отрицательного, он всего лишь содержит нормы устанавливающие неограниченными некие деяния, юридически не соответствуя тому факту, что деяния совершались ответственными чиновниками и создавая тот факт, что деяния совершались по приказам. Иные нормы, которые обычно находятся в «общей части» всякого уголовного кодекса не содержатся в законе.

Нет сомнения в том (и в связи с рассмотрением дел военные трибуналы сами делали заявления в данном отношении), что молчание закона № 10 не следует интерпретировать, таким образом, как если бы не имелось причин, обстоятельств и условий, которые делают деяние наказуемым правонарушением или исключают наказание. В этом нет вопроса. Обстоятельства, такие как нормы о ясности ума, возрасте, что касается вины, самооборона и деяния совершённые под воздействием чрезвычайности, и т.д., независимо от того установлены ли они писаным законом или общим правом, просто незаменимы. Вопрос заключается в том, какие источники следует использовать для проблем, не урегулированных законом № 10.

Если закон № 10 являлся бы специальным национальным законом, то было бы очень просто ответить на данный вопрос. Следовало всего лишь обратиться к общей части уголовного кодекса той страны которая приняла этот закон, также как, так называемые уставы о наказаниях в германском праве опускают у себя «общую часть» и ссылаются на соответствующие общие нормы в германском уголовном кодексе, закон № 10 лишён такой возможности. Причина этого заключается в том, что данный закон, исходя из своего происхождения, является международным соглашением заключенным четырьмя подписавшими державами для детального внедрения, Московской декларацией[4] от 30 октября 1943 и Лондонской декларацией[5] от 8 апреля 1945. Однако, данное соглашение было заключено четырьмя суверенными державами с равными правами, каждая из которых имеет свою собственную уголовную систему. Таким образом, невозможно, просто использовать видные правила уголовного кодекса, советского уголовного кодекса 1926, английское или американское уголовное право в качестве «общей части» закона № 10.

Какая правовая система должна формировать основу для «общей части» закона № 10?

Существуют следующие фундаментальные возможности:

Применяется право того государства которое осуществляет правосудие в конкретном деле. Следовательно, в данном деле трибунал должен опираться на общие правила уголовного закона Соединённых Штатов Америки для заполнения пробелов закона № 10.

Такое решение имело бы одно неоспоримое преимущество, а именно, точные сведения о применимых законах со стороны трибунала, который выносит решение. С другой стороны, эти преимущества перевешиваются значительными недостатками. Это, прежде всего, вопрос о том применяется ли федеральный уголовный закон или уголовный закон отдельного штата. Так как последняя возможность исключается, пробелы закона № 10 могут быть заполнены федеральным уголовным законом США. Однако судя о деяниях, осуществлённых под давлением чрезвычайности и самообороны в соответствии с федеральным уголовным законом США, возникают те же сомнения, как и те, которые возникают против субсидиарного использования англо-американской правовой системы, при суждении о европейских континентальных условиях.

Доктрины этих правовых систем о законодательных актах по самообороне и деяниях совершённых в состоянии чрезвычайности, основанные на прецедентном праве, чужды европейской правовой мысли, то есть обязательно приводят к неправильным результатам в случае применения к поведению подсудимых. В соответствии с американским правом, сфера законодательных актов о самообороне чрезвычайно узкая, в сравнении с европейской концепцией; принципы законодательных актов, посвященные предполагаемой самообороне даже не раскрываются. Похожим образом в английском праве, самооборона формирует часть состава преступления и поэтому, не несёт такой же обширной и фундаментальной важности как есть в европейском праве. Следовательно, восполнение пробелов в законе № 10 американским статутным или общим правом, несомненно, нарушит преобладающий принцип о том, что о деянии можно полностью судить, если представлен его социальный и юридический контекст; не согласуется с принципом материального правосудия, формулировка закона № 10, если принципы чуждые немецкой и европейской концепции права применяются при рассмотрении относящихся  к делу различных типов поведения, таких как действия при чрезвычайности или предполагаемой чрезвычайности, действия при самообороне или предполагаемой самообороне.

Наконец, есть ещё одна важная причина, которая говорит против дополнительного применения юридического кодекса нации, суд которой рассматривает дело. Выводы о действиях подсудимого отличались бы – и это бы действовало вопреки справедливому наказанию – если бы каждый суд возвращался к своему национальному праву для дополнения вопросов, о которых молчит закон № 10. В таком случае неизбежным было бы то, что интерпретация концепции вменяемости, например, французским судом, отличалась бы от английского суда. Результатом чего было бы, в идентичных делах – разницу в возрасте также следует учитывать – одного подсудимого оправдали бы, при том, что другого приговорили, в силу того, что он был передан суду иной союзной нации. Субсидиарное применение lex fori[6] следовательно не является удовлетворительным решением.

Следует применять национальное право подсудимого. Для того, чтобы заполнить пробелы, оставшиеся в законе № 10 в сфере общих норм, следовательно, должна применяться общая часть германского уголовного кодекса в деле, которое следует такой доктрине.

В общем и целом, такое решение имеет недостаток в том, что суд a priori[7] не знаком с этим законом. Однако, это перевешивается значительными преимуществами. Общая часть германского уголовного кодекса (как и австрийские, швейцарские и русские законы) является характерным представителем европейской правовой системы с её тенденцией излагать точные, и в то же время общие нормы, в особенности в отношении деяний совершённых в состоянии чрезвычайности и самообороны. Более того, этот закон не только гипотетически, рассматривает руководящий принцип о поведении подсудимого. Подсудимые также психологически будут вынуждены признать действие данного законодательства в отношении себя в полной мере; они не смогут защищаться исходя из того, что их судят по «зарубежному уголовному закону». Наконец, международное право говорит в пользу применения германского уголовного права в субсидиарном порядке; так как, подсудимые совершили свои деяния на оккупированной вражеской территории, эти деяния следует рассматривать в соответствии с теорией популярной в континентальной Европе, как совершённые в границах Германии в рамках уголовного кодекса.

Следует применять закон места преступления. Так как действия подсудимых «географически установлены» в рамках Московской декларации от 30 октября 1943, такой закон просто установить; это уголовный кодекс Советского Союза (уголовные кодексы Российской Советской Федеративной Социалистической Республики от 1926, Украинской Республики от 1927, и любые особые законы, которые могли быть приняты федерацией).

Следующие соображения говорят в пользу субсидиарного применения данного закона. Во-первых, в соответствии с Московской декларацией от 30 октября 1943 (которая в соответствии со статьей I является неотъемлемой частью закона № 10) закон места преступления географически устанавливает определённое место вынесения судебного решения; исполнители «будут отосланы в страны, в которых были совершены их отвратительные действия, для того, чтобы они могли быть наказаны в соответствии с законами этих освобождённых стран[8]». Более того, применимость lex loci[9] прямо подчёркивается в самом обвинительном заключении; и это естественно, должно быть правдой не только для аргументации обвинения, но также для любых смягчающих или оправдывающих обстоятельств. Наконец, применение lex loci также соответствует идеалу правосудия.

Наконец, следует применять закон государства-жертвы – и вновь в данном случае, уголовный кодекс Советского Союза.

Факты, которые говорят в пользу вышеуказанного принципа также применимы и здесь. Данный принцип далее поддерживается с точки зрения правовых систем признанием его как «реального или Schutzprinzip[10]» в международном уголовном праве; он поддерживается, с точки зрения территориальной применимости, но помимо прочих решений, он оправдывает желание воздания со стороны наиболее пострадавшего государства.

Следующее покажет, что в первую очередь, применение советского уголовного закона и в противном случае, германского уголовного закона, в дополнение к «общим нормам» для восполнения пробелов в законе № 10 являются предпочтительными нежели остальные возможности. Такой выбор даёт ещё одно очень важное преимущество. Для проблем обсуждаемых в настоящем деле, а именно оценки деяния самообороны и деяний в чрезвычайности, две правовые системы показывают поразительную схожесть, обе являются образцами характерной европейской концепции уголовного закона, с её тенденцией к систематическому обобщению и непохожестью на прецедентное право. Это легко объясняется историческими ссылками. Так уголовный кодекс Российской Советской Федеративной Социалистической Республики 1926, значительно основан на российском уголовном кодексе 1903; однако, последний восходит к решающему влиянию германской доктрины преобладавшему в 1900. Когда мы сравниваем германские и советские законодательные акты о самообороне и деяниях совершённых в чрезвычайности, мы приходим к «скрещиванию», «усреднённому правилу», результату недостижимому при сравнении континентального европейского и англо-саксонского уголовного закона, при имеющихся различиях между двумя правовыми системами.

Суд призванный разрешить особенное дело лишь тогда способен оценить аргументы подсудимого, если его оценка будет основана на так называемом европейском «скрещивании» законодательных актов о самообороне и деяний совершённых при чрезвычайности. Эти правила следует далее обсудить и представить аргументы для суждения о подсудимом в соответствии с этими правилами.

Юридические предпосылки деяний совершённых в предполагаемой чрезвычайности и при предполагаемой самообороне, в соответствии с европейской юридической концепцией.

Предпосылки этих двух юридических концепций для начала следует исследовать раздельно, в соответствии с германским правом и в соответствии с советским правом; соответственно, следует установить какие предпосылки являются общими для обеих правовых систем; результат даст вышеуказанное «скрещивание», на котором можно основывать подлинную оценку действий подсудимых.

