Хельмут фон Мольтке: Письмо к дочери. 29 января 1903 г.

Берлин, 29 января 1903 г.

Мама сказала мне, что ты хотела бы немного подробнее узнать о России, о стране и людях, и как послушный отец, хорошо воспитанный дочерью, я спешу выполнить твоё желание и рассказать тебе, что я там видел.

В свите Кронпринца нас было семеро: три командира полков, шефом которых является Император Николай, — подполковник фон Шверин из Шестого кирасирского полка, подполковник фон Линкер 1 из Восьмого гусарского и полковник фон Шенк, командир Александровского полка, а также флигель-адъютант фон Фридебург и я, плюс полковник фон Притцельвитц — военный наставник Кронпринца, и его адъютант Штюльпнагель. Вечером 14 января мы присоединились к нему на вокзале Фридрихштрассе, куда прибыл и Император, чтобы попрощаться с сыном. Для нас был зарезервирован спальный вагон, где каждому отводилось своё купе, а мне как превосходительству и piece de resistance 2 всей компании — два! После спокойно проведённой ночи мы 15 числа в десять часов прибыли в Эйдткунен 3, на нашу пограничную станцию, откуда поезд наш тотчас перегнали на русский пограничный пункт Вирбаллен или, как говорят русские, Вирбаллово. Здесь нас ждал русский почётный эскорт и — что тоже не последнее дело — русский императорский поезд-люкс. Первый состоял из генерал-адъютанта князя Долгорукого 4,ротмистра Конногвардейского полка флигель-адъютанта графа Шувалова 5 и поручика Кавалергардского полка князя Кантакузена 6, второй — из салон-вагона со спальней для Кронпринца, вагона-кухни, вагона-ресторана, салона для собраний, трёх вагонов с небольшими купе-салонами и спальными купе для свиты, трёх вагонов для прислуги и нескольких багажных вагонов, причём весь состав имел электрическое освещение. Доставить в Петербург этот поезд, соответствующий масштабам русской империи, должны были два локомотива-тягача, прицепленных спереди, и третий, толкач, сзади. — У русских железных дорог, как известно, колея шире, чем у наших, и поезда идут по ним намного медленнее, со скоростью не более пятидесяти километров в час; то и другое весьма способствует удобному путешествию. Топят машины только дровами, благодаря чему в темноте можно наблюдать роскошный фейерверк — весь поезд окутан морем летящих искр, проносящихся мимо окон длинными полосами, как тысячи маленьких светящихся комет. Мне выделили комнату, где была широкая кровать, удобный диван, умывальник, письменный стол и платяной шкаф, — столь просторную, что она вполне могла бы служить гостиной. Всё было обито светлым шёлком; в этих роскошных апартаментах я бы с удовольствием прокатился по сибирской дороге до самого Владивостока, на что нужна всего одна неделя. — Мы сразу же в полной мере ощутили непревзойдённое русское гостеприимство. Едва поезд тронулся, как нас уже попросили к завтраку, который, как все русские трапезы, начинался с так называемой закуски, по-нашему Imbiss, состоящей в том, чтобы есть ложками несолёную икру, и обилием всевозможных деликатесов соблазняющей новичка наесться до отвала, прежде чем дойдёт собственно до завтрака. Тут мы за здоровье наших новых русских друзей для начала выпили водки, чтобы за завтраком сразу перейти к шампанскому — напитку, играющему на русском столе приблизительно такую же роль, как у нас мозельское по пятьдесят пфеннигов литр. Бутылка шампанского сделалась нашим неразлучным другом, являвшимся тотчас, стоило лишь нам приблизиться к накрытому столу, и оставалась им вплоть до момента, когда на обратном пути мы пересекли русскую границу и ее тут же сменила кружка «настоящего мюнхенского». Целый день у нас был заполнен завтраками, обедами и ужинами, и после первых двенадцати часов мы уже так привыкли к икре, что с трудом могли понять, как приличному человеку возможно днями, а то и неделями без неё обходиться. Как прекрасно было бы спать в постели на шёлковом белье, когда тебя мягко укачивает лёгкое потряхивание широкого медленно катящегося вагона, если бы не бесконечное количество съеденного! Я долго не мог заснуть и смотрел на фейерверк разлетающихся искр, проносящихся перед моим окном. Наконец я задёрнул занавеску, погасил электрический свет и впал в полудрёму, в которой мне мерещились все съеденные паштеты, рябчики, перепела и копчёные рыбины, а пузатые бутылки шампанского в венках из зёрнышек икры порхали вокруг меня, пока полностью не исчезли во мраке глубокого сна.

Так километр за километром мы ехали по святой Руси, через пустынные заснеженные равнины, через болота и низкорослый кустарник, через зиму и одиночество, двигаясь в глубь бесконечной, гигантской империи, безмерность пространств которой создаёт у нас, западных европейцев, привыкших к тесноте, такое чувство, будто мы покинули планету и выходим в безбрежный космос. — На следующее утро, 16-го, в десять часов мы прибыли в Петербург. Наш посол, граф Альвенслебен 7, за час до прибытия, в Гатчине, сел на наш поезд и дал последние указания относительно встречи.

