Поиск по документам XX века

Loading

С.В. Зубатов - В.Л. Бурцеву. 12 декабря 1906 г.

V. ПИСЬМО С. В. ЗУБАТОВА.

12 декабря 1906 г.

Милостивый государь Владимир Львович. Крайне признателен вам за ваше внимание и любезное письмо. Обнаруженных вами во мне талантов я и не подозревал. Искони я не жаловал канцелярщины, прибегая при нужде к диктовке, почему занятие литературным трудом мне представляется чем-то диким и несуразным. Кроме того я обретаюсь сейчас в непонятном даже для себя положении.

Живу я здесь анахоретом, абсолютно не имея знакомых в городе, зарывшись в книги и газеты и переживая таким образом «вторую молодость». Кроме близких родных, никто ко мне не наезжает. При всем том я почтительно отклонил лестные для себя приглашения возвратиться к делам, сделанные мне по очереди кн. Святополк-Мирским, Д. Ф. Треповым и гр. С. Ю. Витте. Причины этому были две. Во-первых, у меня сын студент; возвращение мое к делам вызвало бы крик, а при партийных нравах с личностью — самоцелью в принципе и родовыми понятиями на практике, с местью до 7-го колена, это могло бы закончиться для него печально. Во-вторых, мое духовное состояние дисгармонировало с обратным поступлением на службу.

Моя продолжительная и бессменная служебная деятельность, с массою людских встреч и положений, привела меня к убеждению, что вся политическая борьба носит какое-то печальное, но тяжелое недоразумение, не замечаемое борющимися сторонами. Люди отчасти не могут, а отчасти не хотят понять друг друга и в силу этого тузят один другого без милосердия. Между тем и с той и с другой стороны в большинстве встречаются прекрасные личности. Начиная с 1897 г., я пытался найти почву для примирения. Для этого я сам беседовал с арестованными, изучал их, дружился с ними, докладывал о результатах своих сношений с ними верхам, ломал с ведома последних целые дела, взывал к реформам, доказывая выгодность всего этого и с полицейской точки зрения, и с личной точки зрения тех, «кому вольготно, весело живется на Руси». Выйдя на волю, освобожденные из-под стражи глубокомысленно объясняли мои действия «заигрыванием», «провокаторством», а консервативный элемент видел в них «гениальничание», отрыжку революции. Сам я верил и верю, что правильно понятая монархическая идея в состоянии дать все нужное стране при развязанности общественных сил («Гражданин», №№ 82 и 87), притом без крови и прочих мерзостей. Какая гарантия того, что, не изжив одной политической идеи, люди не испакостят и другой, считаемой ими более совершенной [демократической республиканской]*? По существу обе идеи равноценны. Не в них, следовательно, дело, а в самих людях. Жизненный опыт отшиб у меня оптимизм в отношении людей, и я стал склонен к пессимизму Кальвина, к вере в греховность человеческой натуры.

Тем не менее я отравил своим сомнением многих хороших людей на верхах административной лестницы, и они остались верны своей совести в дальнейшей службе, когда я был уже не у дел. Кн. Святополк-Мирский, Д. Ф. Трепов, граф С. Ю. Витте явились первоисточниками ныне переживаемого; их толчок был подхвачен и развит свободными общественными силами. Понятно, с каким захватывающим интересом я слежу за окончанием настоящего движения, стараясь определить равнодействующую борющихся сил и угадать содержание будущего компромисса.

Если бы я вернулся к делам, мне бы пришлось опять сосредоточиться на репрессии, а это еще менее прежнего могло удовлетворить меня, ибо не в ней, по-моему, лежит суть дела. Вот почему я почтительнейше отклонил сделанные мне предложения вернуться к делам. Вышвырнув меня, Плеве оказал мне неоценимую услугу. Гордость и совесть никогда бы не позволили мне кинуть дело в тяжелую для него минуту. Я либо продолжал бы терзаться, либо попал под браунинг.

Что я делаю сейчас — уже указано, а что я буду делать дальше — я и сам не знаю. Вы мне предлагаете писать воспоминания; Союз русского народа просит меня писать им воззвания**; покойный Д. Ф. Трепов требовал от меня, чтобы я ему писал по поводу начатых государственных реформ, поясняя их с точки зрения вычитываемого мною из книг; кн. В. М. Мещерский настаивал, чтобы я писал ему приходящие мне в голову мысли и жил в Петербурге. Я ему написал, а он взял да тиснул его в «Гражданине» за нынешний год (№ 3), и я невольно оказался печатающимся. Вылезши вновь на свет, я рискнул возразить в «В[естнике] Евр[опы]»; там приняли и напечатали. За эту продерзость я был смачно облит помоями, и вновь вылезать у меня охоты немного. Появись я в таком ходовом и сенсационном журнале, как ваше «Былое», с своими воспоминаниями, партии меня растерзают и пропишут мне такую «историю», что я окажусь на улице, при общей ненависти и презрении.

Душевное вам спасибо, многоуважаемый Владимир Львович, за добрые пожелания и искреннее ко мне отношение, которое я глубоко чувствую и ценю.

Искренно вам признательный Сергей Зубатов.

Владимир губернский, Дворцовая, д. Тарасова.

*) Заключенное в квадратные скобки зачеркнуто автором письма. Б. К.

**) Это после того, как В. А. Грингмут, после моей высылки в Москву, узнав от рабочих мой адрес и заключив из этого о продолжении мною пропаганды среди них, сделал на меня донос Д. Ф. Трепову, чем последний был очень обижен, ибо знал меня лучше меня самого. (Этого примечания в тексте настоящего письма, напечатанном в заграничном «Былом», не имеется. Б. К.).

Источник: Б. П. Козьмин. С. В. Зубатов и его корреспонденты. М.-Л., Госиздат, 1928 г., стр. 50102.

Страна и регион:

Дата: 
12 декабря, 1906 г.