I. Самооборона

В соответствии с германским правом

Самооборона рассматривается (статья 53 уголовного кодекса) так называемым освобождением от ответственности; там где установлена самооборона не стоит вопрос незаконности деяния; деяние не только оправдывается, но даже поддерживается законом. Предпосылка для самообороны это незаконность нападения, т. е. нападение, которое атакуемое лицо не должно допускать. Нападение пока не началось. Самооборона также допустима перед лицом неизбежной угрозы нападения.

Действия по защите всех охраняемых интересов подпадают под самооборону, что не ограничено действиями по защите жизни и здоровья. Следовательно, также государство, как таковое, существование нации, угроза жизненным интересам нации можно защищать самообороной. Охраняемые интересы, таким образом, более многочисленны, чем в англо-саксонском праве.

Самооборона, в особенности самооборона государства, не только подвергшийся нападению человек, но и любое третье лицо, вправе действовать в рамках самообороны. Это особенно важно, в отношении так называемой самообороны в интересах государства. Для самообороны в пользу государства, государство всегда образует деяние защиты третьего лица и следовательно может осуществляться третьим лицом.

Никакого сравнения с ценностью охраняемых интересов не проводиться в случае с самообороной, и этого не существует, и в случае обороны государства. Единственная мера по оборонительным действиям это всегда интенсивность нападения.

Предполагаемая самооборона и деяния при предполагаемой самообороне третьего лица. Хотя эти концепции не сформулированы в законе, они в целом признаются в теории и судебной практике. Они существуют там, где исполнитель ошибочно предполагает «незаконность нападения». Если ошибка неизбежна, предполагаемое состояние самообороны служит в качестве освобождения от ответственности; однако, если ошибки можно было избежать, юридическая значимость такой самообороны оспаривается; согласно одному мнению, подсудимый не может быть приговорён за действие с умыслом; при этом менее распространённое мнение образует фактор обстоятельства смягчающего вину, с расчётом на то, что умысел остаётся. Однако, согласно обоим мнениям, невозможно, делать подсудимого ответственным в полной мере за уголовную вину, если, с учётом фактической ошибки, он верил в то, что его деяние должно было быть оправданным.

В соответствии с советским правом

В соответствии с советским правом (статья 13, параграф 1 уголовного кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической Республики и остальных республик Союза от 1926 года)  концепция самообороны, по сути совпадает с германской концепцией. Самооборона может применяться и государством и в особенности к советским организациям как таковым. В отличие от германского права, советское право даже называет verbis expressis[11], что самооборона может осуществляться в пользу государства (для дальнейших подробностей сравните Маураха[12], «System des russischen Strafrechts[13]» 1928, страница 101). Как и в германском праве, не предусматривается зафиксированных пропорций между конфликтующими интересами. В профессиональных публикациях не разъясняется, является ли деяние, совершённое в помощь третьему лицу образующим освобождение от ответственности или невиновность.

Предполагаемая самооборона и деяния для предполагаемой самообороны в защиту третьего лица. Как и в германском праве, это не излагается в законе, но признаётся в судебной практике и литературе (смотрите Маураха, там же, стр. 102). С ней обращаются таким же образом, как и с фактической ошибкой. Она исключает умысел, вина, по крайней мере, смягчается; нематериально можно ли было избежать ошибку.

II. Состояние чрезвычайности

В соответствии с германским правом

Регулирование о состоянии чрезвычайности (Notstand[14]) имеющееся в существующих законах недостаточно, не кодифицировано и приводится для отдельных случаев и ситуаций. Фундаментальное решение Верховного суда Рейха, том 61, страница 242 и последующие, разъясняет положение. В соответствии с ним применяется следующее:

В целом проводится разграничение между состоянием чрезвычайности как оправданного деяния и состоянием чрезвычайности просто устраняющем вину. Общим фактом в обоих случаях является то, что охраняемый законом интерес должен находится под непосредственной угрозой, которую можно предотвратить только нарушением иного охраняемого законом интереса, не имеющего связи с первым. Если угрожаемый интерес имеет большую ценность, тогда состояние чрезвычайности образует почву для освобождения от ответственности; если интерес не может быть оценён и если существует угроза жизни и здоровью исполнителя или родственника (уголовный кодекс, раздел 54) тогда состояние чрезвычайности образует причину устраняющую вину.

Национальная чрезвычайность принципиально признаётся в рамках тех же самых границ в качестве содействия государству в чрезвычайном случае (Staatsnothilfe[15]). В соответствии с решением Верховного суда Рейха от 3 апреля 1922, дело II, 791 122, ситуацию острой опасности в особенности образует «подпольная деятельность элементов сопротивления населения на территории и в результате усиление опасности для данной территории». Более того, Верховный суд Рейха, том 60, страница 318, признал так называемое постоянное состояние чрезвычайности и заявил о том, что постоянная опасность, которую представляет конкретное лицо для общества, в определённых обстоятельствах, оправдывает его ликвидацию путём убийства в качестве чрезвычайной меры. Вопрос о том позволяет ли национальная чрезвычайность убить человека с другой стороны, Верховный суд Рейха оставил открытым. Вопрос широко обсуждался, в особенности в период последовавший после Первой мировой войны, но никогда так и не был ясно разрешён.

 Предполагаемое состояние чрезвычайности. Закон не приводит определённого регулирования об этом, но оно признаётся в общем праве в доктрине и юриспруденции. Принципиально с ним обращаются также как с предполагаемой самообороной (смотрите выше).

В соответствии с советским правом

Более современный, чем германский закон, советский уголовный закон приводит, в разделе 13, параграфе 2 уголовного кодекса, норму о состоянии чрезвычайности. Таким образом, достигнута цель, к которой германское законодательство стремилось долгое время. Конечно данное регулирование самое общее. Чрезвычайные деяния неограниченно допустимы, если они необходимы для защиты высших интересов при том, что опасность нельзя предотвратить иным образом (Маурах, там же, стр. 103). Образует ли это освобождение от ответственности или просто юридическое извинение не ясно. Не существует юридического регулирования предполагаемого состояния чрезвычайности, но с ней обращаются как с ошибкой и таким образом относят в ту же категорию, куда и предполагаемую самооборону.

Результаты сравнения обеих правовых систем. Если исследовать элементы общие в обеих правовых системах, будет обнаружена схожесть в концепциях этих правовых терминов.

Самооборона. Все охраняемые интересы могут являться предметом самообороны, в частности выживание государства и жизненные интересы нации, представляющей государство. Если существованию государства или нации прямо угрожают, любой гражданин – и не только назначенный для данной цели государством – может действовать в их защиту. Степень самообороны или действия в защиту третьего лица (Nothilfe[16]) различается в соответствии с тяжестью нападения и не исключают убийство. Ошибка о предпосылках самообороны или действия в защиту третьего лица должна рассматриваться как ошибка в фактах и образовывать, в соответствии с избегаемостью и также степенью тяжести отдельной ошибки, юридическое извинение или, по крайней мере, смягчающее обстоятельство.

Состояние чрезвычайности. В соответствии с обеими правовыми системами, состояние чрезвычайности всегда имеет субсидиарный характер – то есть так называемое крайнее средство. Все юридические интересы могут находится в состоянии чрезвычайности, в особенности государство и его учреждения также как и благополучие нации. Состояние чрезвычайности признаётся тогда, когда угрожаемый юридический интерес значительно выше, чем интерес напавшего исполнителя преступления. Предполагаемое состояние чрезвычайности, в принципе, рассматривается как тяжкая ошибка – то есть, рассматривается таким же образом как предполагаемая самооборона.

Категоризация конкретного дела с учётом установленных предпосылок юридического характера. На основе исследования европейского «скрещивания» о юридическом предположении подсудимого Олендорфа, следует  установить в какой мере подлинные обстоятельства, в которых действовал подсудимый корреспондируют предпосылкам уголовного дела описанного выше. Однако, перед этим, следует сослаться на применяемый метод.

Подсудимые и в частности Олендорф, не заявляют о том, что были созданы реальные условия для действия в защиту угрожаемой нации (Staatsnothilfe) или участия в самообороне государства (Staatsnotwehr). Но они представляют то, что в виду особой ситуации, в которой они оказались и в которой их призвали действовать, они субъективно предполагали, что имеются условия для вышеуказанных правовых концепций. Нет необходимости исследовать вопрос действительно ли существовала ситуация вызывающая самооборону или чрезвычайность – то есть (используя германскую терминологию) существовало оправдание. Вместе с тем, нам не следует упускать из виду исследование, которое следует и которое обсуждает объективные условия для действия в рамках самообороны и состояния чрезвычайности. Такое исследование необходимо для того, чтобы установить, где именно, подсудимый Олендорф совершил ошибку о допустимости своих действий; потому что, по большей мере концепции подсудимого корреспондировала объективная ситуация, придающая весомость его защите, тем, что по ошибке, он считал свои действия оправданными или необходимыми.

После подобного введения и на основе заявления подсудимого, следует провести исследование в соответствии со следующими точками зрения:

1. Объективные условия, то есть условия, которые существовали не просто в уме подсудимого, но являлись действительными фактами – характер войны против Советского Союза.