Император не мог, хоть и собирался, появиться на вокзале, так как страдал воспалением уха, приковавшим его к дому 8. Встречать нас прибыли все Великие Князья, которые не болели инфлюэнцей. На перроне стояла рота почётного караула из солдат Преображенского полка, соответствующего нашему Первому гвардейскому. Невероятной красоты люди огромного роста с открытыми добродушными лицами русских крестьян. Далее всё шло по международному стандарту. Обход строя, представление свиты и т. д. В этих кругах я мало-помалу уже сделался старым знакомым. — Потом поехали в Зимний дворец, где всем нам предстояло разместиться. Здесь Кронпринца встретили Император и Императрица и проводили в его покои. Потом Её и Его Величество приветствовали всех нас. В вестибюле собрался весь придворный штат. Тут была обер-гофмейстерина, старая толстая княгиня Голицына 9, вынужденная, как евреи в синагоге, постоянно носить шляпу, из- под широких полей которой щурятся её усталые глаза с набрякшими веками, обер-гофмаршал князь Долгорукий 10, брат нашего сопровождающего, и целая вереница придворных дам, каждая с бриллиантовым шифром Императрицы на плече. Перед каждыми дверями стояло по два арапа в фантастически ярких костюмах, которые тоже приветствовали меня как старого знакомого, оскалив белые зубы. По всем покоям плывёт слабый запах ладана, в углу каждой комнаты висит икона, на которую возложен особый надзор над её помещением, и свет электрических ламп, горящих в пасмурной петербургской атмосфере целый день, отражается в хрустале люстр и бросает сверкающие отблески на искусно набранный, зеркально гладкий паркет.

Его и Её Величества приветствовали нас самым любезным образом. Император выглядел жалко—в ухе у него был нарыв, лишь недавно прорвавшийся и причинивший ему немало страданий.

Императрица имела цветущий вид. У изящных уголков её рта образовалась пара прелестных ямочек, на белом лбу прекрасно выделялись красиво подведённые брови. Наконец всё окончилось. Придворных распустили. Импозантная обер-гофмейстерина с глубоким вздохом и лёгким поклоном выпроводила своих дам, упорхнувших, в свою очередь, с глубоким поклоном и лёгким вздохом. Нас провели в наши комнаты. Я сразу же понял, что без проводника, знающего местность, ещё раз дорогу сюда не найду. По счастью, у меня был лакей, говорящий по-немецки. И опять я устроился довольно скромно. Когда проходишь в дверь из коридора, то справа будет ванная, слева спальня. Двигаясь прямо, попадаешь в кабинет с бесчисленными мягкими стульями, шезлонгами, диванами, с письменным столом и т. д. Потом утыкаешься в столовую, а далее — в гостиную. Чтобы научиться ориентироваться в своём жилище, мне понадобилось немало времени.

Мы были свободны до обеда, назначенного на семь часов. Предстояло большое торжественное застолье. А. 11  с моими вещами был уже на месте и распаковывал их. Я пошёл в ванную, чтобы смыть дорожную пыль. Когда я вернулся, А. уже исчез, предоставив меня собственной участи. Он с неколебимой последовательностью исходит из убеждения, что поездки такого рода предпринимаются исключительно для его развлечения, а я — в высшей степени лишний второстепенный довесок к ним, на который лучше всего по возможности не обращать внимания. Если поставить себя на его место, такой подход вполне понятен; да я уж настолько к нему привык, что и на сей раз не волновался бы, не явись именно в этот момент несколько русских господ, пожелавших нанести мне визит, и найди я только свои штаны, каковые исчезли столь же бесследно, как и А. — Тщетно обшаривал я все шкафы, не находя ничего, чем мог бы прикрыть свою наготу снизу. Сюртуки, шлем, фуражка — всё было на месте, но ни одних штанов! — Лакей вновь и вновь стучал в мою дверь, сообщая, что провёл в гостиную графа Люттке, моего знакомого офицера из Преображенского. Но и лакей не знал, куда делся А. и где мои штаны. Лишь позже я обнаружил их в стенном шкафу в передней, куда их поместил А., как человек, аккуратно исполняющий свои обязанности, — проигнорировав все шкафы, находящиеся в самой спальне. Там они мирно лежали в ряд, как коптящиеся селёдки в дыму. — Потеряв надежду когда-либо их найти, я быстро прикинул, следует ли мне надеть мундир без панталон или же довести своё положение до крайности, остановился на последнем и принимал гостей в сорочке и подштанниках! Лишь когда доложили о приходе князя Орлова 12, прибывшего по поручению Императора, чтобы передать мне орден, мужество, с каким я демонстрировал свою наготу, покинуло меня, и я общался с ним через дверную щель, не видя его, так что мог представиться ему лишь вечером. Через эту щель я принял красную сафьяновую шкатулку, в которой лежала сверкающая бриллиантовая звезда. Рука, протянувшая её мне, была большой и пухлой, из чего я заключил, что князь, которому она принадлежит, высок и дороден. Вечером я мог констатировать, что не ошибся: он был высоким и толстым. — Наконец я лёг в постель и стал ждать А. Он появился через несколько часов и объяснил, что ходил обедать. Я не посмел усмотреть в этом естественном событии ничего предосудительного и постарался вновь снискать его расположение.

