Из рукописи статьи Г.Г. Ушакова «Уральские колхозы накануне сева». 18 апреля 1930 г.

Из рукописи статьи Г.Г. Ушакова «Уральские колхозы накануне сева» 11

18 апреля 1930 г.

Из всех областей больше всех шумела своими колхозными «успехами» Уральская область. Как на дрожжах вырастали проценты. Подпирали проценты «большевистскую» цифру — сто и карту области заливали работы сплошняка. Коммуны в целый район, в несколько районов уже не удовлетворяли зарвавшихся коллективизаторов, и Ирбит выкинул лозунг создания окружной Ирбитской коммуны. Так и осела сейчас на старом Ирбите двойная «слава» — слава проторговавшихся купцов и проголовотяпствовавшихся коллективизаторов. Будет время и на сплошной коллективизации он еще даст реванш, — но пока что знаменитого Уральского «Гиганта» фактически нет. Сам округ, еще на 20 марта исчислявший свои колхозные богатства в 89,7%, — на 5 апреля имеет их 36,9%. Заново примкнувшие деревни от «Гиганта» отошли, сам он разукрупнился. Планово-экономический отдел Уралколхозсоюза по учрежденческой инерции продолжает работать над производственным планом старого трехрайонного «Гиганта», но и то с оговоркой, что это имеет глубокий теоретический интерес для будущего.

Когда остротой мартовских документов вспорота была нездоровая полнота уральской коллективизации, — у ней оказалась такая изнанка, перед которой теперешнему обозревателю Уральской деревни остается только разводить руками. Едва ли другая какая область СССР может похвастаться таким обилием всяких перегибов, извращений, головокружений, злоупотреблений, головотяпства и пр. — как область Уральская. Администрирование, нарушение принципов добровольности, искажение смысла классовой борьбы, «раскулачивание» середняков, массовые, повальные обыски с целью универсального обобществления «вплоть до предметов личного потребления» — такое было, например, в вышеупомянутом колхозе «Гиганте» Ирбитского округа (доклад т. Зубарева на пленуме Уралобкома ВКП(б)). Массовое лишение избирательных прав середняков, гигантомания, коммунофильство и гоньба за коммунами и не меньше как в районном масштабе (особенно Ирбитский и Тюменский округа). Параллельно этому — выживание середняка из состава советов, правлений и пр. выборных общественных организаций. «В составе 1940 сельсоветов, переизбранных на 21 марта, беднота заняла 65,7%, а середняки 34,3%, тогда как в прошлую перевыборную кампанию беднота занимала 33,4%, а середняки 62,6%, т.е. иначе говоря произошло полное перемещение цифр. Облисполком вынужден был отменить выборы в целом ряде районов» (доклад на пленуме Уралобкома). Наиболее других страдавший коммунофобией Ирбитский округ довел процент участия середняков в составе сельсоветов даже до 22%.

Всплыла масса случаев насилий, порой возмутительных (напр. в Башкильском районе Челябинского округа) — «бессмысленной жестокости, не находящей никакого политического оправдания». Расхищение кулацкого имущества, порой доходящее до явного мародерства (Лопатинский район Курганского округа). И как особый вид колхозного головотяпства — обобществление сбережений колхозников. На пленуме Обкома был рассказан анекдотичный случай, как в Троицком округе были не просто обобществлены куры, но куры были расставлены по деревням сообразно маршруту движения сборщиков яиц — это де есть рационализация производства. Не мудрено, что в правлении Ишимского Колхозсоюза рассказывают про легендарную личность одного их работника-комсомолки, «которая проработала в колхозе 25 дней и не сделала ни одного перегиба». Практически это отозвалось тем, что созданный ею колхоз вовсе не имел выходцев.

Колхозное головотяпство было по фронту антирелигиозной борьбы. Сам Свердловск позакрывал все свои церкви, под чистую и со всех церквей сорвал кресты. На внешний взгляд это хорошо, а в действительности это демонстрация перегиба. Потому что не может же старый провинциальный город, насадивший у себя церквей чуть не на каждом перекрестке, город низких домиков и глухих ворот, город непровороченного богобоязненного мещанства «добровольно» позакрыть все свои церкви под чистую, да еще под самую пасху. Уральская область записала в свою летопись самую удивительную форму «социалистического соревнования» — Кустанайский Админотдел (милиция) вызвал на соревнование округа Троицкий и Кунгурский — кто больше закроет церквей!.. Это ли не нравы героев Щедрина? ...

И вдруг бомбой разорвалась над головой сталинская статья. Очухаться не успели — вторая грянула — постановление ЦК.