2.Субъективные условия, то есть условия, которые не являлись действительными фактами, однако субъективным предположением, которое, могло привести к ошибке подсудимого о том, что возникли условия для действия в защиту угрожаемой нации или состояние национальной чрезвычайности – восточноевропейская еврейская проблема в качестве части проблемы большевизма; происхождение и импорт навязчивой идеи о том что решения проблемы  «большевизма против Европы» можно достичь «решением» еврейской проблемы и в своей конкретной сфере только неограниченным исполнением приказа фюрера.

Для классификации этих объективных и субъективных условий, то есть, вопроса о причине вышеуказанной навязчивой идеи, я вызвал эксперта, профессора, доктора Рейнхарта Маураха.

Кроме того, не требуется отмечать, что состояние войны как таковое не оправдывает экстраординарные действия, запрещённые писаным и общим международным правом с точки зрения самообороны, и состояния чрезвычайности. Если бы в этом было дело, международное право осталось бы всего лишь иллюзией, так как, по крайней мере, одна из воюющих сторон могла бы говорить о действиях в рамках самообороны – при том, что у обеих сторон была бы свобода заявлять о состоянии чрезвычайности.

Война сама по себе не предусматривает законных оправданий для самообороны или состояния чрезвычайности. Но предварительное условие заключается в том, что есть реальная война в строгом смысле международного права, вооружённое столкновение между двумя государствами; но если вооружённое столкновение с самого начала имеет аспект значительно превышающий военные меры и их рамки, если другими словами, цели войны и методы войны, явно ожидаемые от одного из противников являются настолько «тотальными», что в ответ на них, не могут применяться традиционные концепции и границы международного права, невозможно отказывать в средствах самообороны и состоянии чрезвычайности – даже в рамках войны – противнику такого государства.

Следовательно, необходимо исследовать, можно ли дать Советскому Союзу квалификацию в качестве подобного противника – надлежащего противника в смысле международного права. Характер Советского Союза как государства и соответственно, как потенциального военного противника, не отрицается. Но вопрос заключается в том нельзя ли считать Советский Союз с учётом своей идеологии и идей на которых он основан, такой воюющей стороной, учитывая цели войны и методы Советского Союза, предполагающей создание ipso facto[17] положения военной самообороны допустимой международным правом.

Кроме того, подсудимые ссылаются на отданные приказы и состояние чрезвычайности вызванное этими приказами. Что касается данного вопроса, доктор Гавлик собирается дать подробные пояснения. По этой проблеме приказов вышестоящих начальников оспаривается устав и закон № 10 Контрольного совета. Я лишь хочу привести некоторые цитаты из отрывков на английском языке – не немецкой, работы.

Профессор Оппенгайм[18] заявил в своей книге «The Law of Nations[19]»:

«Нарушения правил войны являются военными преступлениями, только если они совершены без приказа заинтересованного воющего правительства. Если военнослужащие вооружённых сил совершают такие нарушения по приказу своих правительств, такие нарушения не являются военными преступлениями и не могут быть наказаны противником; однако, последний, может предпринять репрессалии[20]. Если военнослужащим вооружённых сил приказано военными командирами совершать нарушения, военнослужащие не могут быть наказаны, так как только командиры являются ответственными и последних, таким образом, возможно, наказывать как военных преступников после пленения противником».

Американский специалист по международному праву Джордж Мэннер, пишет в статье «The Legal Nature and Punishment of Criminal Acts of Violence Contrary to the Laws of War[21]»:

«Принцип о том, что военнослужащие вооружённых сил страны не являются лично ответственными и таким образом, не могут быть наказаны за деяния противоречащие правилам войны и совершённые ими по приказу или при одобрении своего правительства или военных начальников, не является частью кодифицированного права войны. Вместе с тем, по крайней мере, он понимается общепризнанным принципом, как принципом вытекающим из военных уставов держав в качестве общего закона войны с 1914».

Статья 347 американских правил сухопутной войны, подготовленных под надзором главного военного прокурора и опубликованных военным департаментом США в 1940, применяемых и сегодня, говорит – после перечисления возможных военных преступлений –

«…Отдельные лица вооружённых сил не могут быть наказаны за правонарушения в случае их совершения по приказам или с санкции своего правительства или командиров. Командиры, приказывающие о совершении таких деяний или в рамках полномочий которых они совершаются войсками, могут быть наказаны той воюющей стороной в чьи руки они попадут».

Такой же точки зрения придерживались до 1944 компетентные британские власти в британском руководстве по военному праву. Статья 443 гласит далее, после перечисления возможных военных преступлений:

«Однако, важно отметить, что военнослужащие вооруженных сил, которые совершили такие нарушения признанных правил войны по приказу своего правительства или своего командира, не являются военными преступниками и таким образом не могут быть наказаны противником. Он может наказать чиновников или командиров ответственных за такие приказы, если они попадут в его руки, но иначе он может опираться только на иные средства получения воздаяния, которые рассматриваются в настоящей главе».

Профессор Лаутерпахт[22] пишет в этом отношении, в своём эссе опубликованном в «English Year Book for International Law 1944[23]»:

«При том, что главе XVI военного руководства не придан статутный характер, она в целом, является представлением конвенциальных и обычных правил международного права как они понимаются Великобританией».

Для того, чтобы показать высокому трибуналу насколько сложным было положение человека который не должен был подчиняться приказу фюрера, необходимо проиллюстрировать ситуацию в её историческом развитии в письменном экспертном мнении.

Когда фельдмаршал Кейтель защищал себя и ОКВ[24] на процессе МВТ, он попытался составить картину распределения власти в национал-социалистическом режиме, в соответствии с которой СС представляла волю, которая управляла государством – в то время как Вермахт и его руководители находились в состоянии неосознанного влияния данного «факта».

Однако, в реальности, если мы хотим оценить отношения Вермахта и любого ведущего учреждения и верховных представителей государства и партии, нам всегда нужно осознавать тот факт, что Вермахт во все времена пользовался привилегированным положением, которое было уникальным. Только этим можно объяснить то, что государственная полиция, которая как таковая требовала центрального положения в обширной сфере деятельности, в начале войны была исключена из Вермахта и с оккупированных территорий, находившихся под командованием Вермахта. (Пример: первые группы начальника полиции безопасности и СД (службы безопасности) вступили во Францию под прикрытием и с ложным назначением). Лишь перед русской кампанией, после трудных переговоров было достигнуто соглашение, которое регулировало задачи государственной полиции и СД вне сферы войск.

В конце мая 1941, прошли переговоры между высшим командованием армии и начальником полиции безопасности и СД, которые привели к письменному соглашению, которое было подписано генерал-квартирмейстером, генералом Вагнером и тогдашним начальником полиции безопасности и СД Гейдрихом. Шелленберг[25] вёл протокол. Соглашение содержало основной приказ фюрера, о том, что безопасность сражающихся войск должна быть гарантирована всеми средствами и о том, что подразделения полиции безопасности и СД должны быть развёрнуты для поддержки армейских подразделений. Начальнику полиции безопасности и СД были переданы непосредственные полномочия по принятию инструкций для этих подразделений и независимый канал для получения и передачи докладов, который находился вне юрисдикции Вермахта. Эти подразделения никоим образом не сформировали особый «политический театр операций», но они были приданы армейским частям – это устанавливалось второй частью соглашения – и в целом должны были выполнять задачи армейских частей в своих районах, которые передавались армией самим подразделениям. Вторая часть содержала точные правила командования и подчинённости. «На фронте или на участках борьбы, айнзацкоманды Зипо и СД во всех тактических и служебных вопросах – то есть, полностью – находятся под командованием армии». В оперативных районах они находились под командованием армии, что касалось служебных вопросов; приказы вытекали из тактических соображений и предшествовали всем другим приказам. Если того требовала военная обстановка, айнзацгруппы и айнзацкоманды могли использоваться в военных задачах независимо от иных приказов. Третья часть соглашения поясняла концепции «тактики» и «службы».

В соответствии с данным соглашением и «приказом Барбаросса[26]» армейским частям, на котором оно основывалось, мобильные подразделения обозначались «айнзацгруппами» и «айнзацкомандами» приданными группам армий и армиям на востоке. Группа армий «Север» имела айнзацгруппу А. Группа армий «Центр» имела айнзацгруппу В и группа армий «Юг» имела айнзацгруппы С и D. (Айнзацгруппа D первоначально планировалась для службы с группой армий, которая должна была действовать на Кавказе). Несмотря на запланированное официальное обозначение руководителей этих подразделений как «представитель начальника полиции безопасности и СД при командире тылового района группы армий…, айнзацгруппы…, то, что происходило на практике, было тем, что сразу же, в начале восточной кампании, все айнзацгруппы или большая часть таких групп была придана армиям по приказу заинтересованных групп армий. Айнзацгруппа D с первого дня и весь период имеющий значение для данного разбирательства, была придана только 11-й армии и не имела связи с командиром тылового района армии.

В то время как айнзацгруппы А и В должны были выделить два отряда (команды) командирам тылового района армии и трём отдельным армиям, отряды (команды) айнзацгруппы С находились только в распоряжении армий. То, что командующие армиями сами придавали большую ценность наличию отрядов в своём оперативном районе подтверждается последующим изменением приказа по зондеркоманде 4а. Эта команда была предназначена командиру тылового района армии, но была придана 6-й армии по личному приказу фельдмаршала фон Рейхенау.