Торжественный обед был роскошным. Присутствовали все Великие Князья и Княгини, явились все сановники империи. Я сидел в центре, справа от меня — Великая Княгиня Мария Георгиевна, дочь Короля Греции, справа от неё — Император. Слева от меня — обер-гофмейстерина Императрицы-матери, бормотавшая на непонятном французском 13. Напротив меня — обе Императрицы, а между ними Кронпринц, сидевший напротив Императора. — Греческая Великая Княгиня бегло говорила по-немецки и была очень живой, любезной и общительной. Бедный Кронпринц выглядел бледным и озабоченным и почти ничего не ел. Лишь произнеся свою речь, он оживился. Обе Императрицы сверкали великолепнейшими бриллиантами. У обеих благоприятная наружность. Императрицу-мать нельзя назвать красивой, но она обладает парой прекрасных глаз, блеск которых не потускнел с годами и благодаря которым забываешь, что рот у неё велик. От отца, короля Дании, она унаследовала искусство вечной молодости, и ей едва дашь сорок. Женщина очень умная и, когда хочет, обворожительно любезная, она имеет большое влияние на Императора. На всех официальных мероприятиях она — первая дама, по рангу даже выше, чем царствующая Императрица, пока у той нет сына. До сих пор Императрица-мать остаётся номером первым как мать Великого Князя — наследника престола 14. — Царствующая Императрица создана, чтобы украшать трон и при большом параде носить на своей белой груди коронные бриллианты размером с грецкий орех. К её ослепительной внешности это украшение настолько идёт, что кажется, будто она родилась с ним. — Когда встали из-за стола, начался приём. Мной завладела Великая Княгиня Владимир, урождённая Принцесса Мекленбургская, которая, как и её муж, всегда была крайне предупредительна по отношению ко мне. Она попросила меня в один из ближайших дней посетить Великого Князя, который лежит в постели, больной инфлюэнцей. Потом с каждым из нас по отдельности побеседовала Императрица. Тем временем Император представил Кронпринцу первых лиц империи. Среди них были довольно интересные фигуры. Граф Ламздорф 15, маленький лысый человек, который всегда выглядит так, словно стоит на цыпочках, чтобы казаться выше, и даже свои редкие волосы зачёсывает за ушами наверх, чтобы они стояли дыбом; при этом он принимает наполовину мрачное, наполовину благосклонное выражение и выпячивает нижнюю губу. — Витте 16, всемогущий министр финансов, сумевший осуществить такой трюк, как введение в России золотого стандарта, и не обанкротить страну, — мужчина моего роста 17, с маленькой головой, умным лицом и тёмной бородой. Очень скромный, несколько стеснительный, он предпочитает забиваться в дальние углы. — Военный министр Куропаткин 18 , чей взгляд так прикован к Азии, что к крошечной Европе на её краю он может относиться с благодушным безразличием, — и его антипод, начальник Генерального штаба Сахаров 19, маленький жирный человек с хитрыми глазами, ярый франкофил и германофоб, готовый хоть сейчас ударить по нашей стране. Да, если бы не Куропаткин со своей Азией и не Витте со своими планами реформ! Ведь им обоим мы нужны, потому что им нужен мир! — Маленький Кронпринц храбро старался поддержать разговор со всеми, кого ему представляли. В русской униформе, которая ему идёт, он выглядит очень мило, его стройная изящная фигура и открытое приветливое лицо всем нравятся. — В половине одиннадцатого знатные господа удалились, и мы — разумеется, под водительством знающего местность проводника — по бесконечным лестницам и коридорам пошли наверх, чтобы в одном из моих салонов выпить по стакану пива. Едва я поднялся наверх, как меня вызвали вниз, к Кронпринцу, у которого, видимо, возникла потребность поделиться впечатлениями, и я сидел с ним до часу, а когда вернулся к себе в комнату, все уже разошлись, оставив лишь густой табачный дым и батарею пустых бутылок!

Таким был наш первый день в Петербурге. Но если бы я захотел в том же духе описать тебе всю последующую неделю, это письмо превратилось бы в книгу, и, боюсь, ты бы заснула над ним. Поэтому мне придётся писать более сжато.

