22. Протокол допроса прокурора Киевского военно-окружного суда М.И. Костенко от 28 сентября 1911 года.

1911 года, сентября 28 дня, в г. Киеве, товарищ прокурора С.-Петербургского окружного суда Бусло, командированный в распоряжение сенатора М.И. Трусевича, опрашивал нижепоименованного, который показал:
Костенко, Михаил Иванович, генерал-лейтенант, 57 лет, православный, военный прокурор Киевского военно-окружного суда, живу по Назарьевской улице в доме 19, кв. 4.
На предложенные мне вопросы по делу о казненном судимом Мордко Богрове отвечаю. Распоряжением киевского, подольского и волынского генерал-губернатора, на основании 17 ст. Положения об усиленной охране, – оконченное следственное производство об означенном выше подсудимом Богрове, обвинявшемся в принадлежности к преступному сообществу партии анархистов-коммунистов и в предумышленном убийстве, по соглашению с другими лицами, статс-секретаря П.А. Столыпина, 1-го сего сентября в г. Киеве, во время вечернего спектакля в городском театре, в присутствии Государя Императора и его августейших дочерей, поступило во вверенный мне военно-прокурорский надзор утром 7-го сего же сентября, того же числа мною было дано заключение по этому делу, состоялся приказ командующего войсками округа о предании Богрова Киевскому военно-окружному суду и вечером этому же суду был предложен мною обвинительный акт по обвинению Богрова в означенных выше преступлениях. Заседание суда по сему делу состоялось в 4 часа дня 9-го того же сентября в одном из казематов Косого капонира Киевской крепости-склада, где подсудимый Богров содержался под стражей. Обвинял подсудимого на суде лично я. По прочтении обвинительного акта, на вопрос председательствовавшего в заседании генерал-майора Ренгартена подсудимому Богрову, – признает ли он себя виновным в предъявленных к нему обвинениях, – он спокойно и довольно хладнокровно, без всякого с его стороны волнения, ответил, что признает себя виновным лишь в убийстве министра Столыпина; это убийство он совершил помимо участия кого-либо, без обдуманного заранее намерения и без предварительного соглашения с другими лицами, после чего просил суд выслушать его «правдивое и искреннее объяснение» по поводу совершенного им этого преступления. Получив разрешение генерал-майора Ренгартена, подсудимый рассказал следующее. Идеями анархизма начал он увлекаться в бытность свою в гимназии, а в 1906 году вступил членом в партию анархистов-коммунистов; но уже в 1907 году разочаровался в преследуемых ею целях и в том же году вышел из нее окончательно. Около этого же времени он познакомился с начальником Киевского охранного отделения подполковником Кулябко, которому и обещал оказывать содействие свое в раскрытии как организации этой партии, так и планов ее. Обещанные сведения он доставлял Кулябке до половины 1910 года, когда уехал в Петербург, где также работал в охранном отделении под руководством фон Коттена. В начале 1911 года он возвратился в Киев и поселился на даче у ст. Потоки (возле Кременчуга). Летом этого года к нему дважды приезжали из Парижа делегаты социал-революционной партии: в первый раз с требованием отчета в израсходовании партийных денег, с которыми он тогда же и рассчитался окончательно; во второй раз к нему прибыли делегаты с предъявлением обвинения по сношению его, Богрова, с охранным отделением; причем в этот раз они предложили ему, с целью реабилитировать себя в глазах партии, совершить какой-либо террористический акт, угрожая в противном случае огласить о его провокаторской деятельности, а потом и убить; но Богров не говорил на суде, что ему было поставлено условием убить именно Кулябко. «Так как оглашение это, – продолжал подсудимый, – для меня было хуже смерти, ибо ставило в ужасное унизительное и тяжелое положение пред товарищами, знакомыми и в глазах всего общества, то я и выразил им свое согласие на их предложение; причем первоначально я не знал, кого именно убью, и сейчас не мог даже остановиться на какой-нибудь определенной личности; только уже впоследствии явилась мысль, что объектом этого может быть и Кулябко,; постепенно мысль эта укрепилась, и я решил убить