В «маршах» и «пайках» айнзацгруппа подчинялась штаб-квартире командования, что означает, что армейские части были компетентными в:

1. Определении места штаба айнзацгрупп и команд, что включало установленный состав штабов и команд также как и время пребывания в данном месте.

2. Проживание.

3. Пайки, включая лоточные товары.

4. Бензин.

5. Ремонт автомобилей и запасные части.

6. Амуниция.

7. Карты.

8. Полевая почта.

9. Телекоммуникации.

Из содержания соглашения и из того способа, которым оно осуществлялось на практике на Востоке, мы можем придти к следующей картине подлинной и правовой ситуации, которая типична для способа отдачи приказов:

1. Айнзацгруппы и их подчинённые подразделения были полностью моторизованными мобильными подразделениями с военным снаряжением и организацией. Сотрудники государственной полиции, криминальной полиции, СД и подразделений Ordnungspolizei[27] и Ваффен-СС придавались айнзацгруппам.

В составе айнзацгрупп был уникальный феномен. Таким образом, они составляли меньшинство специалистов полиции безопасности и СД и подразделения регулярной полиции и Ваффен-СС. Это подразделение находилось в распоряжении представителя начальника Зипо и СД для его задач в оперативном районе штаб-квартиры командования которой он был придан. Особое положение айнзацгрупп и айнзацкоманд выражало себя также в том факте, что их не называли айнзацгруппы и айнзацкоманды Зипо и СД, а просто айнзацгруппы А и D, или команды 1 и 12. Их основной задачей по роду занятий было руководство полицией безопасности и СД, айнзацгруппы и айнзацкоманды возглавлялись руководителями Зипо и СД, которых специально назначили для данной задачи.

2. Представители начальника Зипо и СД в группах армий и при армиях были приданы командующим и подчинялись им в функциях, которые были важными для их работы.

3. Что касается технических инструкций, командные полномочия командующих генералов и начальников полиции безопасности и СД чётко не разделялись. Вопрос был умышленно оставлен открытым и оставлен для практики. Но было точным – и прямо упоминалось в приказе Барбаросса – что всякий приказ группы армий или армии «по причинам оперативной необходимости» предшествовал всем приказам начальника Зипо и СД. Всегда, когда было необходимо в военной обстановке, армейские части могли, под свою ответственность и на своё усмотрение, создавать айнзацгруппы и подчинять себе структурные подразделения для военных задач.

Между тем, подлинную правовую ситуацию, можно видеть из закона об обороне Рейха от 4 сентября 1938. В статье 2 мы читаем, «Если устанавливается оперативный район, то по объявлении состояния обороны главнокомандующий сухопутными вооруженными силами и командующие армиями автоматически приобретают полномочия для осуществления исполнительной власти в этом оперативном районе… Выполнение этих указаний пользуется правом приоритета перед другими задачами и указаниями вышестоящих инстанций[28]…

Касательно «компетенции отдавать приказы в оперативном районе армии» ОКВ более того отдало приказ от 11 апреля 1940, который в пункте 3 говорит со ссылкой на закон по обороне Рейха, «…при исполнении своих полномочий, главнокомандующий армией и командующие армиями вправе принимать директивы, создающие специальные суды, и принимать инструкции  ответственным властям и ведомствам в оперативном районе, за исключением высших властей Рейха, высших властей государства Пруссия и рейхсляйтунга[29] НСДАП. Право принимать инструкции имеет приоритет перед инструкциями иных высших ведомств».

Последующее развитие этой общей ситуации созданной законом и приказом высшего командования германских вооруженных сил [ОКВ] показывает, что право принятия инструкций высшим руководителям СС и полиции и полицейским подразделениям, подчинённым им постепенно твёрдо регулировалось. Таким образом, 7 сентября 1943 ОКВ приняло «служебную инструкцию для высшего руководителя СС и полиции в Греции», в которой излагалось помимо прочего: «Высший руководитель СС и полиции является ведомством рейхсфюрера СС и главы германской полиции, которое на время службы в Греции находится под командованием военного командующего в Греции…Высший руководитель СС и полиции получает директивы и инструкции в сфере своей деятельности от рейхсфюрера СС и главы германской полиции и исполняет их самостоятельно, при этом готовя текущие и подробные доклады для военного командующего в Греции, до тех пор пока он не получит ограничивающего приказа от последнего. Военный командующий должен информировать о докладах высшего руководителя СС и полиции рейхсфюрера СС и главу германской полиции».

Более того, военный командующий в Сербии также классифицировал евреев и цыган prima facie[30] как неспокойные элементы в соответствие с приказом фюрера в начале русской кампании.

Касаясь всей деятельности айнзацгрупп, следует отметить, что она осуществлялась под юрисдикцией командующих, к которым эти группы были приданы. Таким образом, во всех задачах, включая в строгом смысле относящиеся к полиции безопасности и СД, данная юрисдикция должна была уважаться, что означает, то что эти задачи могли выполняться только при прямой воле или при молчаливом согласии командующих. Это в особенности применимо к командующим в качестве верховной судебной власти для населения в районе его юрисдикции. Это правда, что использование командующими этого качества сильно различалось в их отношениях с айнзацгруппами и айнзацкомандами; в некоторых районах органы армии безусловно давали своё согласие на все исполнительные действия влияющие на население. В других оперативных районах тот факт, что командные власти периодически вмешивались в разбирательства или отдавали приказы о специальных мерах касательно населения показывает, что командующие не только осознавали свою верховную юрисдикцию и положение, но и использовали его.

С глубоким сожалением мы разъясняем эти положения. Однако, для защиты, в них имеется огромная важность в отношении возможности несоблюдения отданных приказов. Руководители айнзацгрупп и команд являлись ответственными офицерами с инструкциями. Их полномочия по принятию решений начинались только в ходе фактического исполнения своих приказов. У них вовсе не имелось реальной возможности запретить исполнение самих приказов. В действительности, у армейских командиров существовала лишь теоретическая возможность исследовать на своё усмотрение – в связи с их полномочиями и задачей безопасности своего оперативного района, в связи с их ответственностью по обеспечению фронтовых операций – вопрос о том угрожает ли их задачам действительное убийство выбранных лиц. Если бы они приходили к такому выводу они могли бы принять инструкции по запрете ликвидаций. Также снова теоретически ясно, что было возможно лишь вмешательство главнокомандующих у фюрера.

Из такого соотношения айнзацгрупп с группами армий, защита собирается доказать непрерывное тесное сотрудничество групп армий с айнзацгруппами и командами. Приказы армейских командиров по выполнению задач, проведению инспекций, и т.д., а также иным военным задачам, таким как расследования при антипартизанских мероприятиях, вербовка татар для прифронтовой службы, показывают тесную связь между командующими и айнзацгруппами и командами.

Наконец, будут представлены доказательства следующего:

Командующие имели исполнительную власть и соответственно, являлись, также верховной судебной властью [Oberste Gerichtsherren] в своих районах, т. е. они принимали решения, влияющие на свободу, жизнь и смерть. То, что они сознавали данный факт в отношении гражданского населения ясно показан отдельными фактами, которые упоминались или будут упоминаться.

Приказы, ведущие к исполнительным акциям и казням вменяемым обвинением были известны командующим.

Письменные или устные доклады о таких казнях во многих случаях передавались айнзацгруппами и командами командующим.

Армейские части сами осуществляли такие казни.

Обвинение вменяет подсудимым не только преступления против человечности и военные преступления, но также членство в организации объявленной преступной.

По пункту 3, господин Ференц заявил: «Приговором Международного Военного Трибунала установлен тот факт, что СС, Гестапо и СД являются преступными организациями». Вынося своё решение, трибунал часто ссылался на деяния айнзацгрупп. Перед лицом этого защита продемонстрирует следующее:

В результате полностью ложного и неправильного использования термина «СД», даже официальными властями НСДАП и государства, и всеми военными властями, вплоть до самого Адольфа Гитлера, в широких кругах немецкого народа возникла совершенно ложная концепция подлинного смысла «СД», в особенности в течение войны, однако, прежде всего, за рубежом и, в особенности среди оккупационных властей.

Председательствующий: Как я понял, вы сказали о том, что сам Гитлер неправильно использовал термин «СД»?

Ашенауэр: Да. Это так.

Председательствующий: Если это так, не уйдём ли мы во множество затруднений о смысле данного термина, потому что трибунал склонен верить, и вместе с трибуналом остальной мир, что слово Гитлера было законом в Германии. Поэтому, если он использовал термин «СД» каким-либо образом, это не означало, что такой смысл становился официальным?

Ашенауэр: Нет, ваша честь. Это не вопрос общей ошибки, это случилось только в конкретном распоряжении, в предложении которое там использовалось.

Председательствующий: Мне кажется, что из того, что мы понимаем под властью Гитлера, если бы он назвал СД «PQ» тогда она становилась «PQ» с этого момента.

Ашенауэр: Я не думаю, что понял то, что сказал ваша честь.

Председательствующий: Что бы ни говорил Гитлер было законом, и  если он использовал термин «СД» каким-либо образом, противоречащим вашему определению «СД», определение Гитлера было бы законом, не так ли?