Через два дня после нашего приезда был праздник Водосвятия. Этот праздник, отмечаемый по всей России, всегда проходит очень торжественно. Все участники побаиваются его — ведь 19 января обычно считается самым холодным днём холодной русской зимы, и стоять полчаса с непокрытой головой под открытым небом при морозе в двадцать градусов ниже нуля по Реомюру 20 — удовольствие сомнительное. Дабы воздать должное этому празднику, мы все запаслись шубами и валенками. Но нам не довелось к ним прибегнуть. За всё время нашего пребывания в Петербурге столбик термометра не упал ниже восьми градусов — согласно термометру; тут было даже теплее, чем в это же время в Германии, и снега лежало не много, так что ежедневно большие возы привозили снег из-за города, чтобы разбрасывать его на улицах — как у нас рассыпают песок, — с целью улучшить санный путь. В день праздника тоже было всего семь градусов мороза, но холод стоял пронизывающий, а от малейшего дуновения ветра казалось вдвое холодней. Нева, эта могучая гордая река шириной в два километра, прорезавшая собою весь город, была скована льдом. — Поверх ледяного покрова идут трамвайные, санные и тележные пути, по льду проложены газопроводы, и вечером все дороги, под которыми бурлит чёрная невская вода, освещены. — Праздник Водосвятия празднуется в память Крещения Христа в Иордане. На берегу реки возведён павильон для духовенства и двора, от него спускается лестница вниз на лёд, в котором проделана прорубь 21. В эту прорубь под пение и благословения опускают крест, и вода тем самым освящается. — В одиннадцать часов началась церемония во дворце. Тут в бесконечных залах, идущих длинной анфиладой, стояли депутации от всех петербургских полков. По шестьдесят человек от каждого полка в парадной форме. Прекрасное зрелище! Сплошь отборные воины. Тут были, например, конногвардейцы, сплошь люди моего роста 22, все черноволосые и с коротко подстриженными чёрными бородами, что великолепно смотрится на фоне белых мундиров. Далее — кавалергарды, сплошь блондины, Павловский полк, куда принимают лишь курносых в память о носе Императора Павла, основателя полка. Тут были казаки личного конвоя в ярко-алых кафтанах до пят с портупеями, окованными серебром, в чёрных киргизских шапках набекрень, надвинутых на правое ухо, а над левым вздымаются густые буйные кудри. Донские казаки в голубых кафтанах, конные гренадеры с длинными конскими хвостами на старинных медвежьих шапках, гвардейский флотский экипаж, куда принимаются лишь отборные красавцы и служат по семь лет, — кто знает эти войска, назовёт всех поимённо! — цвет гвардии, лучше которой, возможно, не в состоянии выставить ни один народ в мире. В России каждый год ставят в строй лишь около трети людей призывного возраста, и можно представить себе, какой имеется выбор, а ведь в гвардию отбираются наилучшие. — Мимо этих войск, стоящих шпалерами, двор долгой торжественной процессией направился в капеллу Зимнего дворца. Императрицы в своих бриллиантах, все дамы в шитых золотом придворных платьях из красного бархата, с длинными шлейфами, в кокошниках на головах — древнерусских головных уборах в форме полумесяца. Впереди духовенство в жёстких от серебряного шитья облачениях, патриарх 23 в епископской митре, на которой искрится целое состояние каменьев, золотые дароносицы, кадила, расшитые хоругви — потрясающая картина величайшей пышности и роскоши, какую только можно помыслить. На выручку от продажи камней, которые пронесли перед нашими глазами, можно было бы купить целое королевство. И перед этой помпой, где соединились вся высшая светская и духовная власть, весь земной и небесный блеск, какой только может явить гигантская русская империя, стоит с ружьём, взятым на караул, русский крестьянский сын в парадной форме и вытаращенными глазами смотрит на всё это великолепие. Разве не чудо, что он думает, будто мимо него проходят сам Бог и его святые, разве не чудо, что в его преданном крестьянском сердце понятия о божестве и монархии слиты воедино и он преклоняет колени перед своим Царём-батюшкой, который — не только его мирской владыка, но и носитель высшей духовной власти! — В этом состоит огромная мощь русской монархии. Оба столпа, на которых зиждется всё существование русского государства, церковь и императорская власть, объединены в особе Царя. Одно понятие неотделимо от другого, и они стоят выше всего, что только есть святого и мистического в душе русского крестьянина. — Совсем иное дело у нас, где борются между собой два различных вероисповедания и где всё, что осталось обладателю престола, — титул Summus Episcopus 24, который едва ли кому-либо известен и понятен!

Вот в капелле начинается торжественная обедня. Эта капелла по размерам не меньше гарнизонной церкви в Потсдаме. Неописуемо красиво разносится под ее высокими сводами пение императорского хора. Этот знаменитый хор — наверное, из всех поющих a capella самый прекрасный в мире, — состоит из восьмидесяти мальчиков и такого же числа мужчин. Чистые серебряные голоса мальчиков, словно несомые ангельскими крыльями, парят над басами, звучащими подобно органу. Чтобы услышать такие басы, надо ехать в Россию, — трудно поверить, что они исходят из человеческой груди, и однако нет ни одного инструмента, который бы звучал так мягко. Весь хор одет в алые костюмы, впереди стоят мальчики с благоговейным выражением лиц, в пении словно слышится мистический экстаз. Церковь понемногу наполняется ладаном. То, что здесь происходит, — по нашим трезвым понятиям, уже не богослужение, а просто демонстрация роскоши, а вот пение — это и есть богослужение, причём самого возвышенного рода. И всё же, когда я смотрел на жесты духовных лиц, как они ходят туда и сюда, наряжают патриарха, производят загадочные церемонии над сакральными предметами, я вдруг понял, что во всём этом проявляется лишь стремление человека облечь самое для него святое во внешне праздничные формы, включив в них всё, что ему известно красивого и торжественного. К алтарю Всевышнего следует складывать весь блеск и всю роскошь, исходя из мысли, что почтить божество можно лишь при помощи самого великолепного из того, чем мы обладаем. Возможно, это мысль достаточно земная, но она понятна для огромной массы людей, не научившихся почитать Бога в духе и истине.

Такой русский молебен длится добрых полтора часа, и участники его вынуждены всё это время стоять, разве что опустятся для разнообразия раз- другой на колени. Это утомительно, и когда всё кончается, большинство богомольцев уже едва держатся на ногах. После того как праздник завершился, вся - торжественная процессия двинулась обратно, и теперь началось празднование снаружи, на берегу Невы. — Император не мог выйти из-за болезни уха, поэтому Кронпринц и мы вместе с ним остались в помещении. На церемонию мы смотрели из дворцового окна и от души сочувствовали беднягам, стоявшим с непокрытыми головами вокруг проруби на Неве. После того как закончилось и это, Император велел пронести мимо себя в одном зале все знамёна гвардейского корпуса. Отряды шли один за другим под предводительством офицеров. Музыка играла парадный марш. Это был в высшей степени своеобразный парад. — Потом завтракали 25. Около двух тысяч персон за маленькими столиками. Все поместились. Русское гофмаршальское ведомство прекрасно умеет организовывать подобные вещи.

