Будучи анархистом-теоретиком, я в 1906 году в г. Киеве решил вступить в сообщество анархистов, но уже месяца через два совершенно разочаровался в их деятельности, так как они больше разбойничали, чем проводили в жизнь идеи анархизма. Заметив затем, что за нами ведется наблюдение, я отправился к начальнику Киевского охранного отделения и, рассказав ему все, стал советоваться с ним, что мне делать. Он выслушал меня, записал мои показания и просил меня для вида не порывать своей связи с сообществом и доставлять ему сведения о его деятельности. Я послушался и стал агентом охранного отделения, причем мною не руководил материальный интерес. Постепенно я втянулся в роль агента охранного отделения и добросовестно работал в качестве такового, так как деятельность анархистов меня ужасала и я считал искренно своим долгом предупреждать их преступления. Хотя я и стал брать деньги за доставляемые сведения, но деятельность моя носила идейный характер, я даже подвергался риску каждую минуту быть убитым. Я давал безусловно верные сведения и предотвратил многие преступления, почему вскоре заслужил полное доверие Кулябки.
В 1909 году после ареста большой группы анархистов меня заподозрили в измене, обсуждали мои действия в тюрьме, а затем заманили в одну квартиру и допрашивали под браунингом. Я кое-как уладил это дело и затем, после окончания университета, уехал в С.-Пе-тербург. Там, стоя в стороне от революционной деятельности, я случайно получил важное сообщение и, боясь, чтобы меня опять не втянули в анархию, после письменных сношений с Кулябкой, заявил об этом фон Коттену. В С.-Петербурге я решил работать в адвокатуре и бросить как анархию, так и охранное отделение. С ноября 1909 года я совсем порвал с охранным отделением, съездил за границу, полечился и занялся профессиональной работой. Так было до марта сего года, когда явился ко мне один господин, присланный из тюрьмы. В это время как раз многие поотбывали наказания и стали делегатами партийцев, скопившихся в тюрьмах, товарищи требовали от меня объяснений по провокации. Мне удалось отделаться, но в июне явились делегаты из Парижа и стали обвинять меня в старой растрате, которой в сущности не было. Я рассказал отцу, он помог мне и дал денег рассчитаться. В июле я был в Потоках и получил письмо из заграницы, в котором опять писали, что я не оправдался в провокации. На письмо я не ответил. Наконец, около 15 августа явился ко мне один анархист, заявил мне, что меня окончательно признали провокатором и грозил об этом напечатать и объявить во всеобщее сведение. Это меня страшно обескуражило, так как у меня много друзей, мнением коих я дорожил. Мне представили такие улики, которых я не мог опровергнуть, а затем предложили, если я хочу избежать опубликования моих поступков, совершить террористический акт. Сначала мне предложили убить Кулябку, потом Государя и, наконец, Столыпина, указав конечный срок для выполнения этого акта – 5 сентября. Можете ли Вы себе представить мое безвыходное положение. Можете ли Вы себе представить беседу двух лиц, из коих один выслушивает, а другой диктует условия, из коих один агент-провокатор, а другой революционер, а, впрочем, может быть тоже провокатор. Словом, я должен был принять условия. Долго я колебался, а 27 августа решился, наконец, убить Кулябку и пошел с этой целью к нему. Он встретил меня очень радушно и потому я не решился убить его. Он мне предложил билеты в Купеческий сад и другие места. Я отказался, так как билеты мне не были нужны. Кулябко преложил мне подождать, пока придут Веригин и Спиридович. В их присутствии я рассказал выдуманную мною историю о приезжем анархисте и барышне с бомбой.
Предложение билетов запало мне в голову и натолкнуло на новую мысль убить кого-нибудь из сановников во время царских торжеств.
Я наедине долго об этом думал и, наконец, решил просить билеты, о чем я говорил по телефону с госпожой Кулябко. Кто-то, очевидно, подслушал наш телефонный разговор и потом по телефону же спрашивал меня, откуда у меня такой способ получать билеты? Это последнее обстоятельство, свидетельствовавшее о возможности оглашения моих сношений с охранным отделением, еще более укрепило во мне мысль о необходимости реабилитировать себя во что бы то ни стало. Я был в Купеческом саду с браунингом, но ни на что не решился. Выйдя оттуда, я призадумался. Уже 31 августа. Нужно убить хоть Кулябку. Еду к нему. Чиновник предложил мне написать на бумаге, что мне нужно, так как Кулябко спит. Я написал ту записку, которая находится при деле для того, чтобы Кулябко меня принял. И я действительно был принят. Жена Кулябки спала, дежурный ушел, и мы остались с ним наедине. Минута была очень удобная. И если бы Кулябко был в мундире, то я бы его убил, но он был совсем раздет, на нем было накинуто одеяло и потому я опять не решился, а снова повторил свою выдумку. Кулябко пригласил меня явиться на другой день в Европейскую гостиницу. Там я видел Кулябку и Веригина и попросил билет в театр, что мне и было обещано. Веригин знал, что я буду в театре и даже хотел уступить мне свое место в 4-м ряду, но эта мысль была оставлена, так как оказалось, что 4-ый ряд предоставлен исключительно генералам. Шел я в театр без определенного плана и возможно, что из театра я также ушел бы ни с чем, но слова Кулябки «уходите и больше не оставайтесь в театре» поставили предо мной вопрос – неужели опять ни с чем? И я решился. Остановил свой выбор на Столыпине. Так как он был центром общего внимания. Когда я шел в проходе, то [если] кто-нибудь догадался спросить меня «что вам угодно?», я бы ушел, но никто меня не удерживал и я выстрелил 2 раза. Что я делал, я не сознавал. Впервые у меня прояснилось сознание, когда меня публика стала бить. Когда меня впервые допрашивали, я не хотел говорить правды, я бравировал, так как видел перед собою лишь враждебные лица. Теперь я говорю правду.
Лицо, приезжавшее ко мне с требованием реабилитировать себя совершением террористического акта, хорошо известно охранному отделению; его зовут «Степа» . Он был осужден за убийство офицера в Екатеринославе, но бежал.
Делегат, явившийся ко мне впервые из тюрьмы, был студент Петр Лятковский.
Показание записал в заседании Киевского военно-окр[ужного] суда 9 сентября 1911 года.
Прокурор Киевской суд[ебной] палаты Г. Чаплинский.
ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 1. Л. 51. Копия.
Электронную версию документа предоставил Фонд изучения наследия П.А.Столыпина