Ашенауэр: Нет, ваша честь. То, что я процитировал здесь это одно отдельное распоряжение, которое ошибочное, ошибка была сделана только однажды и это очевидно из всех остальных распоряжений, которые представлены трибуналу и приобщались, я говорю о том, что в одном предложении ошибка.

Председательствующий: Очень хорошо, я спросил это для уточнения.

Ашенауэр: Ошибка основана на том факте, что термин «СД» имел следующие значения.

а. Это термин для специальной службы новостей, которая собирала, оценивала и представляла доклады соответствующим властям государства и партии. Эта новостная организация, которая не имела никаких исполнительных полицейских полномочий ни до, не во время войны, осуществляя функции в рамках СС, то есть, в рамках партии; её сотрудники были работниками партии  и оплачивались ею, также как в целом, весь бюджет предоставлялся не государством, а партией, то есть, казначеем Рейха. Следовательно, если на СД ссылаться как на организацию специального назначения, это организация с некими задачами, только вышеуказанная организация, со своими чётко указанными обязанностями, своими средствами и личным составом осуществляющим данную задачу, о чём можно и нужно говорить. Любые иные обязанности или предположение о функции это ложное представление.

b. Все носившие форму СС с нашивкой СД на своим левом рукаве также характеризовались как «СД». С начала войны, форму СС с нашивкой СД носили почти все сотрудники секретной государственной полиции (Гестапо) включая пограничную полицию, полицию уголовных расследований и в частности все сотрудники государственной полиции и криминальной полиции в боевых условиях носили форму СС с эмблемой СД.

Поэтому, легко понять, что каждый считал всех людей, носивших такую форму - «СД». Еще одним результатом было то, что этот термин не только применялся ко всем носившим такую форму с нашивкой СД, но также к организациям, к которым относились такие люди. Эти были управления СД в подлинном смысле слова и управления государственной полиции и криминальной полиции. Ради удобства и желания упрощения и сокращения, их всех теперь называли «СД». Таким образом, Вермахт, взаимодействуя во вражеской стране с «командирами полиции безопасности и СД» и с «командующими полицией безопасности и СД» - так официально назывались эти ведомства – ссылался на них, только как на «СД», так как все сотрудники этих организаций носили эмблему СД. Таким образом, французы или норвежцы вкратце ссылались на эти организации и их личный состав, который весь носил эмблемы СД, только как на СД, и обычно они имели в виду государственную и криминальную полицию. Действительно, как они могли знать о том, что «командир полиции безопасности и СД» являлся организационным термином, который восходил к «начальнику полиции безопасности и СД», что даже в этих организациях не всегда существовала служба новостей СД, или что в таких организациях было в действительности три полностью независимых и отдельных организации включающие:

1. Новостная организация партии или СС, то есть СД в подлинном смысле слова, как организация с особой функцией специальных новостей.
2. Два органа с государственными полномочиями, то есть, полиция (государственная полиция и криминальная полиция) которые с учётом особых обязанностей и деятельности, находились на одном уровне, полностью независимо друг от друга, и были связаны вместе чисто организационными связями и тем фактом, что одно и то же лицо занимало в них руководящее положение.

Эта ошибка в обозначении организаций и взаимозаменяемой форме (СД) наконец зашла настолько далеко, что даже фюрер в своём «приказе коммандос[31]» от 18 октября 1942, приказал о том, чтобы арестованные войска коммандос передавались «СД», при том, что, в этом примере, без сомнения, он имел в виду полицейские органы, государственную полицию. Не случалось того, чтобы какое-либо ведомство Вермахта или германской полиции доставляло военнослужащих вражеских коммандос, если их арестовывали в Рейхе, в сектор СД, так как все знали о том, что это было делом исключительно государственной полиции.

Итак, что привело к тому, что все сотрудники государственной полиции и криминальной полиции носили форму и эмблему СД, при том, что они не имели никакого отношения к самой службе новостей СД, что касалось их обязанностей? Ответ требует краткого описания в развитии.

«СД» как новостная организация возникла в 1932, когда Гиммлер поручил Гейдриху, бывшему морскому офицеру, создание новостной службы, для того, что единообразно соединить местные «службы политической информации» (P. I.[32]), которые здесь и там возникали по мере политической необходимости. Эти P. I. имели задачу сбора информации о других политических партиях, их планах и целях, для того, чтобы использовать это в борьбе против других партий.

После получения власти в 1933, данная задача была расширена до сбора информации обо всех противниках национал-социализма, их организациях и их деятельности. Однако, подлинным часом рождения СД, был 1934, когда несколько старых национал-социалистов, которые происходили из кругов движения, но не привлекались из рядов СС, признали как правду следующее:

Старые партии всех направлений, были полностью запрещены государством. Любая дополнительная деятельность этих организаций была незаконной и, следовательно, касалась полиции и поэтому полиция была уполномочена, совместно с информационной службой бороться, против таких нелегальных противников. Само это подтверждает, что с самого начала СД не передавались такие исполнительные полномочия, которые оставались исключительно у полицейских органов государства. (Даже тогда СД в основном занималась исследованием и изучением идеологических противоречий и их влиянием на национал-социализм).

Более того, они осознавали, что постепенно, уже с 1933, вся публичная критика в парламентах, прессе и радио прекратилась; существовала нарастающая тенденция злоупотреблять фюрер-принципом и продвигать приказы, не позволяющие критику; и существовала общая тенденция всегда подчёркивать высшим властям только позитивный аспект в собственной сфере деятельности, но скрывать в стыдливой манере всё неблагоприятное развитие, ошибочные мероприятия, опасные моменты, и т.д.

Таким образом, с течением времени руководители Рейха могли получать только полностью разорванную картину развития и ситуации в индивидуальных сферах жизни (Lebensgebiete) (закон, администрация, образование, экономика, и т.д.) Они уже не могли иметь ясного восприятия о возникшей реакции среди публики и заинтересованных профессиональных кругов. Из этого они сделали вывод о том, что авторитарное государство, по самой своей сути, нуждается в организации, которая была бы готова и пригодна, предоставлять ответственным центральным ведомствам объективную и неприкрытую картину общего положения и развития самой не неся никакой административной ответственности. В 1934-1935, данная задача была принята СД без прямых приказов в этом плане от партии или правительственного органа, следовательно, нелегально. (Так разрешение и легитимация СД в качестве единственной уполномоченной службы новостей НСДАП охватывала только сбор и передачу новостей относящихся к контрреформам, их усилиям и целям). Этим объясняется, почему в 1934-1935 данная часть СД в главном управлении СД в Берлине включала просто горстку людей. Например, на пасху 1935, оно включало человека, который работал как юридический и административный эксперт, 4 или 5 младших юриста, которые не закончили своё профессиональное образование и работали в СД на полставки, кроме другой работы, и 3 или 4 ассистента.

Кроме такого полностью неадекватного штата, существовала абсолютная нехватка отделений в стране и необходимость выстраивать эту новостную службу в жизненно важных сферах более или менее нелегальным образом, потому что любая ссылка вызывала резкие протесты партии и прежде всего правительственных органов против такого способа работы. Все эти люди считали это недопустимым посягательством на их компетенцию. Так, например, до 1936, времени, когда Олендорф поступил в СД, с экономической сферой вряд ли работали. Лишь после этого предпринимались систематические усилия по привлечению подходящих специалистов, которые могли руководить отдельными сферами жизни экспертным образом. На этом стыке, уже можно сказать, что из этой работы в исключительно жизненно важных сферах проводившейся центральным отделом II/2, впоследствии при Олендорфе возникло управление III и сегодня это считается СД в надлежащем смысле.

1936 год имел особую важность, потому что Гиммлер в процессе ещё одной правительственной реформы и централизации полиции, которая проводилась под руководством земель стал «главой германской полиции» с официальным наименованием «рейхсфюрер СС и глава германской полиции в министерстве внутренних дел Рейха». Ему подчинялся Далюге[33] в качестве «начальника полиции» и Гейдрих в качестве «начальника полиции безопасности». Соответственно, Гейдрих одновременно занимал пост в администрации СД как новостной службы партии и всей германской полиции безопасности. Такая двоякая функция объясняет последующий титул «начальник полиции безопасности и СД» к которому восходило обозначение «командиры (или командующие) полиции безопасности и СД» на оккупированных территориях.

При том, что вероятно до 1936 лишь немногие сотрудники полиции, в основном государственной полиции, относились к СС, частично к СД и частично к общим СС, Гиммлер, с 1936 стремился, чтобы СС забрала полицейскую организацию. Таким образом, с 1936 по 1939 многие сотрудники полицейских сил, которые подходили СС забирались в СС, начиная с государственной полиции или криминальной полиции. Гейдрих добился, чтобы переведённые сотрудники государственной полиции и криминальной полиции начали носить форму СС. Они носили эмблему СД на левом рукаве, хотя они никогда, никоим образом не имели связи с СД как службой новостей и как организацией со специальной задачей, но оставались, соответственно, сотрудниками государственных органов. Ни общая служба, ни цеховое единство не связывали их с СД. Форменная одежда государственной полиции и СД, выдача которой тогда началась, давала непосвященным повод обозначать блок сотрудников двух организаций полностью различных сфер деятельности как СД, – работу новостной службы в различных сферах жизни и исполнительную работу полиции безопасности – просто в силу их общего внешнего выражения, то есть, формы СД с эмблемой СД. Это по ошибке возникшее имя, привело к привычке называть СД не только сотрудников обеих организаций, но и обозначать управления и сферу деятельности обеих учреждений просто как «СД». Фактически, 90 процентов людей носивших форму СД не имели никакого отношения к самой работе новостной организации СД. С другой стороны, СД рейхсфюрера СС исключительно как служба новостей, не была связана с государственными органами (государственной полицией и криминальной полицией), ни по предмету, ни по обязанностям.