После завтрака Кронпринц передал Императору привезённую нами модель корабля 26. Уже перед этим он жаловался мне на изнурённость и усталость. После обеда он действительно был вынужден лечь в постель и заболел. Инфлюэнца — сказали врачи. Я думаю, это было всего лишь переутомление, ведь через два дня он был уже вполне бодр.

Эта болезнь, естественно, перечеркнула нашу программу, но для достижения цели поездки — личного сближения — пошла только на пользу.

Император и Императрица трогательно заботились о больном. Они часами сидели у его постели, приносили ему маленькие подарки, ели в его комнате и, как я думаю, действительно полюбили его. Очень симпатичные отношения завязались у него также с наследником престола — весьма приятным, открытым и милым человеком 27.

На следующий день по просьбе Великой Княгини я поехал к Великому Князю Владимиру. Когда я вошёл, мне сказали, что сейчас он спит, но Великая Княгиня велела просить меня пройти к ней. Я просидел с ней около часа. Она не хотела меня отпускать, утверждая, что если я уйду, Великий Князь рассердится, что его не разбудили. Потом явилась Императрица-мать и вошла в комнату, прежде чем я успел распрощаться. Она сразу сказала мне: ваш Кронпринц — совершенно очаровательный молодой человек. Он прислал мне очень красивый букет. Очень внимателен и т. д. — Я порадовался, что в глазах важнейшей дамы двора он предстал в столь выгодном свете. — После обеда я был вынужден зайти ещё раз, и меня тотчас ввели к Великому Князю. Он лежал в постели и выглядел весьма жалко. Мне было больно видеть, что этот человек, которого я знал ещё в расцвете сил и мужской красоты, так надломлен и постарел. Боюсь, жить ему уже недолго, и мы потеряем в его лице хорошего друга  28— Великая Княгиня сидела у его кровати с рукоделием. Он очень дружелюбно приветствовал меня и протянул мне руку, горячую от жара. Потом мне пришлось сесть и рассказать, как Кронпринцу понравился Петербург. Прошло некоторое время, прежде чем я смог собраться с мыслями, разглядывая это болезненное лицо, на впалые щёки которого лампа под зелёным абажуром бросала неверный свет. — Я провёл там с полчаса, после чего меня отпустили.

Вечером того же дня мы все ели в знаменитом ресторане «Кюба» 29, который, как я понял, по бессовестности цен занимает первое место в мире. — Потом мы были в Немецком театре, где давали венский фарс 30, а позже, ночью, поехали в санях на тройках на Острова, где по русскому обычаю так неслись на санях с катальной горки, что темнело в глазах. Потом отправились в «Аквариум» 31 — большое увеселительное заведение за городом, где в заказанной комнате для нас был приготовлен лукулловский пир, во время которого пел специально нанятый хор в русских национальных костюмах. — В четыре утра мы вернулись домой. — Самое приятное — это езда на тройке. Большие сани с широко раздвинутыми полозьями. Сидишь закутанный до ушей в шубу, тёплую и мягкую, как желток в яйце. Кучер стоит впереди, перед самым сиденьем, на нём русский кучерский костюм — длинная шуба с вышитым цветным кушаком и меховой берет. Средняя 32 из трёх лошадей, вся в богатой серебряной упряжи, бежит под высокой дугой, к которой подвешены колокольчики. Обе боковых 33  лошади, бегущие без оглобель, припряжены под острыми углами от центральной справа и слева, так что скачут галопом, сильно изогнув шеи в стороны, тогда как средняя может бежать лишь рысью. На это место запрягают только лучших рысаков. Говорят, боковые лошади выдерживают не больше двух-трёх лет. Тройка мчится с бешеной скоростью. Громкие возгласы кучера, который то обращается к лошадям, то призывает другие сани уступить дорогу, смешиваются со звоном колокольчиков, и все почтительно расступаются и дают дорогу тройке, ехать в которой может только барин, господин. Подобная упряжка, запряжённая чёрными как ночь вороными, — действительно великолепное зрелище, правда, ехать она может лишь по широким русским дорогам, у нас бы она перегородила чуть не всё шоссе. Дивно сидеть в удобных, глубоких санях, когда лицо твоё обдувает холодный ветер, мимо проносятся целые комья снега, вылетающие из-под копыт несущихся галопом лошадей, и тебя сверху донизу осыпает мелкая снежная пыль.