... Момент требовал быстроты, решительности, инициативности, небрежения всякими соображениями личного порядка. Этого у большинства не оказалось и это имело очень печальные последствия. Многое зависело от того, на чьей стороне оказывалась инициатива в создавшейся обстановке: на стороне мужиков — деревни или на стороне колхозных и советских работников. Обычно происходило первое. И вот там, где мужик первым воспринимал документ, когда деревня разом настораживалась и пока правленцы чесались или просто ничего не знали, — уже летел в город кем-то наряженный посланец добывать газетку; в некоторых случаях платили помногу рублей за заветный номерок. Везли в деревню как будто какой манифест, в деревне к жданной газетке собирался народ, тайно, по гумнам, читали, ахали. А дальше шаг ясный: скорее выручать свое заколлективизированное добро, пока его куда-нибудь не девали, о чем-то |таком] же (думали) секретно совещавшиеся правленцы, или пока новую не получили газетку, где все старое окажется стертым... И вот тогда начинался стихийный развод скота и разного имущества. Скот разводили часто ночью. Тащили хомуты, какой попадет. Чужие телеги, свиней, кур. Невообразимая подчас поднималась на деревне катавасия, и там, где такое было, там мы имеем сейчас самое стремительное падение коллективизации и наиболее трудную и запутанную обстановку. Отношения между вчерашними коллективизаторами и крестьянами, вновь ставшими единоличниками, не налажены. Оказавшиеся в хвосте деревенских событий товарищи, отыгрываются сейчас на том, что тормозят осуществление последних партийных и правительственных директив. Противодействуют и тайно, и явно. Иначе, как саботажем, это назвать нельзя. Порой он очень замаскирован. С внешней стороны ни к чему не подкопаешься. И разъясняют, и выдают — все делают на сто процентов. Но можно делать на все сто и в то же время не делать ничего. Нет товарищеского, искреннего, задушевного отпущения к мужику, а это главное.

Выдают и отдают, и делают все, что требуют и кажется, что добровольность ничуть не нарушена. Меж тем сейчас с близостью сева, с бескормицей обстановка такая, что принудить мужика можно такой мелочью, какая ни в какой как будто счет идти не может. Когда сев на носу, когда кузницы не работают, когда мужик еще не влез в свой привычный хозяйский обиход, каким-нибудь недоданным сошником можно достигнуть того, что покрутится мужик — и обратно в колхоз. Тогда вчерашние головотяпы опять начинают шуметь насчет сознательности, тяги и проч. Обратное движение в колхоз сейчас действительно определилось и движение это имеет здоровую основу, но надо помнить, что в некоторой своей части это рецидив прошлого. ...

К счастью не все работники оказывались на дурной образец. В ряде других районов и колхозов, еще прежде чем заветная газетка полулегальными путями попадала в крестьянские избы, — люди, понявшие и смысл статьи, и задачу момента, уже посылали нарядчиков созывать народ на общее собрание, читали, разъясняли, честно сознавались в своих промахах; товарищески предлагали крестьянину всякую помощь, если он захочет из колхоза выйти. Тем мы имеем сейчас и незначительный отход и здоровые взаимоотношения и порой совершенно нормальную обстановку. ... Наметившийся обратный поток мог бы быть более сильным, если бы колхозная головотяпность не оказалась более живучей, чем это можно было предполагать. Во многих местах опять начинается старая песня: в ряде колхозов выходцам не дали ничего. А то манежат. Все думают — дать или не дать. Мужик ходит, ходит, а потом твердо решает насчет единоличного труда. Но не потому, что хочет уйти от колхоза, а потому, что хочет раз навсегда уйти от надоевших ему и измотавших головотяпов. Будут великие трудности, если не будет начистую ликвидирована тупоголовая тактика, крепко усвоенная нашими деревенскими помпадурами в отношении середняцкой, да подчас и бедняцкой деревни: что хочу, то и делаю.

Крестьянин думает и не доверяет. С опаской, с оговоркой и оглядкой рассказывает, как его коллективизировали. У мужика много накопилось, что является для него материалом для жалоб.

—           Вот и лошаденку вы у меня заморили... Вот проробил я у вас

6 месяцев, а ничего не заробил... Вот и хлеб вы у меня весь подчистую отняли...

Как никогда более, нужно сейчас толковое разъяснение, задушевная и товарищеская речь с мужиками. Особенно много обид и жалоб на лесозаготовки. Лесозаготовительную кампанию не обставили в свое время никакой разъяснительной работой и от того мужиками восприняты лесозаготовки, как наихудший вид неволи.

Деревня думает и обсуждает. Думают столь неуемно и перманентно, что областные и окружные организации вынуждены были выступить с твердой директивой: прекратить к 15 апреля всякие собрания и обсуждения, твердо и окончательно решив: коммуна или артель, колхоз или единоличие. Иначе есть реальная угроза, что от перманентного «такания» Новгород-посевной окажется «протаканным». К тому же создалась некоторая привычка к «бомбам». Поэтому выжидают: а не прилетит ли сверху еще какая-нибудь. ...

РГАЭ. Ф. 260. On. 1. Д. 6. Л. 174-184.

Документ приводится по изд.: Хрестоматия по отечественной истории (1914-1945 гг.). Под. ред. А.Ф. Киселева и Э.М. Шагина. М., 1996, с. 442-446, Раздел IV, документ № 19.

Примечания

11. Ушаков Г.Г. (1895 — ?), уроженец Москвы, беспартийный. Специальность — инструктор сельскохозяйственной кооперации. Окончил Московский коммерческий институт (ныне — Московская академия экономики имени Г.В. Плеханова) и Высший кооперативный институт. Работал в центральных и местных кооперативных организациях, в научном институте под руководством проф. А.В. Чаянова. 

Член Общества изучения Урала, Сибири и Дальнего Востока в Москве и Новосибирске. Исследовал вопросы теории и практики кооперации и историю партизанского движения в Сибири. Имел публикации в периодических изданиях. Председатель музейно-исторической комиссии и член совета Ленинской избы-читальни в с. Шушенском. (Публикацию других документов Г.Г. Ушакова см.: Хрестоматия по истории СССР. М., 1991. С. 336 - 342.)