Несмотря на данный факт, она также общеупотребительно называлась СД во время войны в официальных объявлениях, распоряжениях и приказах (смотрите гитлеровский приказ о коммандос). Кроме того, в НС-государстве было множество «личных уний» как например личность Геринга[34], министра-президента Пруссии, министра авиации Рейха, верховного главнокомандующего Люфтваффе, уполномоченного четырёхлетнего плана[35], главного егеря Рейха и т.д. Никому и в голову не приходило называть всё это одной организацией из-за «личной унии».

Таким образом, с 1936 и далее организация задвоилась. Мы видим здесь две совершенно разных организационных сферы деятельности – одна из них партия, другая государство. Но люди, работавшие в этих двух совершенно независимых и разных учреждениях носили одинаковую форму, форму СС с СД. Такими были первые решающие причины вышеуказанной общей путаницы.

Можно сказать чудом, эти две эти организации, служба новостей партии и государственная полиция, в связи с ношением одинаковой формы, ошибочно выглядели единым целым, в то время как с самого начала они в действительности отличались друг от друга. Эти различия были причиной, почему уже в 1937-1938, некоторые сферы работы были полностью отняты у СД (II/2) и переданы управлению секретной государственной полиции, а именно коммунизм и марксизм. Распоряжение 1938 о разделении функций [Funktionstrennungserlass] уже дало понять, что СД вообще не имеет никакого отношения к обширной разведывательной службе на вражеской территории. Эти различия окончательно были разрешены, когда по инициативе государственной полиции в 1938 была проведена ещё одна реорганизация, результатом чего стало создание главного управления безопасности Рейха [Reichssicherheitshauptamt]. Таким образом, окончательно стало ясно, что работа с противником во всей её полноте, что касалось разведывательной службы и акций, вытекающих из неё, относилась к компетенции секретной государственной полиции, то есть управления IV РСХА. Такая реорганизация ликвидировала бывший главный отдел II/1 (изучение противника) в рамках СД как организации службы новостей, и с этого времени и далее исключительной сферой работы СД была просто организация работы службы новостей, исключительно занимавшейся вопросами, касавшимися различных сфер жизни. Бывший главный отдел II/2 стал управлением III главного управления безопасности Рейха и его сотрудники были объявлены членами преступной организации в вердикте МВТ. Однако, СД, организация, которая была объявлена преступной, в соответствии со своим развитием, возглавлялась главным отделом II/2, который вообще никогда не имел никаких контактов с задачами и деятельностью государственной полиции (Штапо).

С сентября 1939 была создана следующая структура:

Главное управление безопасности Рейха (РСХА) включавшее семь управлений:

Управление I: Организация и личный состав.

Управление II: Администрация и экономика

Управление III: СД внутренняя (сферы германской жизни)

Управление IV: Секретная государственная полиция.

Управление V: Криминальная.

Управление VI: СД иностранная (зарубежная служба новостей).

Управление VII: Научные исследования.

С тех пор управление I включало организационные и кадровые проблемы полиции безопасности (государственной полиции и криминальной полиции) и СД в одной организации. Что касается их задач, они остались разделёнными в управлении, так, например все кадровые проблемы СД (управлений II, VI и VII) были переданы отделу I A 4,  людям СД, бывшего главного управления СД, что означало работников партии. Они занимались исключительно СД, то есть личными делами партии, что не имело никакого отношения к проблемам, касавшимся гражданской службы (государственная и криминальная полиция).

То же самое было в управлении II. Администрирование бюджетных фондов осуществлялось полностью самостоятельно управлением II. И это была необходимость, так как само администрирование касалось бюджетных фондов государства (государственная полиция и криминальная полиция); и бюджетных фондов партии (СД). Здесь следовали совершенно иные директивы, так как не только содержание и заработная плата полностью отличались, но и в целом система счетов партии и государства.

Что касается личного состава и организации, и сферы своих задач, управление III было на сто процентов идентичным бывшему главному отделу II/2 (сферы немецкой жизни) или главному управлению СД. Следовательно, это было исключительно партийное ведомство, её сотрудники являлись работниками партии, они получали партийную заработную плату, не имели прав и обязанностей гражданских служащих, подчинялись исключительно партийным приказам, и лишь по этой причине не могли иметь никаких государственных исполнительных полномочий. Если отдельным лицам, что будет прокомментировано позднее, поручались исполнительные задачи, тогда они использовались как отдельные лица. Они работали по приказу государства (государственная полиция и криминальная полиция), но не как СД в соответствии со своими задачи, являвшейся партийной службой новостей без каких-либо исполнительных функций.

Управление IV приняло задачи секретной государственной полиции. Следовательно, её специальные задачи являлись исключительно задачами государственной полиции как исполнительного органа государства. Можно сказать, что управление IV было идентично управлению секретной государственной полиции.

Управление V приняло задачи криминальной полиции, то есть криминального управления Рейха, которое также являлось чисто исполнительным государственным органом.

Управление VI (служба зарубежных новостей) приняла задачи бывшего главного отдела III/2 (бывшая служба новостей) следовательно, это также просто отдел СД (партии), его сотрудники являлся партийными работниками и не имели никаких исполнительных полномочий.

Управление VII (научные исследования) также являлось просто отделом СД (партии) без каких-либо исполнительных полномочий и без каких-либо региональных отделов. Оно не имело никакого реального предшественника в главном управлении СД. Её задача была исторической – научные исследования в сфере идеологии, которые излагались в серии публикаций. Эта задача также, больше не существовала во время войны, поэтому она в действительности образовывала справочное и архивное ведомство.

Результат такого обзора в том, что эффектом этой реорганизации было чёткое и однозначное разделение простых задач службы новостей (управления II, VI и VII) с одной стороны и государственных исполнительных органов (управления IV и V), поэтому в начале войны больше не существовало пересекавшейся компетенции.

Поэтому ещё более непостижимо решение нюренбергского вердикта о том, что СД после 1939 являлось вспомогательной организацией в отрасли государственных исполнительных органов. Единственными факторами, которые были общими для всех были три: одинаковая форма, одинаковые начальники (Гиммлер и Гейдрих) и простое техническое объединение в организационной структуре главного управления безопасности Рейха, которое, однако, существовало только в главном управлении, потому что регионально, отделы государственной полиции оставались полностью самостоятельными и независимыми друг от друга с одной стороны, при том, что с другой стороны продолжали существовать отделения СД. Инспекции полиции безопасности и инспекции СД являлись ведомствами без исполнительных обязанностей, но только с надзорными и организационными задачами без какой-либо ведомственной компетенции и командных полномочий. Управление государственной полиции получало свои директивы по работе исключительно от управления IV РСХА, сектор СД исключительно от управлений III и VI РСХА.

Однако на оккупированных территориях, было создано простое техническое объединение в манере соответствующей РСХА. Соответственно там существовали штаб-квартиры регионального командующего полиции безопасности и СД, управления I-VI соответствующие таковым в РСХА, и это было одной из причин, которая вела к неправильным концепциям об СД. Но и здесь ничего не изменялось в отношении ведомственных обязанностей различных ведомств. Следует добавить, что управление VII не имело местных отделов ни на оккупированных территориях, ни в Рейхе. И управление III не имело на оккупированных территориях местных отделов.

Айнзацгруппы и айнзацкоманды на Востоке были организованы совершенно по-другому. Обычная организационная структура полиции безопасности и СД с ними не сравнима. Они не являлись правительственными ведомствами, которые образовывали местные отделы управлений III, IV, V и VI, а военными подразделениями, чья организационная структура вытекала из их специальной задачи, которую они должны были выполнять в рамках исполнительных полномочий главнокомандующего группой армий или армии. Их сотрудники составляли военные подразделения, их люди выполняли оперативные обязанности и подлежали военному праву. Их составляли люди из Ваффен-СС, регулярной полиции, государственной полиции, криминальной полиции, СД, чрезвычайные призывники и добровольцы с оккупированных территорий. Они организовывались для представительства начальника полиции безопасности и СД при штаб-квартирах офицера командующего организацией позади линии борьбы. Их деятельность изменялась в зависимости от ситуации в оперативной зоне и была, как правило, не такой как у управлений I, II, III, IV, V или VI.

Все эти проблемы будут разъяснены доктором Шпенглером как свидетелем. Эти проблемы формируют основу для вопроса: каким было положение Олендорфа при Гиммлере и Гейдрихе, руководителях СС? Во время представления доказательств, будет раскрыто, что работа Олендорфа прямо противоречила интересам Гиммлера, Бормана и Лея[36].