Всего, что мы пережили и увидели, я не могу тебе пересказать, мне пришлось бы сидеть за письменным столом целый день. — Мы были в Эрмитаже — этом уникальном музее с его отборными сокровищами искусства; посетили Никольский и Казанский соборы; были на промышленной выставке; обедали в посольстве 34; ездили и ходили по льду Невы; посетили казармы Преображенского полка 35 и завтракали с офицерами в их прекрасном клубе; были у конногвардейцев, которые демонстрировали нам в своём большом натопленном манеже (или, как говорят у нас, Reitbahn) эскадронные учения, мы ужинали у них и завтракали там 36, — короче, мы постоянно находились под некоторым градусом от шампанского, и мне пришлось держать речи перед русскими товарищами по оружию. — Так незаметно пролетали дни. — 23-го был большой бал у Великого Князя Михаила. Кронпринц уже выздоровел и очень радовался возможности потанцевать. В большой зале собрались сливки петербургского общества — княгини, графини и т. п. так и кишели. — Когда начался котильон, меня позвали к царствующей Императрице, и мне пришлось сесть рядом с ней. Так мы вместе танцевали котильон сидя, справа и слева от нас на десять шагов было пустое пространство, заполненное лишь благоговением, а мы оба находились в его центре. Мы очень славно побеседовали; я узнал её теперь и как человека, получив возможность восхититься также её природной любезностью и простым здравым смыслом. Я отдавал ей все букеты, банты, корзинки и прочие предметы, которые поступали по ходу туров 37, и она принимала всё с радостью, чтобы, как она говорила, отнести своим детям. Потом принесли банты для дам, и я получил один от неё. Я сказал: «Ваше Величество, впервые в жизни я получил котильонный бант от царствующей Императрицы». Котильон продлился почти час, и наша беседа ни на миг не прерывалась. — Но танцевать она не желала, хотя подошёл старый Великий Князь Михаил и предложил ей всё- таки потанцевать со мной. Он сказал, указывая на меня: «Je suis sur, que Monsieur est un bon marcheur!» 38  — но она отказалась. — Мне было хорошо и так. Потом подали ужин, за которым я сидел рядом с Императрицей-матерью, так что в тот вечер я общался почти с одними Императрицами. — На следующее утро мы попрощались с Их Величествами и отбыли в Новгород в расположение Выборгского полка 39. Было большое стечение народа, который приветствовал Кронпринца бесконечными «ура!» 40. — Оттуда — на том же удобном придворном поезде обратно до Эйдткунена, где мы простились со своими русскими друзьями. 26-го в шесть утра мы были в Берлине.

Теперь ещё краткое описание, как стреляют медведей. У меня был только однократный опыт, который я и положу в основу рассказа. — Итак, встаёшь в восемь утра. По русским понятиям это очень рано. В лёгком охотничьем костюме едешь на вокзал, где уже стоит специальный поезд. В поезде уже ждёт завтрак с чаем, кофе, холодным мясным ассорти и шампанским и, конечно, с икрой. Поезд трогается, и едешь два часа; это очень долго, но такая уж у медведя причуда — зимовать вдали от Петербурга. Незадолго до приезда облачаешься в подготовленную тёплую одежду: шубу, меховую шапку и белые мягкие валенки, в которые влезаешь в одних чулках. Потом поезд останавливается, выходишь и садишься в дожидающиеся тебя сани, целиком выстланные мехом. Для каждого из нас стоят отдельные сани. Обер-егермейстер князь Голицын возглавляет колонну, и теперь надо проехать по ровной дороге минут десять. В лесу обрублены все ветки, которые могли бы помешать движению. Приезжаешь на открытое место, где снег заботливо утоптан, чтобы ты при высадке не промочил ноги, и высаживаешься. Тут уже собрались загонщики, человек сто, которые приветствуют нас, снимая шапки. Человек двадцать одеты в красные кафтаны, шапки и перчатки. Это особые загонщики, которые должны «поднять» медведя, если он не встанет добровольно.

От этого места чистая утоптанная дорожка ведёт в глубь чащи. Мы продвигаемся по ней гуськом. Теперь уже нельзя говорить громко. Все движутся молча — охотники и загонщики. Через две минуты мы уже на нумерованных местах. Я получаю место, предназначенное для Кронпринца 41. Толстый бруствер, сплетённый из ельника, земля устлана мелкими еловыми веточками. Императорский лейб-егерь ставит рядом со мной двустволку, гладкоствольное ружьё, стреляющее круглыми пулями. Моё ружьё он отставляет в сторону в запас. Сам он тоже вооружён двустволкой, а ещё рогатиной толщиной в руку. Один загонщик с догом, собакой ростом со стол, остаётся позади нас; эта собака приучена сразу хватать атакующего медведя за горло. Так что чувствуешь себя довольно уверенно. После того как охотники расставлены, загонщики становятся кольцом. Они окружают берлогу медведя полукругом диаметром в триста шагов. Сигнал рога, и спектакль начинается. Все стреляют из пистолетов, кричат, визжат, вопят, взрывают петарды. Это длится десять минут, никакой медведь не появляется. Сигнал рога: медведя надо поднять. Вперёд выступают красные загонщики с собаками. Собаки облаивают медведя в его логове, загонщики продвигаются вперёд и тычут в берлогу длинными шестами. Вдруг — взрыв, во все стороны летит снег, куски льда, ветки и листья: медведь проснулся и разворотил свою берлогу, он «поднят». Охотникам об этом сообщает сигнал рога. Проходит ещё десять минут. Собаки лают на медведя, который в кругу загонщиков медленно движется вперёд и ищет выход. Вдруг он направляется прямо на меня. Он медленно бредёт по снегу глубиной по колено. В сорока шагах от меня он останавливается и явно чует опасность. Я не могу высунуть голову, закрытую деревом, но вскидываю ружьё к плечу и стреляю. Медведь валится, отпрыгивает в сторону, поворачивается ко мне лопаткой, и я всаживаю туда вторую пулю. Он падает, пытается снова встать, мне уже вкладывают в руку второе ружьё, и я посылаю ещё две пули в бедного косолапого, который уже не подаёт признаков жизни. Трубят отбой, и медведя утаскивают. Это прекрасный экземпляр, почти чёрный, самец. Теперь — снова в дорогу. В поезде уже ждёт завтрак, начинающийся с икры и шампанского. Потом — опять в сани и ко второму медведю, который залёг аж в шестнадцати километрах отсюда. Здесь происходит в точности то же самое. Я уступил своё место Притцельвитцу, и медведя застрелил он. На сей раз это была медведица с двумя детёнышами, которым всего неделя от роду и которых загрызли собаки 42. После чего — снова в поезд, где сервированы чай и кофе. В шесть часов мы вернулись в Петербург и в семь сели обедать.