последнего, чему покровительствовало постоянное сношение с ним, возможность остаться наедине и даже совершить убийство безнаказанно». Тем не менее, при каждой встрече с Кулябко у подсудимого не поднималась рука, так как Кулябко относился к нему всегда с большим доверием и «ласково», называя «голубчик». Ввиду поставленного срока подсудимый окончательно решил убить Кулябко ночью 31 августа, с какой целью и явился к нему на квартиру; первоначально он написал ему записку о приезде «Николая Яковлевича» с девицей «Ниной Александровной», подписал ее своей кличкой «Аленский», а потом приказал сторожу разбудить Кулябко ввиду передачи важных сведений. Наступил момент очень удобный для совершения убийства, так как сторож, разбудив Кулябко, спустился вниз и ушел, оставив его одного с Кулябкой; но когда к нему, Богрову, вышел последний, прикрывшись одеялом, в одном белье и спросил ласково – «в чем дело, голубчик», то у него не поднялась рука выстрелить из револьвера и он ушел от Кулябки, не выполнив своего намерения; если бы Кулябко тогда вышел к нему в жандармском мундире, то, возможно, что он и убил бы его. Что касается обстоятельств, сопровождавших убийство П.А. Столыпина, то подсудимый объяснил, что явился он в театр с мыслью непременно убить кого-нибудь, может быть и Кулябко, так как срок истекал, но не хватало решимости; но отправляясь в театр, он не знал, что убьет именно министра Столыпина. Расставшись с Кулябкой во 2-м антракте, после решительного требования его уехать из театра домой для наблюдения за «Николаем Яковлевичем», и сообразив, что другого более удобного случая не представится, он, Богров, совершенно машинально направился в партер по ближайшему к царской ложе боковому проходу; шел он совершенно автоматически и если бы его в это время кто-либо остановил, то он или возвратился бы обратно, или же выстрелил в остановившего; также автоматически он подошел ко 2-му ряду кресел и увидел пред собой стоявшего лицом к нему министра Столыпина, вынул из кармана револьвер, выстрелил в него два раза, после чего повернул обратно и медленно пошел, не отдавая себе отчета в том, что он сейчас сделал; при выходе из партера он был задержан. Рассказанная им, Богровым, подполковнику Кулябко история о приезде «Николая Яковлевича» с браунингами и «Нины Александровны» с бомбой была им выдумана, с целью получить доступ на празднества для совершения террористического акта. На предложенный мною подсудимому Богрову через председательствующего вопрос, почему именно он выстрелил в министра Столыпина, а не в кого-либо другого, так как около последнего и ближе к подсудимому стояло много чиновных лиц, он ответил, что потому, вероятно, что Столыпин был самой видной из них личностью и на нем в то время было сосредоточено все внимание общества. Ввиду сознания подсудимого в убийстве П.А. Столыпина, я из 12-ти вызванных мною свидетелей просил допросить только подполковника Кулябко и прочесть показания не явившихся свидетелей, полковника Спиридовича и статского советника Веригина; от допроса же остальных отказался, так как они должны были удостоверить только, что выстрелы в министра Столыпина произвел именно подсудимый. Мордко Богров, защищавший сам себя, присоединился к моему заявлению, находя и со своей стороны излишним допрос этих свидетелей; но когда последние, по вводе их в зал заседания, обратились к председателю с просьбой разрешить им остаться в зале суда, то подсудимый просил председателя удалить их, так как им, Богровым, будут предложены свидетелю Кулябко такие вопросы, которые заключают в себе профессиональную тайну. Ходатайство подсудимого было уважено, и свидетели удалились. Показание свидетеля Кулябко было то же, что и на предварительном следствии. Мною были предложены следующие вопросы свидетелю Кулябко: 1) почему он, допустив Богрова в театр, не только не осмотрел его, но и не учредил за ним наблюдения в театре; на это Кулябко ответил, что он «вполне доверял» Богрову; 2) был ли свидетель уверен в том, что Богров состоит в преступной партии и не выбывал из нее до совершения убийства П.