Олендорф привёл к следующему:

В докладах о  правовой сфере основываясь на множестве доказательств указывалось, в качестве примера, что «ловиться мелочь, а крупная рыба уходит» и между тем, обращалось внимание на вмешательство партии в судебные вопросы. Другой доклад критиковал параллелизм системы штрафов, которые могли налагать экономические ассоциации (Wirtschaftsverbaende) и разбирательства в обычных уголовных судах, которые приводили к нетерпимому несоответствию в тяжести налагаемых наказаний.

Доклады о сфере образования привели к тому результату, что Геббельсом[37] были запрещены дальнейшие нападки на школы и школьных учителей, что важность учёных признавалась официально, что вмешательство в школьную жизнь «Гитлерюгенда[38]» прекратилось, деятельность «Гитлерюгенда» снизилась, школьники освобождались от всякого рода собраний и т.д.

Доклады СД вновь и вновь предоставляли доказательства важности кинокартин и добивались поддержки роли кинокартин вопреки воле Геббельса. Седьмая Палата культуры[39] [Kulturkammer], которая уже была провозглашена Леем, была остановлена соответствующими докладами СД. Вопреки политике политической координации (Gleichschaltung), спонсировались частные ассоциации. В длинных докладах, критиковалась издательская и газетная политика Аммана[40], и таким образом ряд издательских фирм и газет были спасены от закрытия или от перевода в издательскую фирму Эер[41]. Таким же путём доклады СД достигали почти полного исчезновения политических публикаций. С другой стороны, оказывалась помощь опубликованию хороших классических романов и ценных новых романов.

Лишь благодаря докладам СД, закрытие университетов было исключено из мероприятий ведения тотальной войны, хотя решение в этом отношении уже было принято. Представленные доказательства были настолько убедительными, что партийная канцелярия изменила своё мнение и удовлетворившись материалом предоставленным СД, оказала влияние на продолжение работы университетов.

СД боролась против тенденций ДАФ[42] [Германского трудового фронта] по коллективизации теми докладами которые представлены в качестве доказательств.

О критических условиях в рамках партии докладывалось, по крайней мере, пяти гау[43].

Эти факты соответствуют описанию «СД» в «Руководстве по Германии», опубликованном «Верховной штаб-квартирой союзных экспедиционных войск, отделом помощника начальника штаба G-2[44], подотдел контрразведки». Оно гласит:

«Управление III, с его региональными отделами, это партийная разведывательная служба внутри Германии. В этом направлении она поддерживает сеть агентов во всех сферах немецкой жизни…которые набираются из всех классов и профессий. Информация, поставляемая этими агентами включается в доклады об обстановке [Lageberichte], которые направляются в РСХА региональными отделами. Эти доклады крайне откровенны и содержат полную и неприкрытую картину немецких мнений и морали…»

Это лишь короткие указания на представление доказательств по Олендорфу. Возникнет картина человека, который, с целью, умыслом и самой работой находился в оппозиции ужасным событиям на востоке.

Олендорф, который был принудительным сотрудником службы безопасности с 1938, оказался в ужасной ситуации, эффект которой мы видим и сегодня, из-за объявления о мобилизации. До своего назначения в России, у него была военная командировка в рейхсгруппу «Торговля[45]». После своего двукратного отказа, эта военная командировка была отменена приказом Гейдриха. Олендорф был выбран рейхсфюрером СС. Данный факт, также подтверждается документом НО-3196, страница 5 оригинала. Олендорф явно принадлежал к военной-иерархической организации.

Олендорф не согласился с исполнительным приказом. Собравшиеся руководители айнзацгрупп единогласно протестовали Штреккенбаху, который объявил о приказе фюрера от имени Гиммлера и Гейдриха. Штреккенбах согласился с мнением, выраженным в протесте, но заявил о том, что в похожих случаях в Польше он уже попробовал все возможное для того, чтобы приказ не исполнялся.

Гиммлер ожидаемо прямо отказал. В начале октября 1941, Олендорф обратился к Гиммлеру в Николаеве в отношении исполнительного приказа, хотя последний в речи  перед собранием руководителей и сотрудников айнзацгрупп и айнзацкоманд, вновь повторил строгий приказ фюрера. Олендорф говорил с рейхсфюрером СС подчёркивая нечеловеческое бремя. Ему даже не ответили. Он не смог заставить Гиммлера отменить приказ. У него не было возможности предотвратить практическое выполнение приказа, к чему он стремился. У него был неслыханный конфликт долга. Олендорф не имел возможности пожаловаться, так как любая попытка обратиться к Гитлеру лично всегда должна была идти через Гейдриха и Гиммлера. Так как Борман стоял за приказом, любая попытка обойти Гиммлера и Гейдриха не прошла бы как минимум на стадии Бормана. Подлинная роль Бормана в этой беспримерной европейской трагедии, его истории, будет описана историками будущего.

Если можно предполагать любую другую возможность Олендорфа оказать влияние, можно забыть, что он был тогда всего лишь полковником СС, без какой-либо политической власти, т.е. без какого-либо положения в партии основанного на политических полномочиях. Он не знал ни Гитлера, ни Бормана. У него не было на своей стороне знакомых рейхсляйтеров или гауляйтеров, ни других политически влиятельных лиц. Все, что он мог, это интерпретировать приказ насколько было возможно ограниченным путём и пытаться исполнять его настолько гуманно в тех обстоятельствах, вопреки интерпретации обвинительного заключения не только в интересах своих людей, но прежде всего в интересах жертв, так как защита людей от ожесточения это защита жертв от ожесточённых людей.

Вся жизнь Олендорфа показывает, что, несмотря на все неудачи и угрозы его борьба была направлена не только против тирании нацистских лидеров в Рейхе, но и непосредственно после его возвращения с Востока из айнзаца, он начал бороться против примеров уничтожения и властной колониальной политики на Востоке, в особенности против Коха[46], Глобочника[47] и айнзацгруппенфюрера СС, группенфюрера СС Томаса[48]. Олендорф продолжал эту борьбу, даже при том, что Гиммлер угрожал ему не только ликвидацией его управления в случае если он продолжит такого рода доклады, но и угрожал арестовать его. Тогда становиться очевидным, что как только не имелось чисто военных взаимоотношений, в которых невозможно сопротивляться, Олендорф использовал малейшую возможность для того, чтобы активно вмешиваться в политику власти и уничтожения.

Такая картина возникнет из доказательств представленных защитой. Трагедия жизни Олендорфа станет понятной всякому человеку.

б. Вступительная речь в защиту подсудимого Блобеля

Хайм: С позволения вашей чести, перед тем как я займусь фактами представленными обвинением в отношении подсудимого Блобеля, могу я попросить разрешения представить некоторые идеи общего характера, те в чём заключается причина данного разбирательства, парадоксальные тем как они могут прозвучать. Я, в основном ограничу себя представлением таких идей возникших из под пера не-немецких авторов и которые sine ira et studio[49] направлены на разрешение сложной задачи проникновения в глубины и бездны психических характеристик немецкого народа. Такой обзор может быть малым вкладом в усилия по объяснению ситуации, который показывает, что подсудимые и среди них также Блобель, не являлись «жестокими приспешниками, чей террор останется мрачнейшими страницами истории человечества» по утверждению обвинения. Цель моих заявлений в том, чтобы донести «основополагающие связи нашего времени» (Митчерлих[50] и Мильке[51], «Das Diktat der Menschenverachtung[52]».

В этом отношении я могу также заявить о том, что я далёк от того, чтобы оспаривать или обелять какие-либо преступления, которые приказывались или осуществлялись при национал-социалистическом режиме, но в то же время я хочу отметить, что во время войны, преступления совершались не только военнослужащими оси, но и её военными противниками.

В своих заявлениях я хочу пригласить вас в деликатную сферу, в которой с одной стороны находится верность и абсолютная преданность – в национал-социалистическом государстве эквивалент жизни и свободы – и личная вина и искупление с другой.

Война с её масштабными, быстрыми и разрушительными вооружениями не стала более гуманной. Сожалеют о том, что Вторая мировая война показала регресс в отношении защиты гражданского населения. Это мы ощутили и в немалой степени и на своей стране. Всадники апокалипсиса многие годы наводили страх на Германию, и они оставили за собой неизгладимые следы. Многие немецкие города почти тысячелетней культуры стёрты под градом бомб и их невозможно восстановить, и в них невинные женщины, дети и старики лишились жизни. К несчастью, в особенности годами систематически разжигалась, используя все возможные средства пропаганды, ненависть приводящая к диким оргиям жестокости. «Война всегда поощряет такие всплески…» (Шенк[53], «Письмо из Швейцарии германскому студенчеству в «Europa vor der deutschen Frage[54]». В этом томе далее говорится, что считавшаяся высочайшей этика Германии «полностью отвергает индивидуальность и признает исключительно государство в качестве единственной совести выше которой нет авторитета». И Шенк также по его мысли заявляет о причинах, которые существовали для этого, говоря:

«Это вытекает из специфики прусского военного обучения, из концепции долга и способности полностью подчиняться, которая веками теоретически и практически развивалась в Германии…»

«Француз» как он говорит далее -  и я хочу добавить к этому – американец и британец – «никогда не поймет, что есть люди, которые признают власть над собой, которая может предписывать им как быть». Сама по себе, эта печальная и пугающая черта характера, отказываться от индивидуальности и быть маленькой шестерёнкой в часовом механизме, стала темой критического эссе Робера д`Аркура[55] «Die geistigen Perspektiven des Deutschen[56]». Там он говорит:

«Сопротивление – для немцев это слово означает нечто постыдное…У них есть суеверное поклонение юридическим формам, которое также доходит до рядов оппозиции…В присутствии власти, в присутствии порядка установленного властями, сила суждения для немцев становится туманной. Способность правильно оценивать, прекращается в подлинном смысле слова. Единственной реакцией на отданный приказ является его принятие и исполнение…»

Дальнейший важный вклад в рассмотрение проблемы, о том как было возможно, что достойные и безупречные люди, согласно заявлениям обвинения, могли так усердно и пунктуально служить механизму национал-социалистического уничтожения, приводится в заявлении содержащемся в вышеуказанном эссе д`Аркура.