Приятного аппетита, — скажешь ты. И я скажу тебе: приятного чтения!

Опубликовано в кн.: Мольтке X. Фон. Русские письма. Пер. с нем. М. Ю. Некрасова — СПб.: Издательство им. Н. И. Новикова, 2008. (Примечания к тексту даны по указанному изданию). с 85-116.

Примечания

1. Барон Мориц фон Линкер (1853-1932), в 1895-1900 гг. воспитатель сыновей Вильгельма II; в 1908-1918 гг. шеф военного кабинета, один из главных противников Мольтке в годы войны.

2. Коронному номеру (фр.).

3. Ныне Чернышевское в Калининградской области.

4. Князь Николай Сергеевич Долгорукий (1840-1913), генерал-адъютант, начальник Главного Морского штаба.

5. Граф Андрей Петрович Шувалов (1865 -1928), генерал свиты Е. И. В., командир 5-го лейб-гвардии уланского полка Ее Величества Государыни Александры Фёдоровны.

6. Князь Михаил Михайлович Кантакузен, граф Сперанский (1875-1955), полковник Кавалергардского Е. В. Императрицы Марии Фёдоровны полка, позднее генерал-майор.

7. Граф Фридрих Йоханн фон Альвенслебен (1836-1913), посол Германии в Санкт-Петербурге в 1901-1905 гг.

8. В газете сообщалось: «Государь Император, по случаю лёгкой простуды, не изволил выходить из Дворца» (Правительственный вестник. № 3. 4 (17) янв. 1903).

9. Кн. Мария Михайловна Голицына, урожд. Пашкова (р. 1836), вдова светлейшего князя генерал-лейтенанта Владимира Дмитриевича Голицына (1815-1888).

10. Князь Александр Сергеевич Долгорукий (1841-1912), обер-гофмаршал с 1903 г.

11. По-видимому, денщик.

12. Князь Владимир Николаевич Орлов (1868-1927), в 1901-1906 гг. помощник начальника, а в 1906-1915 гг. начальник Военно-походной канцелярии Его Величества, генерал-майор, затем генерал-лейтенант свиты Е. И. В., входил в ближайшее окружение Николая II; в дальнейшем противник Распутина, в связи с чем удалён от двора. В 1915-1917 гг. в распоряжении наместника на Кавказе вел. кн. Николая Николаевича; эмигрировал во Францию.

13. Статс-дама Елизавета Андреевна Воронцова-Дашкова, урожд. Шувалова (1845-1924), жена И. И. Воронцова-Дашкова.

14. Брат Николая II великий князь Михаил Александрович (1878-1918) до рождения царевича Алексея (1904) имел статус Государя Наследника.

15. Граф Владимир Николаевич Ламздорф (1844-1907), в 1900-1906 гг. министр иностранных дел.

16. Сергей Юльевич Витте (1849-1915), в 1892-1903 гг. министр финансов и фактический руководитель русской политики.

17. Рост Мольтке составлял почти 2 метра, что во многом предопределило его вхождение в состав германских заграничных делегаций, куда Вильгельм отбирал наиболее рослых (как ему казалось, представительных) из своих приближённых.

18. Алексей Николаевич Куропаткин (1848-1925), генерал-от-инфантерии (1900), генерал-адъютант (1902), военный министр с 1898 по 1904 г.

19. Виктор Викторович Сахаров (1848-1905), генерал-лейтенант, начальник Главного штаба с 1898 г., военный министр в 1904-1905 гг. Убит террористкой эсеркой А. А. Биценко (1876— 1938) — той самой, которая впоследствии в составе советской делегации фигурировала на переговорах в Брест-Литовске.

20. Т. е. минус 25 градусов по Цельсию; далее, 7 и 8 градусов мороза по Реомюру — соответственно 9 и 10 по Цельсию.

21. Эта прорубь называлась Иордань, помост с шатром около неё со спуском к воде — сенью Иордани, подъезд Зимнего дворца напротив неё — Иорданским.

22. См. сноску 17.

23. Антоний (в миру А. В. Вадковскнй, 1846-1912), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (1898), первенствующий член Синода (1900). — Предстоятель Санкт-Петурбургской епархии занимал главенствующее положение в Православной Российской церкви, однако не являлся патриархом, т. к. с 1700 по 1917 г. церковь в России управлялась Святейшим Правительствующим Синодом.

