Это, помню, было зимою в 1903 году.
К нам, т. е. ко мне и к двум из моих товарищей, работавших со мной вместе в мастерских Курской ж. д., пришел Игнатов и предложил нам назавтра вечером побывать у Зубатова, сказав при этом, что Зубатов очень интересуется нами и желает лично познакомиться.
Посоветовавшись между собой, мы решились пойти и назавтра вечером должны были сойтись с ним в условленной чайной.
На другой день дорогой, идя к Зубатову, я рисовал его в своем воображении в виде грозного жандарма «держиморды», я воображал, как он будет нагло предлагать нам сделаться его агентами, и придумывал способ благополучно выйти из этого положения.
На звонок у парадного дверь открылась, и мы вошли в маленькую переднюю, где нас встретил сам хозяин той квартиры — С. В. Зубатов.
Он сам любезно помог нам раздеться, и когда Игнатов познакомил нас с ним, пригласил нас в кабинет.
Резкий контраст между воображаемым и действительным Зубатовым на первых порах меня озадачил.
Вместо грубого жандарма я увидел любезного, с приличными манерами, средних лет господина, одетого в штатское. Он первый начал разговор на тему о ходе дел в организации.
Я ему заметил, что за последнее время интерес рабочих к ней начинает как бы падать, т. к. в области разговорной перед рабочими открыт широкий мир лучшей жизни, но в действительности положение наше не улучшилось ни на йоту.
— Мне думается, — продолжал я развивать свою мысль, — что если бы теперь рабочим хоть сколько-нибудь улучшить материальное положение, путем ли увеличения заработной платы, или как-нибудь иначе, то интерес рабочих снова бы возрос, т. к. они увидели бы, что эта организация не пустой звук.
— Вы правы, — отвечал он, — но вы забываете, что экономическое улучшение быта рабочих идет параллельно с ростом их самосознания, а потом, наши фабриканты едва ли будут склонны пойти добровольно на какие-нибудь уступки в вашу пользу. Нужно, чтобы власть, государственная власть заставила их это сделать.
Он встал со стула и несколько минут ходил молча по комнате.
— Знаете ли что, — сказал он, вдруг остановившись. Мне до боли бывает тяжело видеть, когда рабочий, придя к нам, чиновникам, просит о чем-либо, гнется перед нами чуть ли не в три погибели. Несчастный, жалкий, слепой человек! Не ты перед нами, а мы перед тобой должны гнуть спину. Ведь всем своим существованием, всем довольством жизни мы обязаны тебе, твоему неустанному труду. Могу ли я ему сказать это? — обратился он как бы с вопросом. — Разумеется, нет. Вот почему я и сказал, что лучшее существование рабочего придет к нему вместе с ростом его самосознания.
Тон его голоса и чувство, с которым была произнесена эта речь, звучали искренностью, но эти слова говорил Зубатов, — лицо, стоящее во главе московского охранного отделения.
Я смотрел на него, вытаращив глаза, изумленный, пораженный, и в то же время недоумевающий.
У меня, что называется, голова кругом пошла.
Однако с этой минуты я решил быть с ним как можно осторожней и остальное время старался язык держать за зубами.
— Вы пользуетесь вот этим? — спросил, обращаясь к нам, Зубатов, доставая из шкафа несколько листков подпольной литературы.
Мы скорчили невинные рожи, сказав, что к таким вещам боимся прикасаться.
— Напрасно, это вещь хорошая, и я советовал бы вам иногда литературой такого рода пользоваться. Правда, в ней много брани, ненужного вздора, но в ней есть и огонь, способный зажигать ум и волю рабочего. Только в таком случае надо быть осторожным. Как человек, злоупотребляющий алкоголем, в конце концов кончит дурно, так и в данном случае. И если исключительно питаться этой литературой, то в конце концов обязательно сгоришь. Мой совет таков: можно дать новичку раз-два отведать этой литературы для того, чтобы зажечь в нем кровь и расшевелить его мозг, а потом предложите-ка вы ему познакомиться вот с этими книгами. Они легальны. В них говорится то же самое, только в более спокойном выдержанном научном тоне, — и он указал нам на некоторые книги, названия которых я сейчас не помню. — Таким образом, вы избавите вашего ученика от возможности попасть в тюрьму или ссылку и, вместе с тем, создадите из него тип спокойного, рассудительного, сознательного рабочего.
Потом разговор перешел на события последних дней.
Поговорив еще несколько, мы встали, чтобы распроститься.
Он снова любезно помог нам одеться и на прощание пожелал нам счастливо работать.
Чувство облегчения, что все обошлось благополучно, наполнило меня, но вместе с тем личность Зубатова стала передо мной загадкой, которую я тщетно пытался разгадать.
Источник: «Путь к Октябрю», вып. 1, 1923 г., стр. 122—125.