«Нет другой такой нации,  которая по сути сильнее отстранена от общественных дел, чем немцы. Немец в первую очередь отец семейства, а во вторую гражданин».

Его желание по обеспечению жизненных условий для себя и для своей семьи предопределяет его точную функцию в описанном смысле в авторитарном государстве. И такое государство использовало бесконечную покорность, уступчивость нации, для которой безопасность семьи означала больше, нежели долг гражданина осознающего свою ответственность, формируя волю и её цели.

Только на такой почве могли возникнуть такие действия, которые привели Блобеля и остальных подсудимых на скамью. В параграфах 8 с (C) по (J) обвинительное заключение вменяет подсудимому Блобелю убийство почти 60000 человек.

До сих пор представляя доказательства обвинения, кажется, что оно считает дело простым делом об убийстве, в котором на одной стороне исполнитель, а на другой известное количество казнённых. Но это не так просто как думает обвинение, даже если сами факты, видимо подробно подтверждается документами.

Моей задачей как команды защиты является указание на иной важный фактор. Представленный документальный материал, к которому имеет доступ обвинение явно инкриминирующий. Однако, суду тем легче выполнить свою сложную и ответственную задачу поиска истины,  чем больше материала будет в его распоряжении – также и оправдательного материала как и уличающего подсудимых. Документальный материал, который обнаружен, неизмерим, и из него защите доступна только бесконечно малая часть и кроме того, материал исключительно обвиняющий подсудимых. Война на Востоке в особенности характеризовалась жестокостями с обеих сторон, но материал, которые показал бы другую сторону в правдивом свете и таким образом, предоставил бы полную картину ситуации на Востоке не доступен для защиты. Но то, что данный материал собирался немецкими ведомствами для того, чтобы дать показания в будущем, способны подтвердить большинство подсудимых…

Доказательства по подсудимому Блобелю покажут, что доклады главного управления безопасности Рейха представленные обвинением являются неполными и недостоверными и что они могут быть лишь фрагментарными документами со спорной ценностью в виду недостаточности используемой организации и их выраженной тенденции к преувеличению. Я подробно докажу, что предполагаемые цифры не соответствуют фактам. В особенности, я докажу, что Блобеля нельзя считать ответственным за сообщавшиеся «масштабные акции» и «репрессалии», потому что это были меры приказанные отчасти иными ведомствами – высшим начальником СС и полиции, начальником айнзацгруппы, комендантом города – и осуществлялись другими подразделениями и отчасти такими казнями, которые приказывались командующим 6-й армией фельдмаршалом фон Рейхенау,  в качестве коллективных мер санкционированных международным правом – репрессалий – в связи с преступлениями, нападениями в нарушение обычаев войны, саботажа против сражающихся или оккупационных войск и осуществлялись полицейскими подразделениями и украинской милицией.

Далее доказательства покажут, что Блобель не является ответственным за проведение значительного количества казней, так как он значительное время находился в госпитале, а также по иным причинам был непригоден к службе в спорное время – конец июня 1941 до января 1942 – потому что заболел волынской лихорадкой и из-за травмы головы; по этим причинам заместитель принял командование.

Разделение зондеркоманды 4а на несколько отрядов, которые оперировали независимо с задачами безопасности, поставленными им в районах фронтовых дивизий, привело к тому, что Блобель не имел никакого влияния на события и он информировался о них только впоследствии или вообще не информировался, потому что отряды докладывали непосредственно айнзацгруппе через 6-ю армию.

Кроме того, никто не хочет честно утверждать, что отряд всего из 52 человек, из числа которого мы должны вычесть делопроизводителей, уборщиков, дознавателей и водителей, мог осуществить столько казней, сколько предполагает обвинение. Это просто невозможно. Доказательства покажут, что ни начальник айнзацкоманды ни зондеркоманды не имели полномочий по командованию подразделениями регулярной полиции [Ordnungspolizei], Ваффен-СС, Вермахта и украинской милиции. Более того, я докажу, что, касается участия частей зондеркоманды 4а в казнях, они использовались Блобелем в соответствии с приказами полученными им как начальником зондеркоманды от айнзацгруппы или 6-й армии. Блобель не имел повода считать проведение казней преступным и изучать соответствовали ли эти приказы международному праву, потому что русский противник вряд ли вообще знал о концепции международного права, не подписал международные конвенции о войне и никак не собирался следовать обычаям войны. В такой концепции Блобель, необходимо убеждался тем, что испытал и видел сам, в особенности о жестокостях к немецким солдатам. Я докажу то, что может показаться невероятным, а именно, что казни женщин и детей проводившиеся зондеркомандой 4а никоим образом не противоречили международному праву, так как русские в своей тщательно организованной партизанской войне безжалостно использовали для этих целей женщин и детей. Помимо этого, уже упоминалось, что в Германии также, война не щадила женщин и детей, и в этом отношении преобладавшие правила войны уничтожались доктриной репрессалий. Я могу в этой связи отметить, что англо-американская концепция войны – в отличие от преобладающей на европейском континенте – придерживается традиционной концепции войны, которая считает, каждого жителя вражеской территории противником.

Хотя принципы затрагивающие предмет «приказа» уже обсуждались кем-то ещё, я хочу сослаться в этой связи на речь Гиммлера в Познани в октябре 1943 для того, чтобы подчеркнуть то, что уже говорилось в начале. Его заявления о верности и преданности не оставляют сомнения в том, что должен был ожидать фюрер СС в случае невыполнения приказов. Гиммлер помимо прочего заявлял:

«Я хочу изложить одну директиву. Если вам станет известно о человеке даже только в мыслях неверном фюреру или Рейху, вы должны проследить за исключением такого человека из ордена, а мы проследим за тем, чтобы он лишился жизни…Я хочу ясно и недвусмысленно дать понять. Само собой разумеется, что маленький человек должен подчиняться…Еще более очевидно, что все высшие начальники СС являются образцом безоговорочной верности…Но приказы должны быть священны…Единственный комиссар который есть у нас, это наша совесть, долг, верность и преданность…»

При Фридрихе Втором Прусском[57], полковник фон дер Марвиц[58] мог отказать в преданности, несмотря на свою присягу, потому что исполнение приказа короля означало для него конфликт с моралью и совестью. Могила Марвица содержит характерное описание «Он видел героическую эпоху Фридриха и сражался с ним во всех войнах. Он выбрал бесчестье, когда преданность осталась бесчестной». В Германии Адольфа Гитлера, человек который отказывал в преданности, либо отправлялся в концентрационный лагерь или расстреливался, независимо от личности и звания, что подтвердилось прежде всего мерами против участников событий 20 июля 1944[59].

В реальности не имелось шанса выбирать согласно закону морали; это применимо также к подсудимому Блобелю. Он должен был исполнять приказ или если бы отказался выполнять его, он бы лишился свободы или даже был расстрелян военно-полевым судом. Кроме того национал-социалистический режим во время войны ввёл поистине дьявольскую меру семейной ответственности, для того, чтобы устранить последние остатки воли поколебать механизм этой системы. Страх опасности даже за близких родственников внутренне заставлял человека забывать о своей совести. Но правовой вывод сделанный из такой ситуации должен быть таким, что подсудимый находился в подлинной чрезвычайности, по крайней мере, предполагаемой чрезвычайности. Но это является оправдывающей причиной в соответствии с общими нормами уголовного закона. Даже  если подсудимого Блобеля, как и многих остальных немцев, которые сохранили достоинство в сердце, следует упрекать в трусости и эгоистическом самосохранении, может быть достаточно короткого заявления, о том, что этим не создавалось наказуемого соучастия.

В конце вступительной речи обвинения, была ссылка на положение германского военного кодекса, о том, что участник исполнения незаконного приказа сам подвергается наказанию; на это мы можем возразить тем, что авторитарное государство объявляло, что всякое сопротивление против преступления это само по себе преступление. Кроме террористических и тенденциозных приговоров, остальные распространяли убеждение в том, что всякое сопротивление обречено на провал и поэтому означало только бесполезную и соответственно бессмысленную жертву.

Что касается приказа, отданного главным управлением безопасности Рейха Блобелю в 1943 об открытии массовых могил на Востоке и полном уничтожении тел, в этом отношении не требуется аргументации подсудимого. Нельзя понять почему сожжение или уничтожение тел предполагается преступным деянием, независимо от того почему и кем проводились казни.

Здесь публикуется по изд.: Военные трибуналы Нюрнберга: Дело айнзацгрупп;  Сборник материалов / Пер. с англ. — Сергей Мирошниченко @ Военная литература (militera.lib.ru), 2018.