24. Титул монарха как главы лютеранской церкви.

25. Завтрак проходил в Малахитовой зале.

26. Переданная царю в подарок от Вильгельма II модель новейшего линейного корабля германского флота «Брауншвейг» — длиной в 1 метр, с точным воспроизведением мельчайших деталей оригинала — была «призвана служить знаком полного доверия, выказываемого русскому военному флоту германским, а также стать новым звеном в цепи, берущей начало в совместных военно-морских манёврах в Данциге и Ревеле» (St. Petersburger Zeitung. Nr. 8 von 8. (21.) Jan. 1903). В письме к Николаю от 14 января 1903 г., отправленном с сыном, Вильгельм пишет: «<...> он привезёт тебе рождественские подарки, которые не удалось переслать раньше: 1) большую модель броненосца нашего нового типа военных судов, получить которую ты выразил желание в Ревеле, <...> 2) акварель, изображающую формы и цвета наших полковых знамён и штандартов со времени великого курфюрста до наших дней, <...> 3) полную форму, включая оружие, кирасу и проч. обмундирование, твоего кирасирского полка, которая, надеюсь, придётся тебе впору. <...> 4) Несколько брошюр и журналов, которые, по моему мнению, могут заинтересовать тебя в часы досуга».

27. 8 января больного кронпринца посетили также: Императрица Мария Фёдоровна, великие княгини Мария Павловна, Мария Георгиевна и великий князь Михаил Николаевич. «Государь Император и Государыня Императрица Александра Фёдоровна и Государь Наследник изволили обедать в апартаментах его высочества в Зимнем Дворце» (Правительственный вестник. № 7. 10 (23) янв. 1903).

28. Вел. кн. Владимир Александрович умер лишь в 1909 г.

29. Ресторан французской кухни в Петербурге в 1887-1917 гг., располагавшийся по адресу: Б. Морская ул., 16.

30. Имеется в виду венская оперетта, выступавшая в театре Шабельской. Вечером 7 января, в 8.30, давали «Три желания» Цирера, со звездой Бетти Стоян и знаменитым венским комиком Штейнбергером в главных ролях. «Во вторник, первый день после праздников, зрителей на представлении было не так много, как это обычно бывает у наших венцев и как можно было бы ожидать, учитывая, что в прошлом году именно „Три желания" принесли труппе наибольший материальный успех <...> У артистов не было заметно разочарования, и лишь во втором акте оно сказалось: публика сполна ощутила их строптивость, когда долгими непрерывными аплодисментами не смогла подвигнуть фройляйн Стоян и г-на Штейнбергера повторить их чудный танец, хотя обычно они так охотно откликаются. — „Для этой жалкой горсточки зрителей ещё и повторять? Да ну их..." — Нет, публика такого обращения не заслужила! Люди, выложившие деньги, заслуживают, чтобы выступающие отблагодарили их за это дружелюбием и сердечностью» (St. Petersburger Zeitung. Nr. 9. 9. (22.) Jan. 1903).

31. «Аквариум» — знаменитый кафешантан на Каменноостровском пр., 10-12, в котором играл симфонический оркестр, выступал хор, давались драматические спектакли.

32. Называлась «коренная», или «коренник».

33. Назывались «пристяжными», или «пристяжками».

34. Парадный обед в германском посольстве состоялся вечером 8 января. Кронпринц не присутствовал на нём по болезни.

35. По-видимому, казармы 1-го батальона, располагавшиеся на Миллионной ул., 33 (ныне штаб Северо-Западного округа Внутренних войск МВД России); офицерский дом 1-го батальона находился на наб. р. Мойки, 35.

36. «10-го января свита Германского Наследного Принца посетила манеж лейб-гвардии конного полка, где смотрела блестящую сменную езду унтер-офицеров, вольтижировку, а затем в офицерском собрании полка ей был предложен роскошный завтрак» (Правительственный вестник. № 9. 12 (25) янв. 1903

37. Вероятно, имеется в виду т. н. котильон с аксессуарами: в его некоторых фигурах кавалеры выбирают дам (и наоборот) по принципу лотереи с помощью упоминаемых автором предметов.

38. «Я уверен, что мсьё хороший танцор!» (фр.).

39. В Новгороде располагался 85-й пехотный Выборгский Его Императорского и Королевского Величества Императора Германского Короля Прусского Вильгельма II полк. До Новгорода кронпринца сопровождал Государь Наследник Михаил Александрович.

40. Остановка в Новгороде, занявшая более двух с половиной часов, включала в себя посещение полкового манежа, офицерского собрания, полкового музея, завтрак в помещении собрания; в довершение программы «хором балалаечников и песенников было исполнено несколько нумеров, удостоившихся одобрения его высочества; удостоилась похвалы Наследного Принца и лихая русская пляска, исполненная нижним чином полка» (Правительственный вестник. № 9. 12 (25) янв. 1903).

41. Кронпринц был болен и в охоте не участвовал.

42. Сообщение в прессе: «9-го января Свита Германского Наследного Принца выезжала на охоту, состоявшуюся в окрестностях Дивинской и Мшинской станций Варшавской железной дороги. Охота была удачна: убит матёрый медведь и медведица с двумя детёнышами» (Правительственный вестник. № 7. 10 (23) янв. 1903).