А. Столыпина; Кулябко ответил утвердительно, добавив, что у него имелись к тому основательные данные; 3) если свидетель был уверен в принадлежности Богрова к преступной организации, то на чем же было основано такое полное к нему доверие свидетеля, да еще притом при появлении Богрова в том месте, где присутствует Государь Император. На это Кулябко ничего не ответил; 4) почему свидетель в данном случае не руководствовался циркулярным распоряжением министра Столыпина о «сотрудниках», категорически воспрещавшем пользоваться ими для охраны и только разрешавшем узнавать от них о планах партии; на это Кулябко ответил, что о существовании такого циркуляра он не слышал и о таковом распоряжении министра Столыпина он ничего не знает; 5) докладывал ли свидетель генералу Курлову, полк. Спиридовичу и ст[атскому] сов[етнику] Веригину о присутствии в театре Богрова; на это Кулябко ответил, что о нахождении Богрова в театре он всем этим лицам докладывал и что генерал Курлов говорил ему, что об этом он докладывал и министру Столыпину; но докладывал ли он в действительности об этом последнему, – свидетель не знает; 6) почему свидетель, узнав от Богрова о присутствии в его квартире «Николая Яковлевича», организовывавшего покушение на жизнь министра, не распорядился немедленно какими бы то ни было средствами удостовериться в правдивости сообщений Богрова и о немедленном аресте неизвестного взамен устроенных им наблюдений, которые он, свидетель, судя по его беспокойству, признавал и со своей стороны не надежными; на это Кулябко ответил, что он поступил бы против этики, так как не принято производить гласно обыск у «сотрудников» и тем выдавать их партии; также Кулябко отрицал и то обстоятельство, что он рекомендовал Богрова фон Коттену. Как показание, так и ответы на предлагаемые вопросы Кулябко давал спокойно, с уверенностью. Подсудимый Богров, насколько я помню, предложил Кулябке только два вопроса, именно: 1) был ли он, Богров, полезен охранному отделению доставленными им сведениями о преступных организациях, раскрытых им в Киев и др. местах и 2) доставление этих сведений не было ли сопряжено для него, Богрова, с опасностью для его жизни. Подполковник Кулябко подтвердил это. Дополнительно Богров объяснил, что служил он охранному отделению не из-за денег, так как получал от Кулябко гроши, да и то единовременно; да в деньгах он, Богров, и не нуждался, так как имел собственные средства. Против моей обвинительной речи он возразил только, что убийство министра Столыпина он совершил не только без обдуманного заранее намерения и без соглашения с другими лицами, но и неожиданно для себя, так как убить именно Столыпина у него не было плана; от последнего слова подсудимый отказался. Во все время судебного заседания Богров держал себя корректно и совершенно спокойно говорил он, обращаясь больше к публике, в числе которой были министр юстиции Щегловитов , командующий войсками, его помощник, киевские губернатор и предводитель дворянства, комендант, члены гражданской и военной прокуратуры. На предложенный мне Вами, г[осподин] товарищ прокурора, вопрос о том, мог ли злоумышленник свободно приблизиться к Государю Императору во время действия, а также в начале и конце антракта, отвечаю, что если Богров в антракте мог свободно подойти к министру Столыпину, стоявшему в 4–5 шагах от царской ложи, то, по моему мнению, несомненно при начале действия, а также в начале и конце антракта он мог также свободно подойти и к царской ложе; при отсутствии охраны, – он мог быть всеми принят за посетителя, идущего на свое место; в антракте Государь Император уходил в аванложу. На вопрос, – видел ли я офицера жандармского корпуса или полиции в левом выходе из залы во время 1-го или 2-го антрактов, отвечаю, что ни в проходах между креслами, при левом выходе из залы я не замечал их, но в коридоре, соприкасающемся с этим выходом, я видел жандармских офицеров.

Настоящее показание писал собственноручно.

Генерал-лейтенант Михаил Иванович Костенко.

Товарищ прокурора С.-Петербургского окружного суда Бусло.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 1. Л. 183–185. Автограф.

Электронную версию документа предоставил Фонд изучения наследия П.А.Столыпина